Худое, малокрасочное - белесое, я так бы сказал - лицо усеивали
мальчишечьи веснушки. Кстати, она во всем смахивала на мальчишку -
курносая, быстроглазая, с острыми локтями, еще более острыми коленками и
руками, ни минуты не пребывавшими в покое: если она и не жестикулировала,
то пальцы все равно непрерывно шевелились - и не от нервности души, а от
желания самих пальцев пребывать в постоянной живости. Не знаю, был ли у
нее женский бюст, она это скрыла под костюмом, но то, что бедра скорей
подходят для парня, и костюм скрыть не мог. И она была ярко-рыжей, волосы
почти пламенели. Мне вдруг почудилось, что тот, кто обнимет эту голову,
обожжет пальцы. Луиза, похоже, недолюбливала гребенки, ее дикие по цвету
волосы были так же дико спутаны. "Капризна, решительна, упряма, привыкла
командовать, легко вспыхивает, уговорам не поддается, а на удар отвечает
двумя. В солдаты подошла бы, в жены - не дай бог!" - вот так я мысленно
нарисовал себе ее характер. И не очень ошибся, говорю это почти с
гордостью.
завтрашней казни. Я начинаю думать о вас плохо.
прикидываю, как вести с вами разговор. Кстати, к смертной казни приговорил
вас не я, а Черный суд.
помощники - глупцы, особенно этот красавец с талией девицы и плечами
штангиста-тяжеловеса, которого вы возвели в верховные палачи. Объявить на
весь мир о моей казни и потом предъявить всему миру живой! Так
опозориться! И такому человеку вы поручили переговоры со мной. Он провалил
их одним тем, что вторично приговорил меня к казни.
страшен, и жалок.
убеждать меня пойти на это? Я была лучшего мнения о вашем уме, Семипалов!
Вы так жестоко и эффективно расправились с собственной высокомерной
Флорией - поступок незаурядный, акт большой политики... Неужели я ошиблась
в вас? Вы и вправду повторите все идиотства Гонсалеса?
правильно ли вам присудили завтрашнюю казнь?
миру, считаете ли петлю достойным украшением своей шеи.
снова объявлю миру, что вы тираны и захватчики. Я попрошу отца не
поддаваться на уговоры, а бежать в Кортезию. И если завтра меня повесите,
то возбудите во всем мире лишь негодование против себя - и долго вам
расхлебывать заваренную Гонсалесом кашу! А мой отец ускользнет из ваших
мохнатых лап и потом жестоко отомстит за меня. Вот так я завтра скажу,
если допустите меня к эфиру.
холодно уверил я и приказал увести ее.
Луиза исчезла за дверью.
повешу с радостью!
Она не менее достойна ее.
казнь...
разговаривать как с другом, а не только как с министром. Я со злостью
сказал:
Что за чертенок эта женщина! Казнь ее вызовет возмущение в мире. Между
прочим, Гамов ее уже раз пощадил. Почему он это сделал? Тебе не говорил?
совещался с ним. Может, прямо позвонишь Гамову?
отказ.
циклонов на Нордаг, а Штупа так энергично поворачивал их на океан и на
несчастный Клур, что на севере планеты исчерпались все водные ресурсы. Уже
к десяти часам жара установилась как в середине лета. На площадь прибывали
нордаги, вскоре весь город, и мужчины, и женщины с детьми, заполнил
обширное пространство перед помостом.
нарядное платье, но оно лишь подчеркивало ее некрасивость. Впрочем,
решительность в каждом движении - ни намека на подавленность и уныние -
заставляли видеть ее именно такой, какой ей хотелось: она была хороша и
без красивости. Пустовойт сам поднес ей микрофон. Она звонко прокричала в
него:
знай - я не хочу, чтобы ты вызволял меня. Моя жизнь не стоит твоей, ты
нужен нашему народу, а не только мне. Скрывайся и готовь борьбу, только ты
сумеешь ее возглавить. Я верю в тебя, отец! Прощай!
женщины плакали. С раскрасневшимся лицом, с горящими глазами, она
возвратила микрофон. Теперь она стояла, выпрямившись и закинув голову,
рыжепламенная копна волос закрыла половину лица, - поза гордой мученицы
очень шла ей. Я с отвращением сказал Прищепе:
смиряется перед Гонсалесом, я собственной властью освобожу ее от виселицы,
что бы потом Гамов ни говорил.
возникло движение. Наши солдаты держали все дороги к площади открытыми, но
сгущавшаяся толпа суживала просветы, переливалась с тротуаров на мостовые.
Но на главной улице люди вдруг стали раздаваться, валили обратно на
тротуары, жались к домам - не прошло и минуты, как полностью раскрылась
перспектива центрального городского проспекта. И мы увидели вдали трех
всадников, скачущих на площадь. Впереди, картинно прижимаясь к шее коня,
мчался сам Путрамент.
щек. Он все же не верил, что президент Нордага явится выручать дочь ценой
своей гибели, хотя уверял нас, что будет так.
охрана, неслись за ним. Гул, не стихавший в толпе, превратился в
тысячеголосый вопль. И я увидел преображение толпы. Только что это было
море голов, собрание разномастных шляп, фуражек, пышных волос и лысин,
теперь же все вдруг обернулось лесом рук, взметнувшихся над головами. Руки
отталкивались, сплетались - своя со своей, своя с чужой - и не было уже
видно ни голов, ни тел. Вся толпа, сгрудившаяся у помоста, вмиг
превратилась в лес восторженных рук. Вся столица, завоеванная, но не
покоренная, ликующе приветствовала своего руководителя, явившегося
обменять жизнь дочери на собственную.
выдала себя - разрыдалась и упала отцу на грудь. Он обнимал ее, прижимался
губами к ее огненным волосам, что-то нежно говорил. Потом он отстранил ее
и оглянулся. Сперва его взгляд упал на Гонсалеса, потом он перевел его на
Пустовойта, потом на меня с Прищепой (мы стояли рядом). И лицо Путрамента
выразило, что он знает каждого и к каждому у него свое отношение. От
Гонсалеса он отвернулся с отвращением, к Пустовойту не показал интереса,
так же он отнесся и к Прищепе. А на мне его глаза задержались.
неприятно с вами познакомиться, генерал. - Он подчеркнул словечко
"неприятно", чтобы показать, что сознательно заменил им традиционное
"приятно познакомиться". - Вы уже раз обыграли меня, заставив поспешно
отступать от собственных границ - поверил тогда в лживые заверения вашего
агента Войтюка. И сейчас ваша игра сильней моей - вы завоеватель моей
страны! Каковы ваши следующие шаги? Сейчас будете меня вешать или
дозволите немного побыть с дочерью?
мостовой, и грохочущая толпа видела, что Путрамент заговорил со мной. Всем
сразу захотелось услышать президента. Переход от неистового рева и гула
был так неожиданен, что внезапно наступившая мертвая тишина оглушила меня
чуть ли не больше, чем прежний грохот голосов. Услышать Путрамента могли
только ближние зрители. Но дыхание затаили все.
- страшная должность наделяла значением любое его слово. Но сейчас,
Херберт Фрэнк
Панов Вадим
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Доценко Виктор
Трубников Александр