затворил низкую, окованную железом дверь. Не чувствуя ядовитого смрада
гангрены, Свибрагер шагал через тела, вглядывался, ощупывал волосы. Найдя
умершего или потерявшего сознание, скальд поднимал тело и относил к двери.
Там он ставил тело на ноги, бормоча заклинания. Как падали тела - он не
замечал. Иногда, в порыве внезапного гнева, скальд пронзал мечом
непослушный труп: он строил мертвых для боя.
кровожадность, возведенная в степень высшей доблести, порождали среди
викингов особый вид им одним свойственного умопомешательства: убийство для
убийства. С этим может сравниться лишь южноазиатский амок.
способны разогнать отряд вооруженных людей в несколько десятков человек:
припадок удесятерял силы. В бою берсерки бросались на своих соратников, у
себя дома врывались в поселения, делали дороги недоступными для путников.
Берсерки были общественным бедствием, и право Древней Скандинавии, ставя
кровожадного безумца вне закона, вменяло в обязанность каждому гражданину
убивать берсерков.
строк саг, победил расчетливого купца и жадного хищника, завистливого,
недоверчивого, готового без удивления встретить врага во вчерашнем
соратнике, готового так же легко продать и предать союзника, как быть
преданным самому. Движения берсерка были легки, верны, как у лунатика.
Бессознательно он пел, и что это было за пенье!.. Он выл строфы Великого
Скальда о мире, исчезающем во взоре героя. Но мир не исчезал. Свибрагер
начинал сызнова.
потряс вселенную. Под ударом тарана дверь рухнула, рассыпалась стена из
трупов. Умирающие викинги, сжимая рукоятки мечей бессильными пальцами,
пытались подняться.
навстречу богу вестфольдингов, чтобы в первый раз из многих тысяч рассечь
его тело и быть самому рассеченным, и воскреснуть, и сражаться опять. Он
пел:
голову певца убийства - скальда Свибрагера.
3
такой высоты, чтобы сверху из самострелов простреливать весь Детинец.
Башню достраивали, оставалось уложить последний десяток венцов, плотники
тянули наверх обтесанные и зарубленные бревна.
сразу из двенадцати самострелов, бывших в засаде.
плотна их толпа. Но по второму разу удалось ударить лишь из двух
самострелов, и нурманны, как буря, залили завал.
себя, посеклись с ними. Завидев нурманнов, боярин Добрыня встал в передний
ряд. У него были твердые доспехи, и меч он держал не как старуха прялку,
не как лычник кочедык. Не зная того, Добрыня срубил Красноглазого конунга,
но и самого его подсекли нурманны.
неудержимо рвались через завалы, зная, что отступать некуда, пробили
плесковитян, как вода плотину.
развернуться, и вестфольдинги пробились к полевым воротам.
последних ярла, оставшихся в живых, - Гунвар и Альрик. К северу от Города
в четверти дня пути начинались леса. Туда-то и устремились викинги своим
скорым шагом, который впору лошадиной рыси.
нурманнский строй, усыпая кровавой щепой последний путь войска великого
союза двадцати двух ярлов. К лесам, вместе с ночью, добралось не более
сотни вестфольдингов. И из этой сотни, ненадолго пережившей недавние
десять тысяч, лишь шестерым удалось оторваться, уйти от преследования...
Забившись в дремучие пущи, они, пробавляясь случайной дичиной, ранними
грибами и незрелыми ягодами, пробирались на запад по волчьим тропам. Они
набрели на чудинскую заимку и ограбили ее, перебив всех живых чтобы не
оставить следа. Но на второй заимке осеклись: их встретили дубьем и
оружием.
еще не приготовил им места в переполненной до отказа Валгалле. Они
заблудились в моховых болотах и бесконечно бродили, как отощавшие
выгнанные со двора псы, среди чахлых берез и елок. Сначала они добили и
поделили одного товарища, самого слабого, затем и второго.
сам-четвертый выполз на берег туманного Варяжского моря. Глядя на знакомые
серые волны, вестфольдинги лили слезы из гнойных глаз по опухшим щекам и
скулили, как побитые щенята.
четверо вестфольдингов опять рассуждали, кого будут есть, когда их
заметили со случайного драккара...
Добрыню. Он еще дышал и пошевелился, когда с тела сняли доспехи,
посеченные нурманнскими мечами и топорами.
пришлось рано лечь, рано отказаться от радости жизни.
его прощаться с детьми и домочадцами будто навсегда. А он, привычно
исполняя желанья умной любимой жены, пошел в бой без тревоги, без тоски,
как на весенний праздник.
лишь о стыде за отца. Добрыне не подумалось возразить, что сами они не
виновны ни словом, ни помышлением, ни делом.
светло, тихо тоскуя о любимой.
земли, плакала и о муже, павшем искупительной жертвой за чужую вину, и о
грешном несчастном отце, который никогда не назовет ее скворушкой. У нее
не было больше темного ужаса за детей перед беспощадным гневом народа.
Внуков, заслоненных безвременной и кровавой могилой отца, никто не
попрекнет дедом.
своих детей, вела дом такой же твердой рукой, как при муже. Большенького
из троих сына готовилась сама учить грамоте.
рассказывали сынам, внукам и правнукам, как Волховский Водяной сердито
пинал костяными ногами попавших на дно нурманнов:
ли?"
хотели объяснить. Но молчали. И волокли на себе впившихся в белое тело
раков.
под ней, зацепившись за донную городьбу, встречали своих и хотели
отдохнуть.
найдя покоя, нурманны отправлялись далее и вступали в озеро Нево.
Нерадостно их встречал Большой Озерской Хозяин. Скалясь с недоброй
ухмылкой, он, созывая несытую рыбу, шлепал перепончатыми ладошами и
грозился на Волховского:
упорны и злы пуще молодых. То-то бурлило озеро Нево...
не хранит от людского глаза в пучинах, между древнейших скал, в подводных
пещерах. Захоронил хорошо, зарастил песком и мягким илом и до наших дней
бережет бесценные клады, запрятанные от короткой человеческой памяти.
Кто-то их откроет?..
ЭПИЛОГ