слишком часто мы понимаем добро как свою пользу, а свой ущерб принимаем за
зло, Верно, верно... Победитель не всегда прав и перед своей совестью, и
перед богом. И все же мы обсуждаем, и осуждаем, и ищем до последнего
дыханья в груди...
заносчивость, хочу понимать, объяснить. Бог знает все, но человека он
заставил выбирать. Вот, гляди-ка!
там и сям торчали изломанные ребра каменных глыб. На них держались крабы.
Эти странные существа, умеющие дышать и под водой, и на суше, стояли на
тонких лапках, как причудливые изваяния. Маленькое живое чудо.
растаскивают волнолом, смотрители добавляют новые камни. Перестанут - и
волна слижет стену. А эти, - он указал на крабов, - держатся сами. Волна
их не щадит, рыба жрет, птица хватает. Ишь как напряглись, чуть что - и
бежать. На сухой земле солнце их быстро убивает. А у воды краб греется,
думает что-то, ему сейчас хорошо. И ведь вот какой - клешню или ногу
оторвут, он новую умеет вырастить. Друг другу они пощады не дают, сильный
слабого не только съест, но просто для потехи сломает да бросит. Но
держатся все вместе, не разбегаются, здесь у них целый город.
постигается. Камень падает вниз, и вода течет вниз - вот их закон, и нет у
них воли. Но как зашевелилось самое малое творенье - тут и тайна. Объясни
- почему, как, зачем? Все движутся, устраиваются, спешат, толкаются,
спорят. Все хотят знать, хотят оправдаться. И никто не признает себя
виновным. Свободная воля... Много дано, друг-брат, много и спросится...
в зеленых холмах. Прямо за морем, на том, азиатском, берегу можно было
различить отблески от золотых куполов. Там два города - Халкидон и
Хризополь. За ними в неясной дали мягко синели Вифинийские горы, не
скалистые кручи, которые вызывают мысль о трудном подъеме, а украшенье
земли, сотворенное для радости человека.
тысячу и две тысячи верст на восток. За последние четыреста лет на том
берегу побывали арабы и турки. И сейчас они сидят близко и точат нож на
империю. В Азии двадцатой части не осталось от того, что Византия получила
в наследство от Рима. В Европе тоже поубавилось, а в Африке и совсем нет
ничего.
пророки предсказывали бедствия в наказанье за грехи. Войны, мятежи, голод
часты, их легко предвестить. Но что будет после войны, мятежа? Как дальше
будут жить люди? Я наверное знаю, что базилевс Алексей просил помощи у
римского папы, чтобы западные христиане, невзирая на спор, помогли
православным. Что выйдет, что будет? Я сам так сужу: тысячи тысяч
человеческих желаний сплетают будущее, как канат сплетают из нитей. Даже
тот человек, который будто бы ничего не хочет, ни к чему не стремится, все
ж сотворяет нечто, называемое нами ничем. Бог дал человеку свободную волю.
Кто сумеет сложить, собрать, взвесить все, совершаемое и желаемое нами
сегодня, тот будет знать завтрашний день.
Софии-Премудрости.
спросил Щимон.
старой базилики, посвященной той же святой Софии, - ответил Андрей. -
Базилика сгорела при великом мятеже народа против утеснений того
базилевса.
восхищаюсь Софией, но не люблю ее. Вначале, лет десять тому назад, по
новости для меня здешней жизни, я Софию видел и во сне. Целые дни проводил
в ней либо около. На торжественных службах мне мнилось - я возношусь к
небу. Еще больше я тешился великим молчанием часов, свободных от службы.
Ты видел, сколько там золота, драгоценных камней? Серебро же - как дерево
у нас - повсюду. Денно и нощно там стоит бдительная стража.
они невидимы, но сами все видят. И я, зная о страже, все же ликовал душой,
будто один находился в лесах, где нет ничего, кроме дыханья предвечного. А
потом - устал. Богу нужна доброта души. Купол, покрытый золотом, мал
против звездного купола неба. Роскошные колонны не сравнятся с величием
вольных дубрав. Софией и ей подобными храмами греки оглушают нас,
варваров. И оглушают сами себя...
какой-то народ? И значит, ненавидеть какой-то другой? Я хочу любить
человека... И однако же, ты прав. Греки мне ближе, чем арабы, турки. Ближе
даже, чем наши братья по крови - поляки, чехи, болгары. Я признаюсь в
своей слабости. Но довольно об этом. Я вспомнил о сгоревшей базилике. Там,
по старому обычаю, в заалтарных кладовых хранились многие имперские
записи, книги, хроники-летописи. Все погибло при пожаре, и утеря эта
невознаградима. Человек смертен. И все же смерть вызывает мучительную
боль, и нет утешения, кроме надежды встретиться в ином мире. Из созданного
людьми для меня всего дороже мысли, запечатленные на пергаменте, на
бумаге. Их гибель - вечная, настоящая смерть.
преданию, в глубочайшей древности здесь была тропа, пробитая средь леса
людьми, переправлявшимися через Босфор, в годы, когда не было Византии и
когда Босфор не назывался Босфором.
вмещавшей несколько тысяч молящихся, к которым всегда примешивались
любопытные иноверные, величественная красота статуй, великолепные здания,
дворцы Палатия, поднимающиеся над стенами, грандиозная гора ипподрома,
увенчанная скульптурами, - все здесь привлекало глаз.
служащих и слуг - одних поваров в Палатии было больше двух сотен, - чтобы
площадь Августы не оставалась безлюдной. Но здесь было также излюбленное
место для прогулок жителей, сюда ежечасно приливали сотни приезжих. Даже
ночью здесь не бывало пусто. Лунные ночи на площади Августы славились
своей красотой. И, хотя после захода солнца улицы Византии становились
небезопасны, любители прекрасного отправлялись группами в поздние
прогулки.
диалекты. Беседуя, Шимон и Андрей приблизились к выходу на Месу. Толпа
стеснилась. Почувствовав, как что-то скользнуло под плащ, Шимон резким
движением поймал чье-то запястье и сжал руку вора. Андрей схватил вора за
другую руку.
толпы. Вор рванулся было, но сразу прекратил безнадежное сопротивление.
ипподрома, перед закрытыми воротами. Отпустив вора, русские встали между
ним и площадью. Смирившись перед судьбой, неудачник спокойно ждал, шевеля
помятыми кистями рук, расправляя пальцы. В длинной рубахе из серого
холста, в грубых сандалиях, которые удерживались ремешками, обмотанными
вокруг щиколоток, в мятом холстинковом колпаке на голове, он ничем будто
бы не отличался от рыбаков, носильщиков грузов, мелких торговцев вразнос
или мастеровых, к которым Андрей успел приглядеться за недолгие свои
византийские дни.
чем неудачливый вор.
тебя обокрасть. Прошу, господин! Дом епарха близко. Вы оба принесете
жалобу, и преступник более не будет вредить.
движенье досады. - Ты это знаешь, - продолжал Шимон.
из его рукава и скрылось.
на груди:
матерь божья!
схватил вора за шиворот рубахи. Но тот, присев, вырвался, ловко дал
подножку своему врагу и скрылся в безразличной толпе. Вскочив, сыщик
пустился в погоню, расталкивая прохожих.
содержали десять тысяч соглядатаев. Юстиниан Первый имел их в два раза
больше. Сколько теперь? Немало. Этот следил за нами. Зачем? На всякий
случай. Известно им, Русь грекам не грозит и грозить не собирается. И все
же... идут по следу, вдруг нечто найдется. Вор попался ему случайно.