своего друга?
жалостно заблеял.
прикидывается. А ну, влезай-ка на Панурга и отправляйся бай-бай в "Рог
изобилия".
слезы.
крайней мере, хоть протрезвел бы, может быть! Но нет, оказывается, мне
еще и поводырем твоим нужно сделаться.
руками в луку седла, прилагал все усилия к тому, чтобы сохранить
равновесие.
Пти-Пон и вступили на улицу Сен-Жак. Шико тянул осла, монах лил слезы.
спины осла и отвели в уже известную нашим читателям комнату.
помните: я не хочу, чтобы он знал, как очутился здесь. Никаких
объяснений! Будет даже неплохо, коли он решит, что и вовсе не выходил
отсюда с той славной ночи, когда он учинил такой громкий скандал в своем
монастыре, и примет за сон все, что случилось с ним в промежутке.
с этим бедным монахом?
Майеннского и убил его.
будь он герцог, если не колесует его заживо, - ответил Шико.
свете.
Горанфло, - совершенно необходимо разыскать герцога Анжуйского. Что ж,
поищем!
Глава 2
ПРИНЦ И ДРУГ
Анжуйского на улицах Парижа.
это приглашение обеспокоило принца, всегда отличавшегося
подозрительностью. Франсуа предался размышлениям, а после размышлений он
обычно делался осторожней всякой змеи.
произойдет на улицах вечером, и поэтому он счел необходимым принять
приглашение, но в то же время решил не покидать свой дворец без
подобающей случаю надежной охраны.
излюбленное оружие, и герцог тоже отправился за своей шпагой, а этой
шпагой был Бюсси д'Амбуаз.
такой шаг. Бюсси, обманутый в своих надеждах касательно графа де
Монсоро, избегал герцога, и Франсуа в глубине души понимал, что на месте
своего любимца, если бы, разумеется, заняв его место, он одновременно
приобрел и его храбрость, он сам испытывал бы по отношению к принцу,
который его так жестоко предал, нечто большее, чем простое презрение.
натурам, гораздо живее воспринимал страдания, чем радости: как правило,
мужчина, бесстрашный перед лицом опасности, сохраняющий хладнокровие и
спокойствие при виде клинка и пистолета, поддается горестным
переживаниям скорее, чем трус. Легче всего женщины заставляют плакать
тех мужчин, перед которыми трепещут другие мужчины.
при дворе как графиня де Монсоро, возведена королевой Луизой в ранг
придворной дамы; он видел, что тысячи любопытных глаз пожирают эту
красоту, не имеющую себе равных, красоту, которую он, можно сказать,
открыл, извлек из могилы, где она была погребена. В течение всего вечера
он не отрывал горящего взора от молодой женщины, но она ни разу не
подняла на него своих опущенных глаз, и, среди праздничного блеска,
Бюсси, несправедливый, как всякий по-настоящему влюбленный мужчина,
Бюсси, который предал забвению прошлое и сам истребил в своей душе все
призраки счастья, порожденные в ней прошлым, Бюсси не подумал, как
должна страдать Диана от того, что ей нельзя поднять глаза и увидеть
среди всех этих равнодушных или глупо любопытных лиц лицо, затуманенное
милой ее сердцу печалью.
взгляда, - женщины ловки и бесстрашны только тогда, когда им надо
обмануть опекуна, мужа или мать, но они становятся неумелыми и
трусливыми, когда требуется заплатить простой долг признательности; они
так боятся, чтобы их не сочли влюбленными, так высоко расценивают свою
малейшую милость, что, желая привести в отчаяние того, кто их
домогается, способны без всякой жалости разбить ему сердце, если им
придет в голову такая фантазия. Диана могла мне откровенно сказать:
"Благодарю за все, что вы для меня сделали, господин де Бюсси, но я вас
не люблю!" Я бы или умер на месте, или излечился. Но нет! Она
предпочитает, чтобы я любил ее понапрасну. Однако этому не бывать,
потому что я ее больше не люблю. Я презираю ее".
окружавших короля.
взирали с любовью, а все мужчины со страхом: лоб Бюсси был нахмурен,
глаза блуждали, рот исказила кривая усмешка.
себе показался отвратительным.
пренебрегает, я оттолкнул от себя сотню других, готовых сделать меня
своим изораипиком. Но из-за чего она мною пренебрегает, вернее, из-за
кого?
лицом, который все время торчит в двух шагах от нее и не сводит с нее
ревнивого взгляда.., и тоже делает вид, что меня не замечает? Подумать
только, стоит мне захотеть, и через четверть часа он будет лежать под
моим коленом, безмолвный и холодный, с клинком моей шпаги в сердце;
подумать только, стоит мне захотеть, и я могу залить ее белоснежное
платье кровью того, кто приколол к нему эти цветы; подумать только,
стоит мне захотеть, и, не в силах заставить любить себя, я заставил бы,
по крайней мере, бояться меня и ненавидеть.
или Можирон, если бы келюсы и можироны умели любить. Лучше быть похожим
на того героя Плутарха, которым я всегда восхищался, на юного Антиоха -
он умер от любви, не отважившись ни на одно признание, не произнеся ни
слова жалобы. Да, я буду хранить молчание! Да, я, сражавшийся один на
один со всеми самыми грозными людьми этого века, я, выбивший шпагу из
рук самого Крийона, храбреца Крийона, - он стоял передо мною безоружный,
и жизнь его была в моей власти, - я погашу свое страдание, удушу его в
своем сердце, как Геракл удушил гиганта Антея, и ни разу не дам ему
возможности коснуться ногой его матери - надежды. Нет ничего
невозможного для меня, для Бюсси, которого, как Крийона, зовут
храбрецом; все, что свершили античные герои, свершу и я".
скрюченные пальцы, которыми раздирал себе грудь, провел ладонью по
мокрому от пота лбу и медленно направился к двери. Его кулак уже
поднялся было, чтобы грубо отбросить портьеру, но Бюсси призвал на
помощь все свое терпение и выдержку и вышел - с улыбкой на устах, ясным
челом.., и вулканом в сердце.
почувствовал, что всех душевных сил недостанет ему, чтобы улыбнуться или
хотя бы поклониться этому человеку, который называл его своим другом и
так подло предал.
головы.
отцепил ножны, сам расстегнул плащ и камзол и упал в большое кресло,
откинув голову на щит с родовым гербом, украшавший спинку.
вздремнуть, и удалились. Бюсси не спал - он грезил.