Чтение 97–й страницы книги ~На восток от Эдема~

- А ему бы понравилось, если бы я залез в его бумаги?

- Ты не смог бы, - рассудительно ответила Десси. - Он запирает их в сейф.
Не сердись - не надо портишь день.

- Ладно, - сказал Том.- Видит бог, я не хочу сердиться. Но поневоле
рассердишься. Раз я не желаю жить по его шаблону, значит, я свихнулся.

- Знаешь, под конец мне пришлось выдержать мамин натиск, - сказала
Десси, решительно меняя тему.

- Она тоже хотела ехать. Ты хоть раз видел, чтобы она плакала?

- Нет, не припомню такого. Она не из плаксивых.

- Так вот, всплакнула. По ее меркам, почти разрыдалась; всхлипнула,
шмыгнула носом раза два, высморкалась, протерла очки и замолчала
защелкнулась, как часы крышечкой.

- Господи, как здорово, Десси, что ты вернулась! Как хорошо. Я точно от
болезни очнулся.

Лошади шли бойкой рысью. Том сказал.

- Адам Траск купил форд. Или точнее, Уилл продал ему форд.

- Про форд я не знала, - сказала Десси. - А он у меня дом покупает. Дает
очень хорошую Цену. - И продолжала со смехом: - Я запросила дорого-предорого,
чтобы поторговаться и сбавить. А мистер Траск согласился не торгуясь. И
поставил меня в трудное положение.

- Как же ты вывернулась!

- Да пришлось сказать, что назвала такую цену лишь в качестве
начальной. Но он отнесся очень равнодушно.

- Ты только смотри Уиллу не проговорись. Он тебя в сумасшедший дом
отправит за такой торг, - сказал Том.

- Но ведь дом не стоит этих денег!

- Еще раз предупреждаю, Уиллу не рассказывай. А для чего Адаму твой
дом?

- Он переезжает в Салинас. Хочет, чтобы близнецы ходили в городскую
школу.

- А как же ранчо?

- Не знаю. Он не говорил.

- Интересно, как бы повернулась наша жизнь, если бы у отца было такое
ранчо, а не наш пыльный сухозем, - сказал Том.

- Не такое уж у нас тут плохое место.

- Оно во всех отношениях славное,
только концы с концами свести не дает.

- А ты покажи мне такую семью, чтобы жила веселей нашей, - сказала
Десси очень серьезно.

- Такой семьи я не знаю. Но это уж от людей зависит, а не от земли.

- Помнишь, Том, как ты возил Дженни и Беллу Уильяме на танцы в Пичтри?
Водрузил диван на конные грабли и усадил их!

- Мама до сих пор попрекает меня этим диваном. Хочешь, пригласим Дженни
и Беллу к нам в гостит

- А ведь они приедут, - сказала Десси. - Давай пригласим.

Когда с большой дороги повернули к ранчо, она проговорила:

- Мне земля запомнилась иной.

- Суше и скудней?

- Вот именно. А тут столько травы.

- Я двадцать голов скота покупаю, буду выпасать на ней.

- Да ты богач.

- Нет. И поскольку год хороший, на говядину цена упадет. Интересно, как
бы Уилл тут вывернулся. Он мне говорил, что изобилия не любит. "Всегда делай
бизнес на том, чего мало", - учил он меня. Уилл парень дошлый.

Ухабистый проселок был все тот же, только глубже стали колеи, да
округлые камни выпирали резче.

- Что там за табличка на мескитовом кусте? - сказала Десси. Проехали
мимо, и, ухватив картонный квадратик, она прочла: "Добро пожаловать домой".

- Том, это ты написал!

- Нет, не я. Здесь побывал кто-то другой.

Через каждые пятьдесят ярдов новая карточка белела на кусте или свисала с веток
мадроньи, или была прикноплена к стволу конского каштана, и на всех
написано: "Добро пожаловать домой". И каждый раз Десси радостно ахала.

Поднялись на взгорок, и Том остановил лошадей, чтобы Десси полюбовалась
панорамой родных мест. За долиной - холм, и по скату выбеленными камнями
выложена огромная надпись: "Добро пожаловать домой, Десси". Прижавшись
головой к куртке Тома, Десси и засмеялась, и заплакала. Том строго поглядел
на холм.

- Чьих это рук работа?- вопросил он.- Прямо нельзя оставить ранчо ни на
час.

На рассвете Десси проснулась от ознобной боли, приходящей к ней по
временам. Сперва эта боль шелестнет смутной угрозой, куснет в боку,
скользнет по животу, давнет сильнее, схватит твердо, сожмет и скрутит
наконец огромной жестокой рукой. И когда ручища отпустила, продолжало ныть,
как от ушиба. Приступ был не так уж длителен, но внешний мир померк на это
время, и ощущалась лишь борьба тела с болью.

Когда боль ослабла, Десси увидела, что окна серебрит рассвет. Она
вдохнула свежий ветер утра, шевелящий занавески, приносящий ароматы трав,
корней, влажной земли. Потом в утренний парад включились звуки: перебранка
воробьев; мычание коровы, монотонно бранящей голодного теленка, - чего, мол,
тычешься, как угорелый; наигранно-возбужденный крик голубой сойки; сторожкий
краткий возглас перепела и тихий отклик перепелки откуда-то неподалеку, из
высокой травы; кудахтанье над снесенным яйцом на весь птичий двор. И там же
раздаются притворно протестующие вопли красной, в четыре фунта весом,
родайлендской курицы: "Караул! Меня топчут!" - а сама могла бы пришибить
тощего петушка-насильника одним ударом крыла.

Воркованье голубей напомнило былые годы. Вспомнила Десси, как однажды
отец, сидя во главе стола, рассказывал:

- Говорю Рэббиту, что хочу развести голубей, а он мне угадайте что в
ответ? "Только не белых". "А почему?"-спрашиваю. "Как пить дать, принесут
несчастье, отвечает.- Заведи лишь стаю белых, и приведут в дом печаль и
смерть. Серых разводи". "Я белых люблю", - говорю. "Серых разводи",
повторяет. А я белых разведу - и это твердо, как твердь небесная.

- Зачем тебе, Самюэл, вечно дразнить судьбу? - стала уговаривать
терпеливо Лиза. - Серые крупней и на вкус не хуже.

- Не пойду я на поводу у пустых сказок, - отвечал Самюэл.

И Лиза сказала со своей ужасающе-трезвой простотой: - Ты у собственной
строптивости идешь на поводу. Ты спорщик и упрямец, ты упрям, как мул!

- Кому-то надо спорить с судьбой, - возразил Самюэл хмуро. - Если бы
человечество никогда не дразнило судьбу, то до сих пор сидело бы на
деревьях.

И, конечно, развел белых голубей и воинственно стал дожидаться печали и
смерти - и разве не дождался? А теперь праправнуки тех голубей воркуют по
утрам и вихрятся белою метелью, взлетая над сараем.

И, вспоминая былое, Десси слышала вокруг себя голоса, - дом опять
наполнялся людьми. "Печаль и смерть, думалось и будило снова боль.- Смерть и
печаль. Только жди, имей терпение - и дождешься".

Ей слышалось, как шумно дышат мехи в кузнице и постукивает пробно
молоток по наковальне. Слышалось, как Лиза открывает дверцу духовки, как
шлепает тугим караваем на хлебной доске... А это Джо бродит, ищет свои
ботинки в самых неподходящих местах и наконец находит их - под своей
кроватью.

А вот и милый тонкий голосок Молли слышен в кухне, она читает главу из
Библии, как заведено по утрам, и Уна поправляет ее неулыбчиво своим звучным
грудным голосом.

И вспомнилось, как Том карманным ножиком сделал надрез под языком у
Молли и от страха чуть не умер, осознав меру своей отваги.

- Ах ты, родной мой Том, - шепнула Десси одними губами.

Том боязлив настолько же, насколько и отважен; так уж свойственно людям
великой души. Неистовство в нем пополам с нежностью, и весь он - поле
сражения сил, мятущихся внутри. Он и теперь в смятенном состоянии духа, но
Десси знает, что сможет держать его в узде и направлять, как всадник
направляет на барьер скакуна чистых кровей, демонстрируя его породу и
выучку.

В полудремоте, полуболи лежала Десси, а утро все ярче светлело в окне.
И она вспомнила, что четвертого июля "День независимости - национальный праздник США, годовщина
провозглашения независимости (1776 г.)." Молли будет шагать на праздничный
пикник впереди, рядом с самим Гарри Форбзом, членом Калифорнийского сената.
А платье Молли еще не обшито галуном. Десси с трудом приподнялась. Столько еще дошивать, а
она лежит и дремлет.

- Я успею, Молли. Оно будет готово, громко проговорила Десси.

И встала, накинула халат, босиком обошла весь дом, так густо населенный
Гамильтонами. Но в коридоре их нет - значит, в своих спальнях. Там аккуратно
застланы постели - и тоже никого; значит, все в кухне. Но и там пусто ушли,
рассеялись. Печаль и смерть. Волна воспоминаний схлынула, осталась сухая
трезвость пробуждения. В доме убрано, вычищено, занавеси постираны, окна
вымыты, но все это сделано по-мужски; выглаженные гардины повешены чуть
косо, на стеклах полосы от тряпки, а на столе остался прямоугольный след,
где лежала книга. В кухне разгорается плита, огонь оранжевеет в щелях
дверец, тихо гудит и тянется в проем заслонки. За стеклом стенных часов
взблескивает маятник, и часы постукивают, будто деревянный молоточек по
деревянному пустому ящичку.

Со двора донесся сипловатый странный свист - точно на древней
тростниковой дудке играли дикарскую мелодию. На крыльце послышались шаги
Тома, и он вошел с охапкой дубовых дров, такой объемистой, что он за ней
ничего не видел. Каскадом посыпались дрова в ящик у плиты.

- Ты уже встала, - сказал Том. Лицо его светилось радостью.- А я хотел
разбудить тебя этим грохотом. Утро сегодня легкое, как пух, - такое утро
грех проспать.

- Ты говоришь в точности, как, бывало, отец, - сказала Десси, вторя