мы обедали у него в саду, и он, взглянув на Зейнаб, вздрагивал и покачивал
головой. Вероятно, собака, за многие годы привыкнув, что ее все боятся,
растерялась при виде решительно приближающейся женщины.
страшный призрак подозрения. Не будь я столь доверчив, думаю, он мог войти и
раньше.
брал трубку, на том конце провода ее воровато клали. Вот именно воровато!
Обычно это случалось после моих приездов из командировок. Потом я стал
замечать какие-то полуулыбки, полунамеки моих знакомых.
обычно я это выяснял несколько дней спустя, оказывалось, что они ничего не
имели в виду. Я думал, что схожу с ума. Теперь я понимаю, что, видимо, в
самой интонации, с которой я спрашивал об этом, им чудилась возможность
какой-то драмы, и они увиливали от ответственности.
а она была ко мне просто равнодушна. И я знал, что за моей спиной что-то
делается. Но унизиться до того, чтобы следить за ней, я не мог. Я даже не
мог внезапно прервать командировку и приехать, чтобы застать ее врасплох. Не
знаю. Не мог. Вероятно, я боялся себя, и, так как еще не пришел к мысли, что
ее надо убить, я боялся этого.
отношениях со своими подонками. Несколько раз она мне говорила:
Нет, не смог бы, -- сама же отвечала себе, -- убить человека нелегко.
всерьез говорят такие вещи, значит, чувствуют за собой серьезные грехи. Но
самое подлое не это. Ее слова надо было понимать так: у тебя не хватит
денег, мужества, чтобы купить лицензию на мой отстрел. И самый высокий
оттенок подлости, до границ его терпения далековато, значит, можно еще
повольничать.
А в личном плане сплошь и рядом. Ты замечал такую особенность? Человек по
отношению к тебе проявляет огромную бестактность, совершенно точно
рассчитав, что тебе не хватит маленькой бестактности в разоблачении его
огромной бестактности. И действительно не хватает ее.
подсознательно требует от себя полноты справедливости, чем пользуются люди,
плюющие на всякую справедливость.
добрых знакомых и коллег, потому что мы чувствуем, что сами в чем-то
виноваты. Теперешняя бестактность нарастала в процессе наших долгих
отношений с этим человеком.
сомнение уже давно построенную пирамиду отношений. Сказав человеку, что
последние кирпичи этой пирамиды сделаны из дерьма, мы вызываем в нем прежде
всего чувство негодования. Он же прекрасно знает, что многие кирпичи этой
пирамиды были сделаны из того же материала, что и последние. Почему же мы до
сих пор молчали? Ведь это нечестно, это несправедливо, ведь, если бы мы
вовремя сказали правду, он бы не стал тратить время и труды на эту якобы
ложную пирамиду!
наши дела идут хорошо: зазнался, подлец, унижает друга! Если плохо, еще
проще: злоба, зависть!
поверь мне, я все о ней узнал. Ее убийство было бы всего лишь маленькой
бестактностью разоблачения огромной бестактности ее жизни. Она полностью
заслужила казни еще до знакомства со мной. Но мог ли я ее убить? Хотя я был
в каком-то безумии...
встречается с ним. Но нет, я абсолютно точно установил, что он погиб в
лагере. За этот год она много раз уезжала к родителям и оставалась там на
несколько дней. В первый год она всего два раза ездила туда и оба раза со
мной. Я подумал, что она, зная, как ее бедный отец дорожит нашей совместной
жизнью, и теперь, собираясь рвать со мной, готовит родителей. Но на этом,
может быть не самом страшном, вранье она и попалась.
комнате.
выбраться в город. Но неужели вы хотя бы на воскресенье не могли приехать к
нам?
чувствуя, что кровь в моих жилах действительно остановилась. Руки и ноги
мгновенно одеревенели. Я никогда не думал, что это образное выражение
основано на реальном самоощущении человека.
вы совсем разленились и ни разу к нам не поднялись.
решительной расправе.
спросил я ее вечером.
глаза.
вскочила, первое, что я увидел в ее глазах, -- испуг и уважение. Именно
уважение! Я готов был на все. Я подошел к ней, и она вдруг закрылась рукой и
сказала:
от рыданий, она прильнула ко мне, целуя и обнимая. Если б она при этом
молчала! Нет! Она стала рассказывать, что из тюрьмы вернулся ее бывший муж,
что он ее весь год преследует, грозится убить нас обоих, что она поддалась
его угрозам, но теперь всг!
мне. Решение убить ее и решение любить пришло почти одновременно. Я раньше
никогда не думал, что секс и смерть как-то связаны. Но идея прихода одной
жизни разве не подразумевает идею ухода другой? Это, оказывается, так
близко, что люди, убивающие своих любовниц, иногда просто путают орудие. И
разве женщины делают не то же самое, предавая своих возлюбленных? И разве
сам я не был преступен, когда женился на ней вопреки воле матери и сестер?
я, лаская ее, думал, что она первый раз в жизни говорит истинную правду,
потому что готовился убить ее и был уверен, что до завтрашнего вечера она
будет в самом деле мне верна.
работу, а я накупил вин, закусок, фруктов. Мы решили поехать за город, где
мы иногда и раньше проводили время. У нас было два довольно глухих местечка
в зарослях дикого орешника, обвитого лианами. Там мы бывали раз десять,
выпивали, закусывали и любили друг друга, иногда под взглядом удивленной
белки, качавшейся над головой на ореховой ветке.
убийством я решил окончательно напиться. Хорошая выпивка, думал я, придаст
мне силы для этой необходимой операции и избавит ее от лишних страданий.
Вина было достаточно. У меня был большой фамильный нож, доставшийся мне от
предков. Этим ножом я решил убить ее здесь.
придерживаться версии, что она, видимо, с кем-то сбежала. А там, думал я,
все порастет травой забвения.
ее уже убил и в то же время, взяв ее за руку, подвожу к ее собственному
трупу и говорю:
то, чтобы таксист был незнакомым. Таким он и оказался. И он нас повез.
Заметив в корзине бутылки с вином, он пришел в некоторое возбуждение,
оглядывался на Зейнаб, шутил, предлагал приехать в назначенное время.
Разумеется, от этой услуги я отказался. Зейнаб, словно предчувствуя, что
будет, сидела на заднем сиденье притихшая.
было поближе, но там недалеко была табачная плантация, и иногда на ней
работали крестьяне. Другое было подальше.
туда было нельзя, и пошел посмотреть, есть ли люди на плантации. Если есть,
для полной безопасности, решил я, надо ехать дальше.
ломавших табак. Я повернул обратно. Метров за десять от такси я остановился
как громом пораженный. Сначала я заметил, что таксист, обернувшись,
улыбается Зейнаб, а она ему что-то говорит. И вдруг я вижу, что она
наклоняется и целует его. Не верить своим глазам было нельзя. Таксист
расхохотался и рассеянно посмотрел из такси. Но меня не заметил. И тут она,
наклонившись, снова его поцеловала!
После этого таксиста убивать ее было -- все равно что казнить цыганку, за то
что она украла курицу. И я сразу догадался, почему на самом деле она
притихла, когда мы ехали сюда. Просто этот дурачок ей понравился. Я
повернулся и через двадцать минут выбрался на шоссе и на попутной машине
добрался домой.
они с таксистом повсюду меня искали, но не могли найти. Теперь мне было все
Трубников Александр
Орловский Гай Юлий
Громыко Ольга
Корнев Павел
Прозоров Александр
Шилова Юлия