схватку.
Камень опустился.
* * *
Ива посадила катер в болото, отделяющее дамбу от города. Рашен, не говоря
ни слова, выпрыгнул наружу и быстро зашагал по спекшейся в асфальт грязи.
Ллойд коротко глянул на Иву. Та кивнула, и доктор отстегнул ремни.
- Возьмите, - сказал Эндрю, протягивая Ллойду свой "маузер". Доктор
благодарно кивнул, подхватил оружие и побежал догонять адмирала.
Эндрю подошел к Иве и мягко обнял ее сзади.
- Кошмарный день, - пробормотал он, прижимаясь щекой к ее волосам. - Ужасно
длинный и совершенно бездарный.
- Мы это сделали, - сказала Ива. - Из-за нас все началось, мы все и
закончили. С минимальными потерями.
- Странно. Я ведь совсем не знаю тебя вот такой...
- Какой? - спросила Ива неожиданно жестко.
- Мне кажется, что я всю жизнь был знаком с Ивой Кендалл. Но вот
капитан-лейтенанта Кендалл я не знаю вообще.
- А придется, - заметила Ива сухо. Она сидела за своим пультом, напряженная
и подобравшаяся, держа руки на контактной доске. Пальцы слегка подрагивали.
- Расслабься, милая, - попросил Эндрю. - Мы уже всех убили. Расслабься.
- Не говори "мы"... техник.
- Вот как... - пробормотал Эндрю, слегка отстраняясь.
- Ты сам этого хотел. Очень хотел остаться чистеньким. Все уши мне
прожужжал о том, как тебе надоело воевать. Ты только об этом и говоришь все
время, сколько мы вместе.
- Но ведь это правда, милая.
- Знаю. Вот и не надо больше этого "мы". Ты следил за двигателями, ты
держал связь - замечательно. Ты никого не убивал. Доволен?
- Да что с тобой?!
- Ты же меня презираешь сейчас! - выпалила Ива. - Ты говоришь, что меня
любишь... Не знаю, наверное. Но ты прав, ты полюбил совсем другую женщину.
Спокойную, уютную, домашнюю такую бабу, не ту, которая водит корабли. И ты
не хочешь принять меня и ту, и другую. Тебе спокойнее с бабой. Ей можно
поплакаться, рассказать, как много ты всего из-за войны пережил, какой ты
весь из себя душевно израненный... А я не могу, понимаешь?! Не могу я
каждый день быть только бабой! Мне тоже иногда нужно кому-то поплакаться.
Но только не тебе. Потому что это ты у нас самый несчастный и самый
травмированный. Гвардии инвалид военно-космических сил... А то, что мне
тоже больно, и стыдно, и противно, это тебя не касается!
- Напрасно ты так, - сказал Эндрю ласково, но не очень уверенно. - Я же все
понимаю...
- Сомневаюсь. Ты бы видел свое лицо сейчас... Видишь ли... дорогой. Видишь
ли, дорогой, я вот о чем думаю. У нас впереди еще масса всяких боевых
действий. Это объективно, нам просто их не избежать. И если ты каждый день
будешь мне демонстрировать свое отношение к тому, что мы делаем... Я не
знаю. Я скорее попрошу Рашена, чтобы он тебя с собой не брал. Пусть он тебя
куда-нибудь к Заднице отправит. А потом, когда все кончится, мы снова будем
вместе и будем очень друг друга любить. Только извини, но замуж я после
этого за тебя не пойду. Во-первых, сейчас и не женится почти никто, кроме
евреев, а во-вторых, не нужен мне муж - живой укор.
- Да чем же я тебя обидел?! - взмолился Эндрю.
- Чистоплюйством своим, - объяснила Ива, глядя куда-то сквозь обзорный
экран. - Своим поганым русским чистоплюйством. Ты ведь поэтому и в технари
подался, чтобы в случае чего сказать - а я тут ни при чем! А я никого лично
не бомбил, не расстреливал, я исключительно гайки-железки... Твою мать, до
чего же ты на Рашена похож!
- Да ты же его... - беспомощно пробормотал Эндрю.
- Только я с ним не сплю, - заметила Ива. - И не жду от него ребенка.
Другие мерки, понимаешь? И мне плевать, что он каждый раз после боя
надирается у себя в каюте. Сидит, пьет и себя жалеет. Ах, какой я бедный и
несчастный, опять кого-то укокошил! Не хотел, да вот так вышло! Вся группа
это знает, молчит только. А мне надоело молчать. Потому что когда все это
кончится... - Ива оторвала руки от "доски" и закрыла ими лицо.
Эндрю наклонился, ослабил под креслом стопор и развернул Иву к себе.
- Я не хотел тебя обидеть, - сказал он твердо. - Я просто чего-то
недопонял. Прости меня. Пожалуйста.
- Когда все это кончится, - прошептала Ива, - он повернется и уйдет. Пить
водку, сожалеть и каяться. Благородный такой и совестливый. Как он после
Марса залег и в стенку глядел... Вот именно так. И все будут гладить его по
головке, утешать и говорить, что он лапочка. А нам дадут по железке на
грудь и скажут: пока, ребята. Мы же злые и бессовестные, Энди. Я, Майк,
Жан-Поль, даже Задница... Как бы все ни обернулось, нам будут улыбаться в
лицо, а вслед корчить рожи. Потому что у нас, видите ли, не хватает ума
громогласно переживать. Слезами заливаться!
- Он не заливается слезами...
- Заливается! - упрямо сказала Ива. - И ты заливаешься. Ты постоянно себя
жалеешь. Как будто ты не сам на флот пришел, как будто на твоих руках крови
нет, как будто... Да ладно! А ты меня пожалей! Вот такую, какая я есть!
Лучшего пилота на лучшем крейсере! Всю в медалях и в кровище! Да, я
выполняла приказы! Любые! А где бы ты был сейчас, милый, если бы не я? И не
такие, как я?! Бездушные да бессовестные?! Военные?! Убийцы?!
- Кончай истерику, - тихо сказали за спиной.
Энди резко обернулся. Он и не заметил, как в рубке оказался адмирал. Лицо у
Рашена было совершенно каменное. На руках он бережно, как ребенка, держал
черный пластиковый мешок.
- Извините, - пробормотала Ива и отвернулась к своему пульту. Эндрю
тихонько отошел в глубь рубки, присел в углу и опустил голову на скрещенные
руки.
- Фил! - позвал Рашен, опуская мешок на пол и подходя к своему месту. - Где
ты?
- Он на посадку заходит, - подсказала Ива.
- Я на глиссаде, - отозвался Эссекс.
- Не устал? Есть силенки еще?
- Ты приказывай, Алекс.
- Отставить посадку. Группу на взлет. Цель поверхностная. Круглая плоская.
Отставить плоская. Вогнутая полусферическая. Режим - выжигание. Радиус
полусферы... - Рашен на миг задумался. - Тридцать километров. Ориентир для
отсчета радиуса - развалины храма в центре города. Нет, отставить храм.
Лучше что-нибудь железное. Да! Металлическая статуя в центре города.
- Уточни, какого города, - деловито потребовал Эссекс.
Рашен сжал челюсти. На щеках адмирала выступили желваки.
- Город - Москва! - сказал он с усилием.
На несколько секунд в эфире воцарилась тишина.
- Прошу уточнить радиус полусферы, - сказал Эссекс наконец.
- Тридцать километров. Нужно выжечь этот гадюшник до основания, Фил. Чтобы