неуверенностью. Дэвин чуть было опять не пожалел его.
сказано это было без убеждения, инстинктивная реакция.
смех под сияющим, голубым, безоблачным небом. Леса и горы слева и просторы
впереди, первый проблеск Спериона, сверкающей лентой стремительно бегущего
на север перед тем, как повернуть на запад, в поисках моря.
кольцом гор, возвышающихся к югу и к западу от реки Сперион и от бывшего
Авалле. Неподалеку проходила дорога, по которой некогда один за другим
двигались торговые караваны из Тригии и Квилеи и обратно через высокую
седловину перевала Сфарони.
имелись подобные святилища. Основанные в укромных частях полуострова -
иногда очень укромных, - они служили центрами образования и обучения для
только что посвященных священнослужителей, хранилищами мудрости и канонов
Триады и местами отшельничества, куда жрецы и жрицы могли удалиться от
тягот и бремени внешнего мира на время или навсегда.
самое, если могли позволить себе внести "пожертвование", назначенное за
привилегию получить укрытие на несколько дней или лет в пределах этих
убежищ.
жрицы Адаона - лучшие акушерки Ладони, так много дочерей знаменитых или
просто богатых семей предпочитали провести в святилище богов тот период
времени, который поставил бы в неловкое положение их семьи. И, разумеется,
все знали о том, что неопределенно большой процент духовенства вырос из
живых пожертвований, которые эти дочери оставляли в святилище, возвращаясь
домой. Девочки оставались у Адаона, мальчики отправлялись к Мориан.
Носящие белые одежды жрецы Эанны всегда заявляли, что не желают иметь
ничего общего с подобной практикой, но ходили слухи, опровергавшие и эти
заявления.
Альберико не были настолько безрассудными, чтобы восстанавливать против
своей власти жрецов Триады. Жрецам и жрицам позволили поступать так, как
они поступали всегда. Народу Ладони гарантировали свободу веры, какой бы
странной и примитивной она ни казалась новым правителям из-за моря.
игрой на противоречиях между соперничающими храмами, так как видели - ибо
не заметить этого было невозможно - то напряжение и вражду, которая тлела
и вспыхивала между орденами Триады. В этом не было ничего нового: каждый
герцог, Великий герцог или принц на полуострове, в каждом поколении,
стремился обратить эти трехсторонние трения себе на пользу. Многие
стереотипы могли измениться в круговороте лет, некоторые вещи могли
измениться до полной неузнаваемости, а некоторые могли затеряться и совсем
забыться, но только не это. Не этот хитрый танец государства и
духовенства.
могли похвастать золотом и дорогим деревом, статуями и золотым шитьем
одеяний для богослужений. За исключением одного места: в Нижнем Корте
статуи и золото исчезли, а библиотеки были разграблены и сожжены. Но это
было уже совсем другое, и немногие решались это обсуждать в первые годы
правления тиранов. Даже в этой окутанной тьмой провинции жрецам
разрешалось во всем остальном продолжать придерживаться размеренного
течения своих дней в городах и деревнях, а также в святилищах.
неудачно забеременевшие находили причину уехать или быть увезенными
подальше от превратностей жизни. В трудный час для души человека или для
всего мира обитатели Ладони всегда знали, что святилища стоят на месте, на
краю заснеженных пропастей в горах или в глубине туманных долин.
размеренную, тщательно продуманную жизнь этих убежищ, таких, как это
Святилище Эанны в долине. На время. На всю жизнь. Кем бы они ни были в
городах за горами.
комнаты на долину, залитую солнцем вернувшейся весны. Она никогда не умела
удержать свои мысли от возвращения в прошлое. Так много ждала она в
прошлом и так мало сейчас, здесь, когда жизнь ее мучительно медленно
катилась к завершению. Год за годом падали на землю, словно птицы со
стрелами в груди, отсчитывая ее собственную жизнь, ее единственную жизнь.
призывом к молитве на рассвете, пламенем свечи в сумерках, темным столбом
дыма из трубы, поднимающимся в серое зимнее небо, упорным стуком дождя по
крыше и оконному стеклу в конце зимы, скрипом собственной кровати по
ночам, новым призывом к молитве, монотонным пением жрецов, падающей
звездой на западном небосклоне летом, суровой, холодной темнотой дней
Поста. Воспоминания таились в каждом движении ее самой или окружающего
мира, в каждом звуке, в каждом оттенке цвета, в каждом запахе, принесенном
ветром из долины. Воспоминания о том, что было потеряно, что привело ее в
это место, к жрецам в белых одеждах, с их бесконечными обрядами и
бесконечной мелочностью, с их примиренностью с тем, что с ними всеми
случилось.
как она сказала на прошлой неделе Данолеону, что бы там ни утверждал
жрец-лекарь насчет опухоли в груди.
и неряшливый человек с нервными движениями и покрасневшим лбом. Но он сел
рядом с ее постелью и посмотрел на нее, и она поняла, что он действительно
владеет даром, ибо его возбуждение прошло и лоб стал белым. А когда он
прикоснулся к ней - здесь и здесь, - его рука не дрожала, а она не
чувствовала боли, только почти приятную усталость.
светлых глазах печаль, хотя он не мог знать, кто она такая. Он просто
горевал о потере, о поражении, не заботясь о том, кто эта умирающая
женщина.
могу умереть, а вас не спасу. Я ничего не могу сделать.
нее сил.
предположить любой из них, кроме, разве что Данолеона, который знал ее
дольше всех. Она отослала Целителя и попросила выйти Данолеона, а потом и
единственную медлительную служанку, ее жрецы разрешили иметь женщине,
которую знали лишь как вдову из поместья на севере от Стиванбурга. По
случайному совпадению она действительно знала женщину, под именем которой
скрывалась: она некоторое время была одной из фрейлин при ее дворе.
Светловолосая девушка с зелеными глазами и приятными манерами, всегда
готовая посмеяться. Мелина брен Тонаро. Она пробыла вдовой неделю, даже
меньше. А потом покончила с собой во Дворце у Моря, когда пришли вести о
второй битве при Дейзе.
предложил Данолеон. Почти девятнадцать лет назад. Ее и мальчика будут
искать, сказал тогда Верховный жрец. Мальчика он увезет, скоро тот
окажется в безопасности. На него все их надежды и эти надежды будут жить,
пока жив он. Она сама тоже была светловолосой в то время. Все это
случилось так давно. Она превратилась в Мелину брен Тонаро и приехала в
святилище Эанны, расположенное в долине среди гор над Авалле. Над
Стиванбургом.
неизменных лет. Ждала, когда тот мальчик вырастет и станет мужчиной,
таким, каким был его отец или его братья, и совершит то, что обязан
сделать прямой потомок Микаэлы и бога.
падали с неба.
событии, о котором она уже догадалась. Полгода, сказал он. Если у нее
хватит сил.
на деревья долины. Они меняли цвет. Когда-то она любила это время года,
это было ее любимое время для прогулок верхом. Когда она была еще
девушкой, когда стала женщиной. Ей пришло в голову, что это последние
осенние листья, которые ей дано увидеть.
нумерацию лет. Проделала эти подсчеты дважды и еще в третий раз, для
полной уверенности. Она ничего не сказала Данолеону, тогда не сказала. Еще
было рано.
таять на скатах крыш, она позвала Верховного жреца и приказала ему послать
письмо в то место, где, как ей было известно - и ему тоже, единственному
из всех жрецов, - ее сын будет находиться в дни Поста, начинающие весну.
Она все просчитала. Много раз.