для того и росли, чтоб везде и всюду проявлять героизм, мужеством своим и
жизнью укреплять могущество советской индустрии -- его и на кине так
показывают: отвалилось колесо -- без колеса едет, провалится мост -- он по
сваям шпарит, да еще с песней: "Как один человек, весь советский народ..."
подписанную самим Калининым, когда и деньжонок вырешали, отдельную пайку
привозили, иной раз пальто и ботинки осиротевшим школьникам дарили.
десятилетиями выпускать трактора и паровозы устарелых марок, пароходы
допотопных времен, отливать орудия, "шнейдеровские", в той самой Туле, где
Феликса в госпитале марганцовкой отмачивали и лечили, лайбы те, тульские, --
тоже выставлялись на прямую наводку, хотя по заверению опытных
артиллеристов, на прямую наводку их можно было выставлять только с горя. И,
как правило, с прямой наводки "домой" лайбы уже не возвращались, мерли, или
их, подраненных, волокли чинить в самое родительницу -- Тулу.
скорострельным-то, высокоэффективным-то орудиям сама судьба определила
торчать и торчать где-нибудь на высотке, в ожидании танков, выставив из ямы
наружу опаленную дыру ствола. При таком раскладе выжить возле этого все
разящего нового орудия расчету очень трудно, но выжить хочется всем, стало
быть, надо хорошо стрелять, попасть в танк, прежде чем он тебе влепит. В
расчетах как-то удавалось сохраниться одному опытному огневику, но бывало и
ни одного человека из орудийного расчета из боя не выйдет. Немец к этой поре
тоже кой-чему научился, не пер уж вперед нагло, норовил за что-нибудь
спрятаться, либо уж применит совсем простую, да убийственную тактику.
Выйдет, к примеру, на позицию десять танков. Пять с заряженными пушками,
остановив- шись, прицельно бьют из пушек, пять продвигаются и на ходу
перезаряжаются.
Курской дуге, где и танков наших погибло тоже много. Там впервые и увидели
артиллеристы битву танков с танками. Но немец и после Курской дуги, хорошо
битый, подстреленный, хромая, чихая, уходил за реку, огрызаясь, контратакуя.
И снова угодили артиллеристы, в том числе и четвертая батарея, на прямую
наводку в районе совхоза под названием "Пионерский". Выскочили из соснового
леса на высотку, засаженную картошкой, отцепили орудия от машин --
студебеккеров. Тягло шасть в лесок. Надо бы заряжать орудия, начинать
стрелять, не дает фашист к ним подойти, бьет -- головы не поднимешь.
Рекогносцировку не провели, ничего не успели разведать, наудалую выскочили
воевать. И дело кончилось тем, что, не стрельнув ни разу, расчеты частью
погибли, частью рассеялись. Герои-командиры дивизионов и батарей с
обнаженными пистолетами рыскали по лесу, ноздрями огонь метали, сулясь
застрелить, под трибунал отдать всех, кому надлежало быть возле орудий.
Самих же командиров взводов управления, батарей, дивизионов -- уже бригадный
командир обещал наказать но всей строгости военного времени, если они не
проявят отваги и не выручат брошенные орудия.
бывалый -- от границы отступал, трижды ранен был, четырежды, может, и больше
состав батареи полностью у него менялся -- люди, орудия. Начинал он с
сорокапяток, прошел семидесятишестимиллиметровую, наконец вот сподобился
командовать батареей с новолучшими орудиями. После дристалок-сорокапяток и
тявкалок-засовок, возле стодвадцатидвух- миллиметровых орудий вполне можно
командиру батареи до победы дотянуть, и на тебе, судом-трибуналом грозят.
орудий, выстроил их и спросил: "Все живы?" -- хотя и знал, что далеко не все
живы.
впечатал он каблук сапога в землю. Комбат-четыре любил приводить
исторические примеры, а по истории выходило: пушкарь-фитильщик -- ныне
наводчик, да и командиры орудия, потерявшие в бою ствол и уцелевшие при
этом, -- всегда сурово и справедливо наказывались в русском войске.
понуро опустившие стволы орудия. Немцы хорошо пристрелялись, минометами и
пулеметами повредили орудия, в царапинах стволы и станины, в оспинах, в
белых наплывах колеса -- гусметик; брошенные орудия молча взывали горестным
своим видом вызволить их. Подойти к орудиям фрицы не позволяли. Вокруг
орудий валялись уже десятки трупов. И тогда артиллеристы-трудяги прибегли к
испытанному способу: стали копать ходы к гаубицам, чтобы уцепить их тросами
да и утянуть машинами в лес. Копали все: и те, что высунулись с орудиями
вперед, и те, что замешкались, не успели этого сделать. Командиров
насобиралось в лесу -- туча, все подухивают, стращают, под руку орут. В бою
бы столько их было! Немцы пробомбили артиллерийские позиции и лесок.
Начальства поубавилось.
полусонно, лениво постреливал, но, как согнали машины к опушке леса, как
начали тянуть удлиненные тросы к орудиям -- открыли такой ураганный огонь,
что сразу загорелось несколько студебеккеров, захваченных внезапным огневым
налетом, поранило, побило артиллеристов изрядно. Криком кричал молодой лес.
"Себе дороже", -- буркнул комбриг и приказал увезти машины с передовой.
Заокеанские эти машины были ценней орудий.
и бедовали до своего освобождения на высотке, где все было избито, изрыто,
пожжено -- даже незнатко, что на бугорке совсем еще недавно росла картошка.
гаубиц, начали ворота деревянные делать, как на сплаве, лебедки смекать.
Наконец, началось общее наступление на данном участке фронта и орудия
освободились сами собой. За неделю они поржавели, изувечились, опустились,
как всякие пленные иль беспризорные бродяги.
там сосредоточилось всякого войска, и умельцы-молодцы ночами лазили по
полям, раскурочивали брошенную боевую технику. У орудия самое ценное --
прицел-панорама, наводчики берегут их пуще глаза своего и потому, драпая,
ухватили ценные приборы с собой. Но не все наводчики уцелели, которые и
погибли, держа за пазухой, под телогрейкой, прицел. Не меньшая ценность --
колесо. Орудийное. Его если артиллеристам прикатишь, считай что канистра
водки, вещмешок сала, ящик консервов честно тобой добыты.
хитрым названием "парковая батарея". Есть такое подразделение и в
артиллерийской дивизии, тем более в корпусе, но там у него уже и название
посолидней -- технический парк иль что-то в этом роде, до того парка с
передовой не достать.
фронтом, громыхает загруженным в машину железным хламом. "Парковка" чего-то
ремонтирует на ходу, подкручивает, смазывает, подтягивает, завинчивает, но
больше -- развинчивает, копаясь в трофейной да и в своей побитой технике.
Для несведущего человека подразделение это бросовое, неизвестно для чего и
существующее, однако все полевые командиры, в том числе и комбриг, очень
даже почтительны к командиру парковой батареи, тому самому майору, что
приезжал за пополнением в Тулу, у которого личность спелее не только
минусинского, но и украинского помидора. Командиры батарей -- те просто
пляшут перед майором-помидором, готовы отдать, подарить все, вплоть до
хромовых сапог со своей ноги, хромовые сапоги и для советского офицера, это
все равно, что картуз для маршала. Разворотливые командиры батарей и в гости
майора-помидора позовут, попотчуют, связистку подежурить к нему пошлют иль
медсестру -- срочную перевязку сделать. В загашнике у старшины батареи
бутылек-другой редкостного вина хранится, сальце соленое, сальце копченое,
кружок колбасы, консерва в плоской баночке -- "шпрот" называется, черешня
алая, фрукт раннеспелый. Командир батареи, если он не дурак и старшина у
него не промах, -- сами не съедят лакомства, на крайний случай сберегут.
хромовых, ни в чем не нуждался. Все у него, как у персидского царя, есть. За
холмами новоград-волынскими да смоленскими, за болотами белорусскими, подо
Ржевом и Вязьмой, под Харьковом и Сталинградом осталась, закатилась в ямы
война простаков и ротозеев. Случалось, ох, как часто случалось; орудие на
прямую наводку с двумя-тремя снарядами высунут, пулемет с одной лентой,
автомат с неполным диском -- воюй, патриот, стой насмерть -- героем будешь.
притырено десяток-другой снарядов, в деревянном ларе, где противогазы должны
храниться, свинья засоленная лежит, не хрюкает, мешки с мукой, с просом,
крупой-шрапнелью, в бочонке водочка побулькивает, бидон повидла, ящик с
сушеными грушками, с яблочками, с перцем, с лавровым листом, и дрожжи свои
есть, и кофий, и чай, и конфетки в коробочках -- на родину надейся, да сам
не плошай!
грузовая, машина легковая, сверх расписания и сверх всяких лимитов в
хозяйстве пасутся. "Все вокруг колхозное, все вокруг мое!" Командир
дивизиона, и комбриг, и всякая наблюдающая за порядком строгая челядь знают,
что батареи прут вперед на запад крепко, по-боевому заряженные, морально и
патриотически подкованные. Комбриг, если он не зря к делу приставлен, имеет
соответственную должности сообразиловку, ни одну комиссию до передовой он не
допустит, ублажит ее своими средствами в отдалении от боевых порядков.
Смершевцев, особняков, партийных чинодралов, всякую надзорную хевру комбриг
должен чуять нюхом, слышать ухом, подбирать команду "по себе", давши понять,
что не они, а он, комбриг, тут за все отвечает, с него, но не с них спрос, и
если они хотят, чтоб с него, а не с них голову вместе с папахой снимали,
нехай держатся за его широкой хозяйской спиной, сладко кушают, зелье
попивают, мягко спят, с девчонками забавляются, песенки попевают, ансамбли
организуют, газетки печатают, боевую агитацию ведут -- он никого не забудет,
он кого нужно -- приструнит, кому надо -- по-отечески скажет: "Коли врать не
умеешь, так не берись". Полный порядок в гвардейской артиллерийской бригаде,
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Гуревич Георгий
Маккарти Кормак
Роллинс Джеймс
Кервуд Оливер Дж.