Чтение 98–й страницы книги ~Анж Питу~

Она старалась обходиться с Андре по-прежнему; ее обида была недолгой, но в
сердце соперницы дружеские чувства угасли навсегда.

Что до Шарни, она смотрела в его сторону лишь тогда, когда ей нужно было
отдать ему какой-нибудь приказ.

Впрочем, немилость не распространялась на всю семью Шарни, и утром того
самого дня, когда парижане вышли из Парижа и направились в Версаль, многие
видели, как королева ласково беседует с молодым Жоржем де Шарни, средним из
трех братьев, тем самым, который, не в пример Оливье, давал королеве в день
взятия Бастилии столь воинственные советы.

И правда, около девяти утра, когда этот молодой офицер шел по галерее,
желая сообщить ловчему, что король собирается на охоту, Мария-Антуанетта,
выходя из часовни после мессы, заметила и окликнула его.

- Куда это вы так спешите, сударь? - спросила она.

- Как только я заметил ваше величество, я перестал спешить, - ответил
Жорж, - напротив того, я остановился и смиренно ждал, надеясь, что ваше
величество удостоит меня словом.

- Это не мешает вам, сударь, ответить, куда вы направляетесь.

- Ваше величество, - сказал Жорж, - я в свите короля: его величество
уехал на охоту и поручил мне договориться с ловчим, куда собаки будут гнать
дичь.

- Ах, король нынче снова на охоте? - удивилась королева, глядя на мрачные
черные тучи, надвигающиеся со стороны Парижа. - Напрасно он поехал. Погода,
можно сказать, зловещая, не правда ли, Андре?

- Да, ваше величество, - рассеянно ответила молодая женщина.

- А вы другого мнения, сударь?

- О нет, ваше величество, но королю так угодно.

- Да будет воля короля в лесах яко на дорогах, - пошутила королева со
своей природной веселостью, которую не смогли победить ни сердечные
невзгоды, ни политические события. - Дай ему Бог хотя бы это, - прибавила
она тихо, обращаясь к Андре. Потом громко осведомилась у Жоржа:

- Вы не могли бы мне сказать, где охотится король?

- В Медонских лесах, ваше величество.

- Ну что ж, сопровождайте и берегите его. В это мгновение вошел граф де
Шарни. Он мягко улыбнулся Андре и, покачав головой, осмелился сказать
королеве:

- Этот совет мой брат будет помнить не только среди утех, но и среди
опасностей.

Услышав знакомый голос, Мария-Антуанетта, стоявшая спиной к двери,
вздрогнула и обернулась:

- Я бы очень удивилась, - заметила она с презрительной резкостью, - если
бы эти слова сказал кто-нибудь, кроме графа Оливье де Шарни.

- Почему, ваше величество? - почтительно осведомился граф.

- Потому что вы пророчите несчастье, сударь. Андре увидела, что граф
побледнел, и тоже побледнела.

Он молча поклонился, затем, взглянул на жену, которая казалась удивленной
его бесстрастностью, и произнес:

- Я и вправду очень несчастлив, ибо разучился говорить с королевой, не
оскорбляя ее.

Он подчеркнул слово "разучился", как опытный актер на театре подчеркивает
важные слова.

Королева с ее тонким слухом не могла не уловить смысла, который вкладывал
Шарни в это слово.

- Разучился? - живо переспросила она. - Что значит "разучился"?

- Я, кажется, вдобавок неудачно высказался, - простодушно произнес Шарни
и вновь взглянул на Андре. На сей раз королева перехватила его взгляд.
Теперь пришел ее черед побледнеть; сжав зубы от гнева, она сказала:

- Слова дурны, когда дурны намерения.

- Ухо враждебно, когда враждебна мысль. И высказав это не очень
почтительное, но справедливое возражение, Шарни умолк.

- Я подожду с ответом, - сказала королева, - пока господин де Шарни не
научится более умело вести спор.

- А я, - ответил Шарни, - подожду вступать в спор, пока у королевы не
появится больше верных слуг.

Андре схватила мужа за руку и хотела вместе с ним удалиться.

Королева, понявшая желание Андре, удержала ее взглядом.

- Что все-таки хотел сказать ваш муж? - спросила Мария-Антуанетта.

- Он хотел сказать вашему величеству, что вчера ездил по приказу короля в
Париж, и там происходит странное брожение.

- Опять? - удивилась королева. - По какому поводу? Парижане взяли
Бастилию и разрушают ее. Что им еще нужно? Отвечайте же, господин де Шарни.

- Это правда, сударыня, - ответил граф, - они разрушают Бастилию, но они
не могут есть камни, поэтому они говорят, что голодают.

- Говорят, что голодают! Голодают! - вскричала королева. - А мы-то тут
при чем?

- Было время, ваше величество, - сказал Шарни, - когда королева первой
сочувствовала горестям народа и облегчала их. Было время, когда она
поднималась в мансарды бедняков, и молитвы бедняков поднимались из мансард к
Богу.

- Да, - с горечью ответила королева, - и я была достойным образом
вознаграждена за это сострадание к чужим горестям, не правда ли? Одно из
самых больших моих несчастий произошло оттого, что я поднялась в такую вот
мансарду.

- Разве оттого, что однажды ваше величество ошиблись, - сказал Шарни, - и
осыпали милостями и благодеяниями недостойное создание, теперь надо мерить
все человечество меркой этого подлеца? Ах, сударыня, сударыня, как народ
любил вас в те времена!

Королева обожгла Шарни огненным взглядом.

- Все-таки, что произошло вчера в Париже? - спросила она. - Расскажите
мне только о том, что вы видели своими глазами, сударь; я хочу быть уверена
в правдивости ваших слов.

- Что я видел, ваше величество? Я видел, как одни люди столпились на
набережных и напрасно ожидали, что привезут муку. Я видел, как другие люди
выстроились в длинные очереди у дверей булочников и напрасно ожидали хлеба.
Что я видел? Я видел голодный народ; мужья с грустью смотрели на жен, матери
с грустью смотрели на детей. Что я видел? Я видел сжатые кулаки, которые
грозят Версалю. Ах, ваше величество, ваше величество, я уже говорил вам об
опасностях, которые вам угрожают, и я очень боюсь, что возможность первыми
умереть за ваше величество, это счастье, о котором молим я и мой брат,
представится нам очень скоро.

Королева, нервно поведя плечами, отвернулась от Шарни и подошла к окну,
выходящему на мраморный двор.

Она прижалась пылающим, но бледным лбом к стеклу и тут же вздрогнула.

- Андре, - позвала она, - подойдите сюда, посмотрите, что это за всадник,
он, верно, привез важные вести.

Андре подошла к окну, но тотчас побледнела и отшатнулась.

- Ах, ваше величество, - сказала она с укоризной. Шарни бросился к окну:
он видел все, что произошло.

- Этот всадник, - сказал он, переводя взгляд с королевы на Андре, -
доктор Жильбер.

- Ах, правда, - сказала королева так, что даже Андре не могла понять,
позвала ли ее королева к окну из женской мести, которая иногда вдруг
прорывалась у медной Марии-Антуанетты, или потому что ее глаза, ослабевшие
от бессонных ночей и слез, уже не узнавали издали даже тех, кого очень
ждали.

Безмолвное оцепенение сковало всех трех действующих лиц этой сцены; они
молча переглянулись.

Это и вправду был Жильбер: он привез печальные вести, как и предвидел
Шарни.

Он быстро спешился, быстро взбежал по лестнице и все трое - королева,
Андре и Шарни - с беспокойством посмотрели на дверь, в которую доктор должен
был войти, но дверь не открывалась. Они застыли в тревожном ожидании.

Вдруг открылась дверь с противоположной стороны и вошел офицер:

- Ваше величество, - доложил он, - доктор Жильбер, который приехал к
королю по важному и не терпящему отлагательств делу, просит вас принять его,
поскольку король час назад уехал в Медон.

- Пусть войдет! - сказала королева, пристально глядя на дверь твердым,
жестким взглядом.

Пока Андре отступала назад, чтобы найти поддержку у мужа и опереться на
его крепкую руку, на пороге появился Жильбер.

Глава 52

ДЕНЬ 5 ОКТЯБРЯ

Окинув взглядом участников только что описанной нами сцены, Жильбер
почтительно приблизился к Марии-Антуанетте:

- Позволит ли мне королева в отсутствие ее августейшего супруга сообщить
ей вести, которые я привез?

- Говорите, сударь, - сказала Мария-Антуанетта. - Видя, как быстро вы
скачете, я собрала все свое мужество, ибо заподозрила, что вы привезли
дурную весть.

- Разве было бы лучше, если бы дурная весть застала вас врасплох? Зная о
том, что ей грозит, королева, с присущим ей здравым смыслом и верным
суждением, пойдет навстречу опасности и тогда, быть может, опасность
отступит перед ней.

- Говорите же, сударь, в чем эта опасность?

- Ваше величество, семь или восемь тысяч вооруженных женщин вышли из
Парижа и идут в Версаль.

- Семь или восемь тысяч? - презрительно переспросила королева.

- Да, но они будут останавливаться по пути и, быть может, когда они