Он протянул ей ладонь, однако поправил решительно:
- Не называй меня так! Это не мой рок.
- Почему же? Хранить соль Вечности - что может быть выше для Вещего Гоя? -
Дева смутилась. - Внешне ничего не изменится, все останется, как было.
Разве что перед твоим взором будет проходить череда изгоев, чьи души
умирают вместе с телом. А ты всегда будешь прежний...
- Бессмертие мне видится как вечное повторение, - проговорил он. - А в этой
жизни все было так прекрасно... Я не хочу снова испытывать, что уже было.
Это тяжкий груз, вериги, наказание... Пощади, избавь от страданий! Если
можешь...
- Но я обязана исполнить урок. Остальное - воля Владыки. Ему пожалуйся на
свою судьбу.
- В чем смысл твоего урока?
- Провести тебя через чистилище. Чертоги Святогора - Храм Света, нельзя
вносить в него земную грязь, дорожную пыль... А на тебе я вижу кровь
демона!
- Я должен непременно войти в его Чертоги? Чья это воля?
- Твоей Валькирии.
- Валькирии?! Но где она?
- Встретит после чистилища.
- Добро, - согласился он. - Тогда веди... Что я должен делать?
- Брось оружие здесь, - велела Дева. - Ступай за мной.
Мамонт скинул с плеча автомат, сделал несколько шагов за ведуньей и
остановился.
Солнце катилось за гольцы, багровый свет раскатывался по заснеженным
вершинам, а от разогретой земли поднималось марево, изламывая лесистые
курганы. Когда багровый шар медленно скрылся за горами, Дева потянула его
за руку.
- Идем! Ты скоро увидишь иной свет в Чертогах Атенона.
Как только солнце село, в Манорае начало стремительно темнеть и, пока
ведунья влекла его за собой, котловину затянуло густыми сумерками.
Она остановилась у воды - каменная лестница не кончилась, уходила в озеро,
но поверхность его напоминала старинное серебряное зеркало и не
просвечивала, слабо отражая последнюю ступень. Мамонт ощутил холод плиты
под босыми ногами...
Полуголая ведунья подала ему факел, иначе называемый здесь светоч.
- Освети себя. Я ничего не вижу!
Он послушно поднял огонь над головой, глаза Девы оживленно блеснули,
прозрели, заискрились крупные самоцветы на ножнах и рукояти ножа, висящего
между обнаженных грудей. Но она все равно вела себя как слепая - на ощупь
отыскала и выдернула нож, после чего приблизилась к Мамонту и стала срезать
с него одежду. Сначала вспорола рукава до плеч, затем соединила разрезы
через грудь, и куртка вместе с рубашкой упали к ногам. Лезвие было
настолько острым, что кожа и ткань распадались под ним без всякого звука,
точно так же нож дважды скользнул по джинсам, и лишь чуть звякнула
металлическая заклепка, рассеченная надвое, и стальной браслет часов...
Ведунья спрятала нож и взяла его за левую руку.
- Ступай за мной. И береги огонь!
Она шагнула с последней ступени в серебряное зеркало, совершенно не
потревожив глади, и нога ее будто растворилась. Когда Дева сделала
следующий шаг, погрузившись по колено, Мамонт ступил за ней и не
почувствовал воды, хотя на вид она казалась ледяной и тяжелой.
- Смелее, - подбодрила она и крепче сжала его руку. - Ничего не бойся.
Мертвая вода - это пустота.
Белая ткань, которой были обвязаны бедра Девы, не тонула и, оставаясь
сухой, плавала на поверхности. Еще через две ступени зеркальная гладь
достигла ее груди и поплыл стальной нож...
- Береги огонь! - еще раз предупредила она и шагнула вглубь с головой.
Над водой оставалась ее вытянутая рука, ведущая Мамонта.
Он поднял факел повыше и нащупал ногой следующую ступень. Серебро матово
блеснуло у самого подбородка. Машинально сделав последний вздох, Мамонт
погрузился в пустоту, и последней картиной, запечатленной зрением, был
мерцающий сполох светоча.
И казалось, этот свет продолжает светить под водой. Рука Девы влекла его
глубже, и он из последних сил тянул правую руку вверх, опасаясь погасить
огонь, и двигался уже на цыпочках. Наконец, ступени кончились и почти сразу
же начался подъем. Выходная лестница оказалась много круче, и когда Мамонт
вынырнул из воды, ведунья стояла по колено и улыбалась.
- Ты слишком старался сохранить огонь, - проговорила она. - И не замочил
кисть правой руки. Теперь береги ее, как берег светоч. Это твое уязвимое
место, твоя пята Ахиллеса.
Дева вывела его из мертвой воды, сама оставшись совершенно сухой, сняла с
бедер полотнище ткани и принялась осторожно вытирать Мамонта, точнее,
промокать влажные волосы и свинцовые капли на теле. Он же стоял, не ощущая
ни своего тела, ни прикосновения ее рук; слегка мозжило только правую
кисть, сжимающую древко факела.
Потом ведунья сдернула с него покрывало, и в тот же миг Мамонта опахнуло
ветром, павшим с неба, от ярких мерцающих звезд затрепетал светоч. Летящая
камнем птица раскинула крылья над головой и опустилась на правое плечо,
вонзив когти в кожу. Он увидел, как из-под хищных мохнатых лап заструилась
кровь, но боли не было.
- Это вернулась твоя душа, - сказала Дева и бережно высвободила из его руки
крепко зажатый факел.
Рядом с ней оказалась еще одна ведунья, неотличимая, как сестра-близнец,
разве что опоясывающее бедра покрывала другого, красного, цвета и от этого
полуобнаженное тело слегка отдавало розовым. Она взяла его за правую руку и
он ощутил тепло ее ладони.
- Теперь ступай за мной.
Земли почти не было видно, бесчувственные ступни ног опутывала трава, затем
с легким шуршанием посыпались камни. Сокол на плече изредка раскидывал
крылья, удерживая равновесие, и глубже всаживал когти. Дева в белом шла с
факелом впереди и освещала не дорогу, а пространство над головой. Сначала
Мамонт увидел неясное розоватое свечение впереди и скоро ощутил под ногами
ступени.
Ведущая также остановилась у сияющей воды, крепче стиснула руку.
- Перед тобой живая вода. Рождение - это всегда боль. Если станет
невыносимо, кричи.
Он стиснул зубы и шагнул за ведуньей, словно в кипяток. Инстинктивно
шатнулся назад и чуть не выдернул руку из ее руки, сокол на плече забил,
затрепетал крыльями, пронизывая когтями мышцы; Дева удержала Мамонта в
последнее мгновение - за мизинец.
- Не пройдешь сквозь живую воду, - останешься навсегда мертвым,
бесчувственным, - ласково предупредила ведунья. - Сделай еще шаг, а третий
будет легче.
После третьего шага вода достала горла, птица уже била крыльями
беспрерывно, широко раскрывая клюв. Глаза ее подернулись мертвенной белой
пленкой...