его проказами.
Фиам и Тилии, то и дело шила ему все новые наряды, а шерстку на тех частях тела,
которые не закрывала материя, регулярно расчесывала гребнем из раковины. Кстати,
и Фиам, и Тилия помогали подруге не совсем бескорыстно: решено было, что
комбинезончики Лабастьера Седьмого, каждый из которых он одевал лишь по два-три
раза, будут "по наследству" передаваться и их будущим чадам. Тем более что
выяснилось: беременны обе.
портрет-скульптуру юного наследника престола. Материалом послужила голубая глина
с вкраплениями редких камешков, раскрашенная затем во все необходимые цвета.
Портрет по просьбе молодой королевы установили в спальне, чтобы она могла
любоваться им даже тогда, когда гусеничка станет бабочкой. Точно такую же
скульптуру художник соорудил и для королевы-матери, души не чаявшей во внуке.
стала молоденькой самкой, ведь он точь-в-точь такой же, каким. Ваше Величество,
были вы.
соорудил себе в садике дворца кокон и закуклился. Через некоторое время кокон с
куколкой с великими предосторожностями был перенесен оттуда в заранее
приготовленную для наследника опочивальню.
затишье. Только теперь, ожидая появления принца-бабочки, они смогли позволить
себе в полной мере насладиться обществом друг друга. Целыми днями они,
прогуливаясь, летали по столице, и Лабастьер рассказывал Мариэль обо всем, что
связывает его с тем или иным живописным уголком.
Мариэль оказалась способной ученицей. Кроме всего прочего, ей пришлось внять и
наставлениям королевы-матери, обучившей ее приемам контрацепции: ведь по
традиции короли Безмятежной всегда имели только одного сына.
в королевстве было невпроворот. Но ведь ждать того дня, когда его должна была
осенить обещанная великая мудрость, осталось так недолго, что не стоило пока и
браться за что-то серьезное.
Умника и верхом мчались за край столицы. Там, вдали от всех, зайдя не слишком
глубоко в лес, они вновь занимались любовью, имея возможность взлетать и падать
вниз, не разжимая объятий, так, что сердца у каждого из них готовы были
выскочить из груди. Никто не мог их увидеть тут, лишь сороконог озадаченно, но с
явным интересом, поглядывал на них.
числился "должок" перед Лааном. Ведь тот теперь находился точно в том же
затруднительном положении, в котором был и сам Лабастьер, когда ему на помощь
пришла Фиам. Однажды, не выдержав недосказанности, он прямо спросил Мариэль,
готова ли та поступить так же самоотверженно, как поступила самка-махаон их
диагонали. Конечно же, втайне он надеялся на то, что Мариэль откажется. Но вышло
по-другому,
забеременела, а только тогда, когда об этом ее попросила я. Предоставь подобные
вопросы решать, как это принято, самкам. Когда это будет действительно нужно,
она позовет меня...
скоро, что он, как ему показалось, не успел и глазом моргнуть. И вот, призванный
церемониймейстером, он уже склонился над только что разорвавшим кокон и с
любопытством оглядывающимся по сторонам сыном.
полотенцами стерли с его кожи остатки слизи и набросили на его плечи просторную
белую сорочку до колен.
процедуре, неожиданно разволновавшись, снял со своей мочки серьгу и защелкнул ее
на ухе новорожденного.
Шестой в тот же миг ощутил невыразимую беспричинную усталость, навалившуюся на
него.
(точнее, теперь уже - Дент-Лаан и Дипт-Фиам) - переглянулись и, доселе
молчавшие, обменялись поздравлениями.
Лабастьер Шестой. - Или так, словно у меня отняли часть тела... Что-то мне к
тому же нездоровится...
ему белый берет.
приходила. Король и так, и сяк тестировал свои интеллектуальные способности, но,
к своему разочарованию, убеждался, что те не стали ни на йоту выше. Во всяком
случае, никаких уж очень необычных мыслей в голову ему не приходило. Пришлось
смириться с тем, что легенда оказалась не более чем легендой. Но должен же был
молодой король хоть чем-то прославить свое имя среди подданных. К тому же его
одолевала беспричинная хандра.
семьях простых колонистов в этот период самцы непрерывно добывают пищу для
своего потомства. Недостатка продуктов в королевских кладовых, конечно же, не
было, но Лабастьер Шестой заявил жене, что хочет почувствовать себя настоящим
отцом семейства и назначил королевскую охоту на сухопутного ската.
чуть было не убил электрическим разрядом Лабастьера Второго Мудрого, и, само
собой, Мариэль была всерьез обеспокоена этой, как она считала, вздорной, затеей
мужа. Поддерживаемая Дипт-Фиам и Тилией, мужья которых, конечно же, без уговоров
ввязались в эту авантюру, она не уставала повторять, что он не должен рисковать,
что именно так и сама она когда-то лишилась родного отца. Но в упрямстве ни один
из них не уступал другому, кроме того, в последнее время в их отношениях
наблюдалась некоторая отчужденность. И вскоре небольшой отряд охотников,
состоящий из шести всадников с копьями на трех оседланных сороконогах и из
десятка парящих над ними, вооруженных луками, самцов, выдвинулся к окраине
столицы.
найти его логово, и лишь к вечеру обнаружили характерную слизь на траве. Полдела
было сделано, и охотники разбили лагерь, установив шатер, с тем, чтобы двинуться
по следу следующим утром.
сильнейший приступ тревоги и страха за свою жизнь. "Наверное, приснился кошмар",
- решил он и попытался уснуть. Но тяжесть не проходила. Фантазия, словно
подстегиваемая кем-то извне, рисовала ему картины, одну ужаснее другой. То ему
грезилась Мариэль и сын, рыдающие над его искалеченным телом, то он представлял,
с каким лицом он сообщает Фиам о гибели Лаана, и как та реагирует на это
известие. То внутреннее зрение рисовало ему сухопутного ската, но не таким,
каков он есть на самом деле, а в образе невиданных чудовищ, столь устрашающих,
что перехватывало дыхание и прошибал озноб. Видения эти были неконкретными, как
бы размытыми, перетекающими одно в другое, что не делало их менее
омерзительными. Но иногда образ конкретизировался, и Лабастьеру мерещился
некогда убитый им старый танг.
осторожно, чтобы никого не разбудить, выбрался из шатра. Он надеялся, что свежий
ночной воздух умерит его не на шутку разгулявшееся воображение.
холодных безразличных ко всему звезд, а Дент и Дипт, мерещилось ему, смотрят с
небесной выси злорадно и подозрительно. "Да что это со мной такое?! - начал он
гневаться на собственное малодушие. - Уж не пришла ли ко мне наконец-то та самая
хваленая мудрость отцовства?! Нет уж, увольте. Если она будет заключаться в
вечном страхе за свою шкуру, она не нужна мне... Надо взять себя в руки!.."
на то, чтобы вернуться в шатер, боясь, что дикие образы вновь завертятся вокруг
него. Внезапно он впервые в жизни осознал величие, бездонность и безысходность
черноты космоса, распростершегося над ним. И осознание собственной беззащитности
и одиночества было столь жутким, что даже пересилило прежний страх, и он
поспешно забрался в шатер.
стало, и Лабастьер понял, что терпеть все это и дальше без чьей-либо поддержки
он уже не в силах.
слушал его озабоченно и с обидным, чуть ли не презрительным, сочувствием. Он
потрогал королю лоб.
захворали, мой господин.
противно самому.
полагаю, поход наш продолжать не следует. Даже если страх и отпустит вас,
болезнь способна притупить вашу реакцию, и охота может и в самом деле
закончиться плохо. Как только взойдет солнце, двинемся в обратный путь.
но, несмотря на его старания, в голосе явственно прозвучали радость и
облегчение.
Мережковский Дмитрий
Семенова Мария
Маркеев Олег
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Майер Стефани