Простуженный, едва живой, но довольный. Парился, пил крепкий настой
сушеной малины с медом, исходил потом. В груди булькало и было трудно
вздохнуть.
Мороз! Любота! Дух легкой! - ругался боярин.
рубахи мужу. Андрей Иваныч отмахивался, звал старшего сына, Федора Свибла.
Федор, ускакавший к Владимиру Андреичу в Серпухов, наконец-то приехал.
Отец встретил его необычный: мокрый, всклокоченный и хмельной. Он сидел,
закутавшись в татарский халат, укрыв ноги овчиною, пил мед и, веселым
горячечным взором глядя на сына, сказывал:
болезни - недосуг! И потом, потом! Был я с князем Владимиром Пронским, что
рать рязанску привел! Ну, начал обхаживать его - понимай сам! Сперва-то не
поддавался, а потом единожды, баяли про Олега, дак Владимир, гляжу, бровь
так-то нахмурит, рука - в кулак... Ну, думаю, то-то! И тебе чужая власть
не люба! Повел окольные речи, да все - Олег, мол, такой да сякой... Вижу,
гневает! Не может тому простить, что Рязань напереди! Ну и бояре пронски с
рязанами век не дружны! Я тому, другому... Рать стоит, ждут, невесть чего.
Зараз бы на Ольгирда ударить! Я: <Чего ждете?> Мнутся. Владимир Андреич
наш уже в Перемышле полки собрал! Упустили каку неделю, может, а не то -
был бы и Ольгирду и Михайле каюк! Дык, слух есть, не больно и рвались-то
они в бой! То ли Олег чего наказал - не ведаю! А только не любит его
Пронский князь, ох и не любит! И, знашь, уже когда Ольгирд уходил,
вопросил я его в лоб. Были вдвоем. Прямо-то он мне не отмолвил, а понял я:
захоти Митрий Иваныч - токмо захоти! - и Лопасню отберем, и на
Переслав-Рязанской кого иного окромя Олега мочно всадить!
расхристанный, нездорово-веселый лик. (<Плох батюшка!> - подумалось с
опасливою заботой.)
тревогу в сыновьих глазах. - Вота! Налей ищо!
горячим медом. Отогнул крышку, налил. Андрей размашисто опружил чару,
крякнул, показал рукой и глазами:
чело полотняным рушником. Высказал, нехорошо блестя глазами:
сын!
размирье с Олегом, то и Вельяминовы пошатнут на своей недосягаемой высоте.
Отец был прав, хотя после войны о другой войне как-то не думалось.
скажи князю-то! Митрий Олега тоже не любит, завидует, вишь! Тот-то
стратилат! - сощурив глаза, Андрей подхихикнул масляно и пьяно, и Федор
невольно прихмурил брови. Себе никогда не позволял даже так шутковать над
Дмитрием Иванычем. Пото, верно, и любил его юный московский князь.
вести, не первой снег на голову пал!
родитель-батюшка! Перед ним и нынче сидишь, как стеклянный... В детстве,
бывало, любую шалость уведает и уж поставит: <Говори!> - соврать николи не
давал. А и не корил за шалости. Умей, мол, грешить, умей и каяться!
Я, коли выстану, тоже ему слова два выскажу, да пущай и другие... Миром и
медведя свалят! Поди! - Он неверно показал рукою куда-то вдаль и вкось.
Вошла мать с постельничим, начали хлопотать около больного.
свершил! Лопасню отбить - тамо и наши-ти селы были! Ивану Вельяминову дать
окорот... Любота!
Готовилось посольство в Литву. Порешили пока вечного мира Ольгерду не
давать, но заключить перемирие на полгода: от Госпожина заговенья до
Дмитриева дни. Прискакал Владимир. Волнуясь, хмуря брови и вспыхивая,
прошал: какова невеста?
щеку, пшеничный ус, огонь в очах. Нынче возмужал за считанные дни - как
же, сам руководил полками! Задержись Ольгерд, и в бой бы пошли!
трудноты не будет! И православная, кажись. Не то что как встарь бывало:
седни крестить, а завтра венчать!
Михайлович, сын покойного Михайлы Лексаныча, тестя Василья Василича
Вельяминова, из великокняжеских - Дмитрий Александрович Зернов и Иван
Федорович Воронцов-Вельяминов.
знаменитого волынского воеводы, князя Дмитрия Боброка. Гадали, сколько
приведет он с собою ратной силы. И когда донеслось: <Едут!> - глядельщики
выстроились аж от Данилова монастыря и до Боровицкого спуска.
Дмитрия. Он остановил коня на взлобке Боровицкого холма и глядел, кусая
губы, поверх городовой стены туда, в поля, где со стороны Коломны
приближалась вереница верхоконных. Ехали телеги с бабами и детьми, шли за
ними пешие мужики и ратники. Боброк переселялся со всем своим двором,
послужильцами, челядью, холопами. Его воины ради въезда в Московский град
изоделись в брони, иные в иноземные кованые панцири.
продолжая глядеть из-под рукавицы и все не решив, встречать ли ему князя
Боброка на Боровицком спуске или здесь, в самом Кремнике. И как встречать?
князь поворотит к нему вопрошающий взор: - Олега Иваныча окоротить
малость! - досказал боярин и, торопливо, дабы не подумал чего иного князь,
пояснил: - Родитель мой, вишь, баял с князем Владимиром Пронским... В
обиде тот на Олега! Дак... Ежели... И заменить мочно!
голову, не то понимая, не то принимая. Ничего не ответил, но погодя бросил
на Свибла красноречивый взор. Стрела угодила в цель.
послужильцев уже въезжал в Боровицкие ворота.
подборист. Золотника лишнего жира не гляделось в этом теле, свитом из
одних тугих сухожилий и мускулов. Он легко сидел на коне, легко, не
доезжая шагов двадцати, спрыгнул с седла и обнажил голову.
тяжеловато - и ждал приближающегося князя, ждал поклона, после которого
удоволенно поклонил сам.
боярами, лишались обычно княжеского звания своего. Боброк его сохранил.
Так и писался князем. И прояснело, что будет так, именно здесь, в этой
первой встрече Дмитрия Михалыча с князем Дмитрием.
улыбка, и взгляд его были почтительны, но горды. Дмитрий вдруг почти
по-детски озорно, широко и весело улыбнулся в ответ. Подумал: да неужто
сей витязь не сумеет одолеть Олега! Боброк принял улыбку на свой счет и
решил, что понравился князю.
новый подручник. И в соборе, и на пиру присматривался, скользом изучая
твердый очерк княжого лица, благородство осанки и поступи. Было во всем
этом что-то чуждое ему, <вельяминовское>. [Под словом этим понимал он
прежде всего и даже единственно - Ивана Василича, будущего и
(ненавистного!) тысяцкого своего.] Однако Боброк держался сугубо
почтительно, как и его взрослые сыны Борис с Давидом. И Дмитрий постепенно
оттаивал, принимая как должное и уже теперь принадлежавшее ему, а не
Ольгерду, достоинство и породу нового московского послужильца. Вскоре
прояснело, что и во главе посольства, направляемого к Ольгерду
Гедиминовичу, нехудо было бы поставить именно Дмитрия Боброка, среди
прочих своих достоинств хорошо знающего литовскую и польскую речь.
залатываньем прорех, нанесенных войной (вновь раздавали лес, хлеб, лопоть
и скотину, вновь привечали нищих и сирот), как-то забылось, отступило то,
что творилось в это время в Орде, доколе не грянул гром. Михайло
возвращался из Орды, заново получив ярлык на великое княжение
владимирское.
Мохнатые татарские кони выныривали из белой мглы, шерсть на их мордах и в
Флинт Эрик
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак