Чтение 98–й страницы книги ~На восток от Эдема~

брату своим смехом.

- Да, - сказал он громко; радость в нем свирепо разгоралась.- И мы
вернем те времена. Я маялся, волокся тут в тоске, как змея с перебитым
хребтом. Уилл недаром решил, что я свихнулся. Но теперь ты вернулась - и
сама увидишь. Я оживу и все тут оживлю. Слышишь? Жизнь в этом доме
воскреснет.

- Я рада, что вернулась, - проговорила Десси и скорбно подумала: "Как
хрупок Том сейчас, и как легко может сломаться, и как зорко надо будет мне
его оберегать".

- Ты, должно быть, день и ночь трудился, чтобы так все прибрать в доме,
- сказала она.

- Пустяки, - сказал Том.- Шевельнул слегка пальцами.

- Знаю я это "слегка" - тут и ведро, и швабра участвовали, и на
коленках пришлось поползать, если только ты не изобрел новый способ уборки,
не впряг в это дело ветер или наших кур.

- Да, я здесь изобретаю, потому все время и занято. Изобрел такой паз,
чтобы галстук свободно скользил в жестком воротничке.

- Ты ведь не носишь жестких.

- Вчера надел. И вчера же изобрел. А куры - кур я разведу миллионы,
настрою курятников по всему ранчо, с приспособленьицем на крыше, чтоб
окунать их в белильный раствор. А яйца будет подавать наружу небольшой
конвейер - вот! Я нарисую тебе.

- Прежде завтрак нарисуй, - сказала Десси. - Нарисуй глазунью. Окрась
розовым и белым ветчину.

- Будет сделано! - воскликнул Том, открыл дверцу, занялся плитой так
яростно, что волоски на пальцах свернулись и обуглились от жара. Подложил
дров и опять засвистал свою мелодию.

- Ты точно козлоногий фавн, играющий на свирели где-нибудь на холме в
древней Греции.

- А кто ж я, как не фавн? - воскликнул Том.

"Он так непритворно весел, почему же у меня на сердце тяжело?- горестно подумала
Десси. - Почему я никак не могу выкарабкаться из серого мешка своей тоски?..
Нет, выкарабкаюсь!- вскричала она мысленно. - Раз он может, то и я смогу".

- Том!- сказала она.

- Окрась мою глазунью в радостный, в пурпурный цвет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1

Долго в тот год зеленели холмы, и лишь к концу июня трава пожелтела.
Метелки овсюга, тяжелые от семян, поникло висели на стеблях. Роднички не
пересыхали и летом. Скот на вольном выпасе тучнел, наливался здоровьем. В то
лето население долины Салинас-Валли забыло о засушливых годах. Фермеры
прикупали землю, не соразмеряя со своими возможностями, и подсчитывали
будущую прибыль на обложках чековых книжек.

Том Гамильтон трудился, как усердный великан - не только шершавыми
сильными руками, но и сердцем и душой. Снова застучал молот в кузнице. Том
покрасил старый дом, побелил сараи. Съездил в Кинг-Сити, изучил устройство
туалетного бачка и соорудил ватерклозет из жести, которую умело согнул, и
дерева, украшенного резьбой. Поскольку вода из родника поступала слабо, он
сбил из секвойного красного дерева чан и поставил у дома, а воду туда
подавал насос, приводимый в движение самодельным ветрячком, так умно
слаженным, что он вертелся при самом слабом ветре. И Том сделал из металла и
дерева модели еще двух своих изобретений, чтобы осенью послать в бюро
патентов.

И трудился он весело, энергично. Десси приходилось вставать очень рано,
иначе Том, того гляди, сделает сам всю домашнюю работу. Но она видела, что
это великанье рыжее веселье не было естественным и легким, как у Самюэла.
Оно не вскипало, не подымалось из нутра само собой. Том создавал, формовал,
строил это веселье, прилагая все свое умение.

Десси была богаче всех в Долине приятельницами, но задушевных подруг у
нее не было. И никому она не сказала о своем недуге, о своих болях. Хранила
их в тайне.

Как-то застав ее замершей, напрягшейся в приступе боли. Том
встревоженно воскликнул:

- Десси, что с тобой?

- Легкий прострел. Резануло спину - и уже прошло, - ответила она,
согнав напряжение с лица. И через минуту оба уже смеялись.

Они часто и много смеялись, как бы подбадривая самих себя. Только ночью
возвращалось к Десси горе утраты, неизбывное, невыносимое. А Том лежал в
своей комнате, во тьме, и недоумевал, как ребенок. Слышал, как стучит,
утомленно пошумливая, его сердце. Гнал от себя горькие мысли о сестре,
хватался за планы, затеи, замыслы, изобретения.

Летними вечерами они всходили иногда на холм, глядели на закат,
прощально красивший вершины западных гор, подставляли лицо ветерку, который
шел в долину на место жаркого дневного воздуха, поднявшегося ввысь. Оба
молча вдыхали вечерний покой. Оба были застенчивы и потому не говорили о
себе. И, в сущности, не знали друг о друге ничего.

И Том удивился, и сама Десси удивилась своей смелости, когда однажды
вечером спросила Тома, стоя на холме:

- Том, почему ты не женишься?

Он глянул на нее, отвел глаза, сказал:

- А кто за меня пойдет?

- Ты шутишь или серьезно?

- Кто за меня пойдет? - повторил он.- Кому я такой нужен?

- Ты, я вижу, говоришь всерьез.- И, нарушая неписаный закон их взаимной
сдержанности, Десси спросила: - Ты был когда-нибудь влюблен?

- Нет, - коротко ответил он.

- Хотелось бы мне это знать, - произнесла она, точно не слыша.

Спустились с холма; Том молчал. Но на крыльце неожиданно сказал:

- Тебе здесь тоскливо. Тебе хочется уехать.- И, подождав минуту: - Так
ведь? Ответь мне.

- Мне здесь лучше, чем где бы то ни было, - сказала Десси и спросила: -
Ты к женщинам ездишь хоть изредка?

- Да, - сказал он.

- И удается там развеяться?

- Почти что нет.

- Что же ты намерен делать?

- Не знаю.

Они молча вошли в дом. Том зажег в старой гостиной лампу. Набитый
конским волосом диван прислонил к стене изогнутую спинку - тот самый диван,
на котором Том ездил на танцы и который потом основательно чинил. И на полу
зеленый ковер - с тропкой истертости от дверей к дверям.

Десси села на диван, Том - у круглого стола посреди комнаты. Десси
видела, что Том все еще сконфужен своим признанием. "Как неиспорчен он
душой, - думалось Десси, - и как неприспособлен к миру, в котором даже я
разбираюсь лучше, чем он. Он рыцарь по натуре, избавитель от эмеев-драконов.
Мелкие грешки его кажутся ему так велики, что он считает себя недостойным,
низменным. Ах, был бы жив отец. Он ощущал великие задатки в Томе. Он, может,
быть, сумел бы извлечь их из тьмы, дать им крылатый простор".

Чтобы отвлечь и зажечь Тома, она заговорила о другом.

- Уж раз мы толкуем о себе, то подумай вот о чем. Весь наш мирок
ограничен долиной да редкими поездками в Сан-Франциско. Ты был хоть раз
южнее Сан-Луис-Обиспо "Город в Калифорнии севернее Лос-Анджелеса."? Я ни
разу не была.

- И я ни разу, - сказал Том.

- Ну разве не глупо?

- Очень многие не были, - сказал Том.

- Но каким это законом предписано так жить? Мы могли бы съездить в
Париж, в Рим или в Иерусалим. Как бы я хотела увидеть Колизей!

Он недоверчиво взглянул на Десси - не шутит ли она.

- Но как же мы поедем? Нужно много денег.

- Думаю, не так уж много, - сказала Десси. - Не обязательно жить в
дорогих отелях. Можно сесть на самый дешевый пароход, ехать третьим классом.
Как наш отец плыл сюда из Ирландии. И в Ирландию могли бы заехать.

Он все еще смотрел с недоверием, но в глазах уже зажегся огонек.

- Год поработаем, будем экономить каждый цент. Я в Кинг-Сити наберу
заказов на шитье. Уилл нам поможет. А на будущее лето ты продашь весь скот,
и мы поедем. Кто нам запретит?

Том встал и вышел на крыльцо. Поглядел на летние звезды, на голубую
Венеру и красный Марс, ощущая мышцы рук, сжимая и разжимая пальцы.
Повернулся, вошел в дом. Десси сидела в той же позе.

- Ты правда хочешь ехать, Десси?.

- Больше всего на свете.

- Тогда поедем!

- А ты хочешь?

- Больше всего на свете. - И воскликнул: - А Египет - о Египте ты
забыла?

- Афины, - откликнулась Десси.

- Константинополь!

- Вифлеем!

- Да, Вифлеем! - И неожиданно сказал: - Иди ложись. Впереди у нас год
работы - целый год. Иди отдыхай. Я займу денег у Уилла, куплю сто поросят.

- А чем их кормить?

- Желудями, - сказал Том.- Я построю машину для сбора желудей.

Он ушел к себе, и Десси было слышно, как он там возится и негромко
разговаривает сам с собой. И Десси радовалась этому, глядя из окна своей
комнаты на звездную ночь. "Но действительно ли хочется мне ехать? И хочется
ли Тому?" И вместе с этой мыслью шелестнула, просыпаясь, боль в боку.