вселенского текста, временем совершения священного богослужения в честь
обручения Предания с Электронной Машиной. Мы творили, и это нам доставляло
удовольствие. Это был год создания Плана.
без осложнений, а я, удачно маневрируя между издательством Гарамона и своей
собственной деятельностью, научился жить без материальных проблем, мой офис
так и остался в старом здании фабрики, но мы значительно обновили квартиру
Лии.
печатников. И именно в этот момент господину Гарамону в голову пришла
гениальная мысль.
какой-то год, с помощью материалов, которые поступают от всех этих
сатанистов, вашей компетенции и советов такого необычного человека, как
Алье, мы сможем издать книгу большого формата, четыреста богато
иллюстрированных страниц, вклейки в таких цветах, что у читателя дух забьет.
При этом мы сможем облегчить себе дело, запустив в работу часть
иконографического материала из истории металлов.
стану делать, например, с фотографией циклотрона?
воображения!
или как еще там они называются? Разваривают материю, добавляют немного
швейцарского сыра, и получается кварк, черная дыра, отцентрифугированный
уран или что там еще! Магия должна сделать свое дело, Гермес и Алхермес, - в
общем, вы сами должны преподнести мне готовую сенсацию. Здесь, с левой
стороны, должна быть гравюра Парацельса, абракадабра и алембики, конечно же
на золотом фоне, а справа - квазары, смеситель тяжелой воды,
гравитационно-галактическая антиматерия, - неужели я сам должен до этого
додумываться? Тот, кто не способен во всем этом разобраться и барахтается
как слепой в плену своих предубеждений, должен признать, что недостоин быть
магом, он всего лишь ученый, который выманил тайну материи. Открывать чудеса
вокруг нас, внушать, что в Монте Паломар сами не знают, что говорят...
Я бросился разыскивать миниатюры в "Liber Solis" Трисмозина, в "Liber Mutus"
Псевдо-Луллия. Я набивал свои папки пятиконечными звездами, деревьями
сефирот, деканами, талисманами. Ходил в самые забытые залы библиотек,
покупал десятки книг у книготорговцев, некогда торговавших культурной
революцией.
проникся пониманием и любовью к своим пациентам и находит благотворными
запахи, витающие в вековом парке его частной клиники. Вскоре такой психиатр
начинает писать о психозе, а через какое-то время с этих страниц встает
психоз. Психиатр не осознает, что пациенты соблазнили его, ему кажется, что
он стал артистом. Так и родилась мысль о Плане.
молитва. Что же касается Якопо Бельбо, то поначалу я полагал, что он
забавляется так же, как я. И лишь теперь понятно, что игра не доставляла ему
никакого удовольствия. Он участвовал в ней и не мог сдержаться, совсем как
тот, кто привык грызть ногти.
ложное направление или театр без сцены, о которых он повествует в файле под
названием "Сон". Заменяющее богословие для ангела, который никогда не должен
был бы появиться.
картин, либо несколькими снами, увиденными в течение одной ночи один за
другим, или же просто смешавшимися друг с другом видениями.
могу понять, почему я ослабил эту связь, - все произошло по моей вине,
потому что я не приходил. Мне кажется глупым то, что я упустил столько
времени. Я уверен, что ищу именно ее, более того - их, она не одна, их было
много, и я всех их потерял по одной и той же причине - из-за собственной
лени, и удручает меня чувство неуверенности в себе, и одной из них было бы
для меня вполне достаточно, поскольку я знаю, что, потеряв их, я потерял
многое. Обычно я не могу решиться раскрыть свой блокнот с номерами
телефонов, а если даже раскрываю его, то не могу прочесть имен - как будто у
меня дальнозоркость.
место, в памяти у меня запечатлелись подворотня, ступени, лестничная
площадка. Я не бегаю по городу в поисках этого места, мной овладела какая-то
тревога, чувствую заторможенность, не перестаю злиться на себя за то, что
позволил или захотел, чтобы наши отношения угасли, - даже если это произошло
просто потому, что я не пришел на последнее свидание. Я уверен, что она ждет
моего звонка. Если бы я знал, как ее имя, хоть я прекрасно знаю, кто она,
вот только не могу припомнить черты лица.
со всем этим счеты, или у тебя этих счетов никогда не было. Нет ничего, о
чем бы ты не знал. где это находится. Ничего.
важной вещи, как забывают деньги или записку с нужными сведениями в одном из
карманов брюк или в старом пиджаке, и лишь какое-то время спустя человек
осознает, что речь шла о чем-то чрезвычайно важном, решающем, единственном,
знаю, что если перейду через мост - окажусь на площади, кажется на площади
Вогезов... нет, на какой-то большей по размерам, и в глубине вырисовывается
здание, похожее на Мадлен. Я пересекаю площадь, обхожу костел, попадаю на
улицу (на ее углу стоит антикварный книжный магазин), которая круто
поворачивает направо, разветвляясь на множество улочек и переулков, и
конечно же, я в Барселоне, в Баррио Готико. Надо выйти на какую-то улицу,
очень широкую, ярко освещенную, и именно на этой улице, я с точностью помню,
на правой стороне, в глубине глухого переулка стоит Театр.
несомненно что-то легкомысленное, веселое и вместе с тем подозрительное, как
стриптиз (из-за этого я не решился навести более точные справки), и я знаю
об этом достаточно, чтобы возбужденно думать о возвращении туда. Но
напрасно: в окрестностях Чатам Роуд все улицы путаются.
могу согласиться с тем, будто я не знаю, что же именно потерял.
но я знаю, что в нем есть еще одно крыло, куда я никак не могу попасть -
словно все входы в него замурованы. А в этом крыле множество комнат, которые
я уже однажды видел, и невозможно, чтобы они привиделись мне в другом сне, а
в этих комнатах старинная мебель и потемневшие гравюры, столики с изогнутыми
ножками, на которых стоят вырезанные из картона театрики XIX века, диваны,
покрытые большими расшитыми накидками, этажерки, полные книг. Все ежегодники
"Иллюстрированного журнала путешествий и приключений на суше и на море", это
неправда, что они совершенно истрепались, потому что их часто читали, и мама
отдала их старьевщику. И я не могу понять, кто так запутал все эти коридоры
и лестницы, ведь именно здесь, среди дорогих моему сердцу запахов старины, я
хотел бы обустроить свое последнее пристанище.
поверхность состояла из множества деревянных кубиков величиною с игральную
кость, одни побольше, другие поменьше. Все они были сцеплены тонкими
проволочками. На каждую из сторон кубиков было наклеено по кусочку бумаги, а
на этих бумажках написаны были все слова их языка во всех временах,
склонениях и спряжениях, но без всякого порядка... По его команде каждый
ученик взялся за одну из железных рукояток, которые в количестве сорока были
прикреплены к ребрам рамы, и когда они ее вдруг повернули, расположение слов
совершенно изменилось. Тогда профессор приказал тридцати шести ученикам
прочесть вполголоса образовавшиеся строки в том порядке, в каком они
разместились на поверхности рамы; если случалось, что три или четыре слова,
следовавших одно за другим, могли составить часть фразы, их диктовали