те оказались застигнуты врасплох, но это мгновение, очевидно, и нужно было
айильцу. Из руки того, кто оказался к нему ближе всех, Гаул ногой выбил меч,
затем его твердая рука, словно кинжал, ударила по горлу Белоплащника и
айилец ловко скользнул мимо падающего солдата. Рука следующего хрустнула с
громким треском - Гаул сломал ее. Этого вояку он толкнул под ноги третьему и
ногой ударил в лицо четвертого. Это и в самом деле походило на танец - от
одного к другому, не останавливаясь и не замедляясь, хотя сбитый с ног воин
пытался вновь встать, а тот, у кого была сломана рука, перехватил меч левой.
Гаул танцевал в самой гуще врагов. Изумляться Перрину пришлось совсем
недолго, поскольку не все Белоплащники накинулись на айильца.
отбил выпад меча, размахнулся... и ему захотелось закричать, когда лезвие в
форме полумесяца разорвало горло противнику. Но ни для крика, ни для
сожалений времени не оставалось: едва рухнул первый, как за ним набежало еще
больше Белоплащников. Перрину ненавистны были глубокие зияющие раны, которые
наносила его секира, он ненавидел то, как она прорубала кольчугу, кромсая
под ней человеческую плоть, как почти с равной легкостью раскалывала шлемы и
черепа. Перрин ненавидел это всей душой. Но умирать ему не хотелось.
усталостью, будто сражался он уже долгие часы, шершавый воздух при вдохе
обдирал горло. Люди словно плавали в вязком желе и одновременно будто в
мгновение ока переносились с того места, откуда начинали движение, туда, где
падали наземь. Пот градом катился по лицу, но юноша чувствовал такой холод,
будто его окатывало ледяной водой из лохани для закалки подков. Перрин бился
за свою жизнь и вряд ли мог сказать, длится сражение секунды или всю ночь.
уставился на дюжину солдат в белых плащах, распростершихся на каменных
плитах площади, луна, казалось, не сдвинулась с места. Кое-кто из
Белоплащников стонал; другие лежали недвижные и безмолвные. Посреди белых
плащей возвышался Гаул, - лицо по-прежнему скрыто вуалью, руки по-прежнему
пусты. Большинство поверженных пало от его рук. Перрину вдруг захотелось,
чтобы все они были сражены одним Гаулом, но при этой мысли он почувствовал
жгучий стыд. Остро и горько пахло кровью и смертью.
победили, пусть даже двое из них Охотники.
стали беспечны, так долго пробыв в этой мягкой и приятной стране, и ветер
дул не с той стороны, поэтому мы ничего не учуяли. Вот и сообразить не
успели, как наткнулись прямиком на них. Ладно, Сариен мертв, а меня, как
последнего дурака, засадили в клетку, так что расплатились мы, похоже,
сполна. А теперь пора бежать, мокроземец. Значит, Тир. Хорошо, я запомню. -
Айилец наконец спустил с лица черную вуаль. - Да найдешь ты всегда воду и
прохладу, Перрин Айбара. - Гаул повернулся и побежал в ночь.
топор. Он поспешно вытер изогнутое лезвие о плащ мертвеца. Он мертв, чтоб
мне сгореть, и плащ уже в крови. Перрин заставил себя продеть рукоять топора
обратно в петлю на поясе и только после этого торопливой рысцой двинулся с
поля битвы.
Она повернулась и побежала - он увидел, что это юбка-штаны для верховой
езды. Девушка юркнула в переулок и исчезла.
одного взгляда Страж уяснил все: пустая клетка под виселицей, среди теней -
белые холмики, на которых отсвечивало лунное сияние. Вскинув голову, будто
вот-вот взорвется от ярости, он таким же натянутым и жестким, как новый обод
колеса, голосом произнес:
свяжет с тобой случившееся?
ничего плохого, Лан! Еще куча народу могла меня видеть. Вон сколько окон
вокруг светится!
гостиницы.
земли откопай огир и тащи его в конюшню. Потом надо как можно быстрей
добраться с нашими лошадьми до пристани. Одному Свету ведомо, найдется ли
судно, которое отплывает сегодня ночью. А если нет, то и Свету неведомо,
сколько мне придется заплатить, чтобы его нанять. И без вопросов, кузнец!
Давай, действуй! Беги!
Глава 35
СОКОЛ
протолкался через толпу у дверей гостиницы, Лан уже поднимался по лестнице
на второй этаж, никак не выказывая спешки. Перрин заставил себя шагать столь
же неторопливо. Позади, у дверей, недовольно шушукались и бурчали о всяких,
что лезут вперед приличных людей.
тот не забывали наполнять. - Будь по-вашему, ладно. Они засели в кустах у
самой дороги, по которой мы ехали, и так близко от Ремена мы никак не ждали
засады. С дикими воплями ринулись они на нас из густых зарослей. Не успели
мы и глазом моргнуть, как они, выставив свои копья, врезались в самую
середину нашего отряда. Сразу поразили двух моих лучших воинов и одного из
людей Ганна. И вот, едва увидев нападавших, я сразу узнал айильцев и...
хотелось слышать, что она скажет обо всем случившемся на площади. Перрин
протрусил мимо и сунул голову в комнату Лойала.
длиннее и раза в два шире любой человеческой кровати. Ничего похожего Перрин
прежде не видывал. Кровать занимала большую часть комнаты, просторной и
великолепной, ничем не уступавшей апартаментам Морейн. Перрин смутно
припомнил, как Лойал говорил, что кровать изготовлена из воспетого дерева, и
в другое время, скорей всего, задержался бы полюбоваться ее плавными
изгибами. При виде текучих линий, словно созданных самой природой,
складывалось впечатление, будто кровать просто выросла там, где стоит. Да,
некогда в прошлом в Ремене несомненно останавливались огир, иначе где хозяин
гостиницы раздобыл бы деревянное кресло по росту Лойалу. На лежащих в кресле
подушках и расположился со всеми удобствами огир - в рубашке и штанах,
лениво почесывая голую лодыжку большим пальцем другой ноги и одновременно
делая пометки в большой книге в матерчатом переплете, которую пристроил на
подлокотнике кресла.
пузырек с чернилами и не уронив книгу.
чтобы никто не видел, как ты уходишь. По-моему, здесь есть черная лестница,
рядом с кухней. По ней и спустимся.
жаркой-готовкой, и наверняка запах поднимался по черному ходу.
высокие сапоги.
Лойал не успел спросить еще чего-нибудь, поспешно выскочил в коридор.
повесить на пояс колчан, накинуть плащ, забросить на плечо скатку одеяла и
переметные сумы, подобрать лук, и ничто не выдавало, что он когда-либо
переступал порог комнаты. Ни единой морщинки на сложенных одеялах в изножье
кровати, ни следов брызг на щербатом тазике на умывальнике. Даже фитиль
сальной свечи, вдруг дошло до Перрина, остался нетронутым. Наверное, я
догадывался, что не придется здесь остановиться. Похоже, в последнее время я
не оставляю за собой следов. Как он и предполагал, узкая лестница в дальнем
конце выходила в коридор, что вел мимо кухни. Перрин со всей осторожностью
заглянул в кухню. В большом плетеном колесе споро перебирала лапами собака,
вращая длинный вертел с нанизанными на него задней ногой барашка, огромным
куском говядины, полудесятком цыплят и целым гусем. Над вторым очагом висел
на крепком крюке котел с супом, от котла вился густой поток ароматов. Но не
было видно ни одного повара, ни единой живой души, если не считать собаки.
Поблагодарив про себя Орбана с его несусветными лживыми россказнями, Перрин
торопливо выскользнул в ночь.
обтесанными оказались лишь каменные блоки вокруг больших дверей. Тускло
светил одинокий фонарь, свисавший со столба. В стойлах возле дверей Перрин
обнаружил Ходока и коней своих спутников. Огромной верховой лошади Лойала
явно было тесно в ее стойле. Знакомый запах сена и лошадиный дух действовали
успокаивающе. Судя по всему, до конюшни Перрин добрался первым.
прямыми седыми волосами. Въедливому конюху потребовалось узнать, кто вообще
такой Перрин, раз ему вздумалось приказывать седлать сразу четырех лошадей,
и кто его хозяин, и что он делает здесь среди ночи, весь увешанный узлами,
будто собрался в дорогу, и известно ли мастеру Фурлану, что некий постоялец
решил потихоньку улизнуть, и, кстати, что прячет Перрин в тех седельных
сумках, да и с глазами у него что-то неладно, уж не болен ли он?
Конюх тут же сграбастал ее цепкой рукой и попробовал на зуб.