Чтение 99–й страницы книги ~Падение Гипериона~

Часов в десять меня будит Хент. В руках у него поднос с завтраком, в
темных зрачках - ужас.

- Где вы раздобыли еду? - спрашиваю я.

- На первом этаже. Там что-то вроде маленького ресторана. Все стояло
на столе, уже горячее, но людей не было.

Я кивай.

- Мини-траттория синьоры Анджелетти, - поясняю я. - Готовит она так
себе.

Как беспокоило доктора Кларка мое питание! Он считал, что чахотка
гнездится в моем желудке, и держал меня на голодном пайке - молоко с
хлебом, изредка - пара костлявых рыбок. Странно, но многие болящие сыны и
дочери человеческие накануне воссоединения с вечностью более всего
сокрушаются из-за расстройства кишечника, пролежней или несъедобных
обедов.

Я снова поднимаю глаза на Хента.

- Что с сами?

Помощник Гладстон подходит к окну и принимается созерцать площадь.
Оттуда явственно доносится журчание проклятого шедевра Бернини.

- Пока вы спали, я ходил прогуляться. - Хент говорит с трудом. - А
вдруг кого-нибудь встречу. Или попадется фон. Или портал.

- Конечно, - говорю я.

- Не успел выйти... и... - Он оборачивается ко мне и облизывает
пересохшие губы. - Там кто-то стоит, Северн. У подножия лестницы. Не могу
поручиться, но, мне кажется, это...

- Шрайк, - говорю я.

Хент кивает.

- Вы тоже его видели?

- Нет, но для меня это не сюрприз.

- Он... это ужас, Северн. В нем есть что-то, от чего бросает в дрожь.
Вон, поглядите, там, в тени, с той стороны лестницы.

Я приподнимаюсь на локтях, но от внезапного приступа кашля снова
валюсь на подушки.

- Хент, я знаю, как он выглядит. Но он пришел не за вами, - произношу
я с уверенностью, которой не разделяю.

- Значит, за вами?

- Не... ду... м-маю, - произношу я, хватая ртом воздух. - Скорее
всего он просто караулит меня, чтобы я не удрал... умирать в другом месте.

Хент быстро подходит к кровати.

- Вы не умрете, Северн!

Я молчу.

Он садится на стул с прямой спинкой рядом с кроватью и берет чашку с
почти остывшим чаем.

- Если вы умрете, что будет со мной? - говорит он чуть слышно.

- Не знаю, - честно отвечаю я. - Не знаю даже, что будет со мной,
когда я умру.

Тяжелая болезнь, как правило, приводит к солипсизму. С той же
неизбежностью, с какой космическая "черная дыра" глотает все, что имело
несчастье очутиться в пределах ее досягаемости, интересы больного сужаются
до крошечной точки - его собственного "я". День кажется вечностью. От меня
не ускользает ни одна мелочь: я замечаю, как по-черепашьи медленно
передвигаются по стенам с облезлой штукатуркой солнечные пятна, ощущаю
фактуру простыней под ладонями и их запах, лихорадку, что набухает внутри,
как рвота, а затем неспешно выгорает дотла в топках моего мозга, и,
конечно, боль. Не мою - резь в горле и жжение в груди можно потерпеть еще
несколько часов или дней. Они даже приятны, как нечаянная встреча в чужом
городе со старым, пусть и занудливым знакомым. Нет, я о чужой боли... боли
тех, остальных. Она сотрясает мой мозг, как тупой грохот камнедробилки,
как удары молота о наковальню. От нее не спрячешься.

Мое сознание воспринимает ее в виде шума - и тут же претворяет в
стихи. С утра до ночи, с ночи до утра в душу мою вливается боль вселенной
и разбегается по ее горячечным извивам, на бегу образуя рифмы, метафоры,
строки. Замысловатый, бесконечный танец слов. То умиротворяющий, как соло
на флейте, то пронзительный и сумбурный, будто множество оркестров
одновременно настраивают свои инструменты. Но это всегда - стихи, всегда -
поэзия.

Я просыпаюсь перед самым заходом солнца - в тот самый момент, когда
полковник Кассад бросается наперерез Шрайку, спасая жизнь Сола и Ламии
Брон. Хент сидит у окна. Его длинное лицо кажется терракотовым в горячих
закатных лучах.

- Он все еще там? - спрашиваю я, не узнавая собственный голос.

Хент вздрогнув, оборачивается ко мне, и я впервые вижу на его суровом
лице виноватую улыбку.

- Шрайк? - говорит он. - Не знаю. Давно его не видел Только
чувствовал. - Он внимательно смотрит на меня: - Как вы?

- Умираю, - отвечаю я и тут же спохватываюсь: лицо Хента искажает
гримаса. - Да вы не волнуйтесь, - стараясь исправить положение, бодро
говорю я. - Со мной уже было такое. И потом, умираю-то не я. Моя личность
обитает где-то в недрах Техно-Центра, и ей ничто не грозит. Умирает тело
Данный кибрид Джона Китса. Двадцатисемилетний манекен из мяса, костей и
заемных ассоциаций.

Хент присаживается на край кровати. Приятный сюрприз - пока я спал,
он заменил мое испачканное кровью одеяло своим, чистым.

- Ваша личность - тот же самый ИскИн, - размышляет он вслух. -
Значит, вы способны подключаться к инфосфере?

Я молча мотаю головой - на объяснения нет сил.

- Когда Филомели похитили вас, мы обшарили инфосферу и наткнулись на
следы, ваших подключений, - продолжает он. - Стало быть, вам не
обязательно выходить напрямую на Гладстон. Просто оставьте где-нибудь
весточку, и наша контрразведка ее заметит.

- Нет, - хриплю я. - Центру это не понравится.

- Они что, блокируют вас? Не пускают в инфосферу?

- Пока... нет... Но скоро... додумаются, - я произношу слова с
промежутками, словно укладываю в коробку хрупкие птичьи яйца. Мне
вспоминается записка, которую я черкнул Фанни вскоре после тяжелого
приступа кровохарканья, за год до смерти. "Если мне суждено умереть, -
думал я, - память обо мне не внушит моим друзьям гордости - за свою жизнь
я не создал ничего бессмертного, однако я был предан принципу Красоты,
заключенной во всех Явлениях, и, будь у меня больше времени, я сумел бы
оставить о себе долговечную память" [письмо к Фанни Брон: февраль 1820 г.,
Хэмпстед (пер. С.Сухарева)]. До чего же теперь эти рассуждения кажутся
пустыми, смехотворными, наивными... и все же я не перестаю верить, хочу
верить, что это так. Будь только у меня время... Месяцы на Эсперансе,
когда я притворялся художником; дни, истраченные на беседы с Гладстон и на
бесконечные совещания; а ведь все это время я мог писать...

- Вы ведь даже не попробовали! - не унимается Хент.

- Что именно? - спрашиваю я. Мизерное усилие вызывает новый приступ
кашля, и я выплевываю почти твердые сгустки крови в тазик, поспешно
подставленный Хентом. Наконец спазмы прекращаются. Снова ложусь, стараясь
избавиться от тумана перед глазами. Становится все темнее, но никому из
нас не приходит в голову зажечь лампу. На площади не умолкает фонтан.

- Что? - спрашиваю я снова, пытаясь сохранить ясность сознания,
наперекор сну и порожденным им сновидениям. - Чего я не пробовал?

- Не пробовали послать весть через инфосферу, - шепчет Хент. -
Связаться с кем-нибудь.

- А что мы можем сообщить, Ли? - спрашиваю я, впервые за время нашего
знакомства назвав его по имени.

- Наше местонахождение. Каким образом Техно-Центр нас похитил. Что
угодно.

- Хорошо, - говорю я. Веки буквально слипаются. - Я попробую. Хотя не
думаю, что это сойдет мне с рук.

Чувствую, как Хент накрывает мою руку своей. Это внезапное проявление
простого человеческого сочувствия трогает меня до слез.

Я попробую. Прежде, чем сдаться на милость сна или смерти. Попробую.

Не разбирая дороги, полковник Федман Кассад с традиционным боевым
кличем ВКС бросился наперерез Шрайку, которого отделяло от Сола и Ламии не
больше тридцати метров.

Шрайк остановился, проворно вращая головой и сверкая красными
глазами. Кассад вскинул десантную винтовку и ринулся вниз по склону.

Шрайк _п_е_р_е_м_е_с_т_и_л_с_я_.

Расплывшись в туманное пятно, он передвинулся во времени. Боковым
зрением полковник увидел, что все в долине замерло: песчинки неподвижно
зависли в воздухе, сияние Гробниц стало густым, как янтарь. А в следующую
секунду скафандр Кассада необъяснимым образом переместился вслед за
Шрайком, повторяя его маневры во времени.

Существо вскинуло голову и настороженно застыло. Четыре руки
выдвинулись вперед, как лезвия выкидного ножа. Щелкнув, растопырились
алчущие крови пальцы.

Кассад притормозил в десяти метрах от монстра и спустил курок, всадив
полный заряд в песок под ногами Шрайка.

Охваченное адским пламенем трехметровое чудовище словно уменьшилось в
росте... начало погружаться в пузырящийся песок... нет, в озеро
расплавленного стекла. Кассад издал торжествующий клич и подступил ближе,
поливая широким лучом Шрайка и дюны, как когда-то в детстве, в марсианских
трущобах, обдавал друзей водой из ворованного ирригационного шланга.