удивление и тревожный вопрос: "Неужели она смеется надо мной? Что это
значит?"
он, - предмет, о котором думать или говорить легковесно - грех. Надеюсь,
Джен, вы вполне серьезно сказали, что готовы отдать свое сердце богу, - это
все, что мне нужно. Вырвите только из сердца все земные привязанности и
отдайте его творцу, и тогда осуществление царства божьего на земле будет
вашей единственной радостью и целью и вы будете готовы в любую минуту
сделать все, что этому способствует. Вы увидите, сколько новых сил даст нам
наш телесный и духовный союз - единственный союз, который соединяет навеки
судьбы и цели человеческих существ. И если вы отбросите все мелочные
причуды, все нелепые предрассудки, все сомнения относительно степени,
характера, силы или нежности испытываемых нами чувств, - то вы поспешите
вступить в этот союз.
прекрасные в своей гармоничности, но страшные своей беспощадной суровостью,
на его энергичный, но холодный лоб, на глаза, яркие, глубокие и
пронизывающие, но лишенные нежности, на его высокую, внушительную фигуру, -
и представила себе, что я его жена. О нет, никогда! Быть его викарием, его
спутницей - Другое дело; в этой роли я готова переплыть с ним океан;
трудиться над общим делом под лучами палящего солнца в азиатских пустынях;
восхищаться его мужеством, самоотверженностью, энергией и состязаться с ним;
безропотно покориться его властности; спокойно улыбаться, видя его
неискоренимое честолюбие; всегда отделять в нем христианина от человека -
глубоко чтить первого и охотно прощать второго. Конечно, мне придется
нередко страдать, будучи связанной с ним лишь этими узами; мое тело будет в
оковах, но мое сердце и душа останутся свободными. Я по-прежнему буду
принадлежать себе; в минуты одиночества я смогу отдаваться свойственным мне
от природы, непорабощенным желаниям. В моей душе будет уголок, всецело
принадлежащий мне, куда ему не будет доступа и где втайне будут жить
искренние, независимые чувства, которых не коснется его суровость, не
растопчет его размеренная воинственная поступь. Но быть его женой, вечно
возле него, вечно на привязи, укрощать свой внутренний жар, таить его в
недрах своей души и незримо сгорать, не выдавая своих чувств ни единым
стоном, хотя бы скрытое пламя и пожирало меня, - нет, это было бы выше моих
сил!
товарища-миссионера, но не в качестве жены. Я не могу выйти за вас замуж и
всецело принадлежать вам.
эти разговоры бесполезны. Как могу я, мужчина, которому нет еще тридцати,
увезти с собой в Индию девятнадцатилетнюю девушку, если она не станет моей
женой? Как могли бы мы всегда быть вместе - то в пустыне, то среди диких
племен, - не будучи повенчанными?
я. - Совершенно так же, как если бы я была вашей родной сестрой или мужчиной
и священником, вроде вас.
сестру; сделать это - значит навлечь на нас обоих оскорбительные подозрения.
К тому же, хотя у вас и мужской ум, но сердце женское, - словом, из этого не
выйдет ничего хорошего.
женское сердце, но не в том, что касается вас; к вам у меня лишь чувство
преданной дружбы, доверие товарища по оружию, сестринская привязанность,
если хотите, покорность и почтение ученика к своему учителю, - ничего
больше, не беспокойтесь.
мне нужно. Но есть препятствия, их надо устранить. Уверяю вас, Джен, вы не
будете раскаиваться, выйдя за меня замуж; мы должны пожениться. Повторяю:
иного пути нет; и, без сомнения, брак вызовет чувство, которое оправдает наш
союз даже в ваших глазах.
поднялась и теперь стояла перед ним, прислонившись спиною к скале. - Я
презираю то лживое чувство, которое вы мне предлагаете. Да, Сент-Джон, я
презираю и вас, когда вы мне это предлагаете!
рот. Был ли он разгневан или удивлен - трудно сказать: он в совершенстве
владел своим лицом.
сделал и не сказал ничего, заслуживающего презрения.
выражением его лица.
меня так неосмотрительно вырвались. Вы затронули тему, относительно которой
мы резко расходимся во мнениях, тему, относительно которой мы не должны
допускать споров: самое понятие "любовь" уже служит яблоком раздора между
нами; так что бы мы стали делать, если бы вопрос этот встал перед нами
всерьез? Что пережили бы мы с вами? Дорогой кузен, откажитесь от мысли об
этом браке, забудьте о нем.
обеспечить успех моей великой задачи; но сейчас я не буду настаивать. Завтра
я уезжаю в Кембридж; там у меня много друзей, с которыми я хотел бы
проститься. Я буду в отсутствии две недели; воспользуйтесь этим временем,
чтобы обдумать мое предложение, и не забывайте, что если вы от него
откажетесь, вы отвергаете не меня, а бота. Через мое посредство он открывает
перед вами благородное поприще, но вступить на него вы можете, только став
моей женой. Откажитесь стать моей женой, и вы навсегда замкнетесь в кругу
эгоистического благополучия и бесплодного прозябания. Берегитесь, как бы вам
не оказаться в числе тех, кто изменил вере и стал хуже неверных.
недостойна такого доверия. Когда мы шли рядом домой, я чувствовала в его
непреклонном молчании все, что он испытывал ко мне: разочарование сурового,
властного фанатика, встретившего сопротивление там, где он ждал покорности,
осуждение холодного и непреклонного ума, открывшего в другом человеке
переживания и взгляды, которым он не может сочувствовать; словом, как
человек, он бы охотно принудил меня повиноваться и, только как истинный
христианин, он терпеливо переносил мою испорченность и предоставлял мне
столь длительный срок для размышлений и раскаяния.
и молча вышел из комнаты. Хотя я и не чувствовала к нему любви, но была
дружески к нему расположена и оскорбилась этой подчеркнутой небрежностью,
так оскорбилась, что слезы выступили у меня на глазах.
время сегодняшней прогулки. Все-таки пойди к нему, он, наверно, стоит в
коридоре и поджидает тебя, - он готов помириться.
Мне всегда приятнее уступить, чем настаивать на своем; я побежала за ним, -
он ждал возле лестницы.
произошло сегодня; никакое волнение не растопило бы лед его сердца, никакие
слезы не тронули бы его. Нечего было и думать о радостном примирении, о
веселой улыбке или ласковом слове; однако, как христианин, он помнил о том,
что надо быть терпеливым и кротким; и когда я спросила, простил ли он меня,
он отвечал, что, как правило, не помнит оскорблений; впрочем, ему нечего
прощать, так как он и не обижен.
Глава XXXV
отложил свой отъезд на целую неделю; за это время он дал мне почувствовать,
как сурово может наказывать человек добрый, но строгий, справедливый, но
неумолимый, - того, кто его обидел. Без всякой враждебности, без единого
слова укоризны, он все же давал мне ясно понять, что я лишилась его
расположения.
мести; он не тронул бы и волоса на моей голове, когда бы имел даже полную
возможность это сделать. И по натуре и по убеждениям он был выше подобных
низменных побуждений мести; он простил мне мои слова о том, что я презираю
его и его чувства, но он не забыл этих слов; и я знала, что, пока оба мы
живы, он их не забудет. Я видела по его взгляду, когда он смотрел на меня,
что эти слова как бы все время стоят между нами, и что бы я ни говорила, они
слышались ему в моем голосе, и отзвук их был в каждом его ответе.
своему столу. Боюсь, что его греховной природе доставляло удовольствие (как
христианин, он в нем не участвовал и не мог разделять его) показывать, как
искусно он умеет, действуя и говоря по видимости так же, как и прежде,
казнить меня своей отчужденностью, ибо он не вкладывал в каждое слово и
каждый поступок того одобрения и интереса, которые раньше вносили в нашу
дружбу некоторое суровое очарование.
мраморную статую, его глаза казались холодными яркими сапфирами, его язык -
Русанов Владислав
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Журавлев Владимир