полки и батареи красных. Верные долгу и казачьей присяге Войску, группы
отдельных казаков пытались противодействовать, но дезорганизованные событиями,
быстро рассеивались противником. Почти без боя, пало несколько казачьих станиц.
К концу декабря, была очищена не только вся Воронежская губерния, но и на
Донском фронте образовался значительный прорыв, что поставило мужественных
Хоперцев, храбро отстаивавших свой округ, в тяжелое положение, ибо противник
грозил выйти в глубокий их тыл.
Учитывая создавшееся положение на фронте и полагая, что от глав иностранных
миссий, сидевших в Екатеринодаре и не желавших приезжать в Новочеркасск, зависит
помощь Войску, Атаман написал английскому ген. Пуль письмо. Он просил его не
верить ложным слухам, а приехать на Дон и лично проверить положение. В этом же
письме Атаман откровенно высказывал свое мнение о ген. Деникине. Он подчеркивал
желательность объединения антибольшевистских сил, действующих на юге России,
кем-либо из популярных русских генералов, но только не ген. Деникиным.
На следующий день 7-го декабря 1918 г. ген. Пуль ответил Атаману следующим
письмом:
Ваше письмо от 6/19 декабря лично передано мне есаулом Кульгавовым. Я должен
поблагодарить Вас за то, что Вы так полно и откровенно высказали Ваши взгляды,
хотя я очень сожалею, что они не гармонируют с моими собственными по вопросу о
назначении генералиссимуса, долженствующего командовать всеми русским армиями,
действующими против большевиков. Я постараюсь ответить одинаково откровенно. Я
осмелюсь указать Вашему Превосходительству, что я считаю вопрос назначения
главнокомандующего пунктом, о котором следовало бы сперва посоветоваться с
союзниками, так как я вынес впечатление из Вашего письма, что Вы считаете, что
только с союзной помощью и союзным снабжением Вы сможете наступать, или даже
удержать занятое Вами. Инструкции от моего правительства указали мне войти в
связь с ген. Деникиным, представителем в Британском мнении Русских армий,
действующих против большевиков. Поэтому я сожалею, что для меня невозможно
обдумывать признание какого-либо другого офицера таковым представителем. Я
вполне отдаю себе отчет в той великолепной работе, которую Ваше
Превосходительство так искусно выполнило с донскими казаками и я осмелюсь
поздравить Ваше Превосходительство по случаю Ваших блистательных побед. Я
надеюсь, что Ваше Превосходительство теперь покажете себя не только великим
солдатом, но и великим патриотом. Если я буду вынужден вернуться и доложить
моему Правительству, что между русскими генералами существует взаимная зависть и
недоверие, это произведет самое болезненное впечатление и безусловно
331
уменьшит шансы того, что союзники окажут какую-либо помощь. Я предпочел бы
донести, что, Ваше Превосходительство, показали себя настолько великим
патриотом, что согласились даже подчинить Ваши собственные желания общему благу
России и согласились служить под командой ген. Деникина. Как я уже устно
уведомил князя Тундутова, я буду рад встретиться с Вашим Превосходительством
неофициально и обсудить весь вопрос, в случае, если Вы этого пожелаете и я не
думаю, что мы не придем к удовлетворительному разрешению этого вопроса. На это
свидание, я привез бы с собой ген. Драгомирова из штаба ген. Деникина. Имею
честь быть Вашего Превосходительства покорным слугой Ф. С. Пуль, генерал-майор.
К-ий Британской миссии на Кавказе".
Ответ ген. Пуля, как видит читатель, далеко не пропитан чувством дружеского
расположения к ген. Краснову, скорее в нем сквозит неприязнь, смешанная с
иронией. В чем же искать разгадку такого отношения? Надо знать, что прибыв в
Россию, ген. Пуль засел в Екатеринодаре, откуда события на юге и взаимоотношения
между Доном и Добровольческой армией, расценивались через призму ставки
Добровольческой армии. Оппозиция Донскому Правительству тогда уже прочно
обосновалась в Екатеринодаре, т. е. в том месте, где плелись политические
интриги против главы Дона, где культивировались и процветали тыловая спекуляция,
взяточничество, где вся атмосфера была заражена эпидемией морального распада,
расплывавшегося во все стороны, захлестнувшего Добровольческую армию и
угрожавшего уже Дону. Под флагом ставки Добровольческой армии, внутренние враги
Дона, делали все, чтобы унизить Донского Атамана и очернить его перед
союзниками. Особенно усердствовала Екатеринодарская пресса. Мне постоянно
приходилось выслушивать недоумения и даже жалобы на строгость нашей цензуры на
Дону, не допускавшей никогда и ничего против Добровольческой армии, в то время,
как Екатеринодарская печать пестрела выпадами против Донского командования
вообще и в частности Атамана. Еще на совещании в г. Екатеринодаре 13-го ноября,
я настойчиво просил генералов Романовского и А. Драгомирова прекратить газетную
травлю Войска. В противном случае, я угрожал им, дать такую же свободу и Донской
печати. В результате будет взаимное обливание грязью, но кому это нужно --
спросил я. Ген. Романовский обещал принять меры. Что же касается ген. А.
Драгомирова, то он сначала все отрицал и даже возмущался, утверждая, что я
клевещу на Екатеринодарскую прессу. Но когда я привел ему несколько конкретных
примеров, подтвердив их документальными данными, он наивно заявил, что в
Екатеринодаре -- свобода печати (весьма однобокая, в таком случае -- заметил я)
и он не в силах на нее повлиять.
В общем, яростные нападки на Дон продолжались, роняя Войско в глазах иностранцев
и подрывая авторитет власти. Верхи Добровольческой армии, как и надо было
ожидать, больше всего кичились кристальной чистотой их армии в отношении
союзников, а Дон упрекали в соглашательстве с немцами, называя нашу ориентацию
"германской". Это был тот главный козырь, лейтмотив, с которым носились по
Гоголевски, как дурак с писаной торбой. О том, что Дон помогал Добровольческой
армии, конечно, упорно замалчивали, старательно же-
332
лая скрыть, что боевые припасы, бравшиеся ими от Войска Донского, зачастую были
немецкие. Дон, державший на своих плечах глазную тяжесть борьбы с Советской
властью, ставился теперь в положение великого грешника, пятнался
самостийничеством, заливался грязью и в строгом покаянии должен был искать
искупления в содеянных прегрешениях. А тягчайший его грех был лишь тот, что
когда вся Россия жила под пятой большевизма, он этой власти не признал, восстал,
сбросил ненавистные советские оковы и начал кровавую борьбу с насильниками. Как
на острове, окруженные со всех сторон озверелыми бандами красных, безоружные
Донские казаки, отстаивая свои права, брали оружие и боевые припасы там, где
могли их найти и, доставая их, братски делились ими со всеми.
И дезертиры с Дона, и генералы "не у дел", и общественные деятели, мечтавшие о
министерских портфелях на Дону, и другие обиженные и обойденные по мотивам
личного порядка, -- все тогда яростно ополчились против Донской власти. И если
их поведению можно было дать хоть какое-либо объяснение, то никак нельзя было
подыскать таковое поведению высших кругов Добровольческой армии. Ведь
руководители последней отлично знали, что и возникновением и существованием
своей армии, они были обязаны исключительно Дону и Атаману, сумевшему очистить
Дон от большевиков и во всем богато помогавшему Добровольческой армии. В своем
злобном порыве унизить Дон и поставить Донскую власть в зависимое положение от
ген. Деникина, ставка Добровольческой армии настойчиво отговаривала ген. Пуля от
посещения Войска Донского. Однако, настояния Донского Атамана, в конце концов,
все же увенчались успехом Свидание его с ген. Пуль состоялось на ст. Кущевка 13
декабря 1918 года. Поведение английского представителя в начале этого свидания
ярко подтвердило насколько он был настроен против Дона и Атамана.
Помню холодное, неприветливое декабрьское утро, когда наш поезд, почти
одновременно с добровольческим, прибыл на ст. Кущевка. Через несколько минут к
Атаману пришел ген. А. Драгомиров. После обычного приветствия, он заявил, что
разговор ген. Краснова с ген. Пуль может состояться лишь в поезде
Добровольческой армии, ибо Донской Атаман находится на территории последней "за
границей" Войска Донского 255). Это заявление ген. Краснову не понравилось.
Однако, не желая вступать в дебаты по этому вопросу с ген. Драгомировым, но
соблюдая форму, Атаман, после ухода ген. Драгомирова, тотчас отдал ему ответный
визит. Вернулся ген. Краснов видимо не в духе. А в это время, ген. Пуль сидел в
своем вагоне, упорно не желая сделать визит Атаману. Разговор у нас не клеился,
а ожидание становилось все более и более тягостным. Мы не знали что предпринять,
как поступить, если бы в этот момент не появился английский полк Кис, помощник
ген. Пуля. Атаман принял его, я бы сказал, не только холодно, официально, но
даже сурово. В повышенном тоне через переводчика он резко указал полк. Кису, что
он прибыл на ст. Кущевку, как Донской Атаман - глава пятимиллионного свободного
255) Так говорил и устанавливал "границы" помощник главнокомандующего той армии,
которая на своих знаменах имела: "Единую, Великую, Неделимую" и который обычно
восставал против "самостийности".
333
населения, вести переговоры с ген. Пуль, а не с ним -- полк. Кис, почему и
требует к себе должного уважения, считая, что ген. Пуль обязан к нему явиться, а
он немедленно ответит ему визитом. Редко когда Краснов был в таком раздраженном
состоянии, как было тогда, когда он стуча по столу, говорил с Кисом. Последний
ушел крайне обиженным. Обратившись к нам (командующему армиями и ко мне) Атаман
сказал, примерно следующее: "Вот вы сами видите, Пуль разговаривать не желает,
посылает вместо себя Киса, рассуждающего как гимназист. И вас я оторвал от дела
и сам теряю время, а толку, думаю, никакого не будет". Затем обратясь ко мне
добавил: "Иван Алексеевич, прикажите прицепить паровоз к поезду, -- надо ехать
домой".
Я ответил -- хорошо -- и вышел на перрон. Подозвав к себе коменданта поезда, я
приказал ему подготовить поезд к отправке на Новочеркасск, но без моего
разрешения ни в коем случае его не отправлять, меня искать, но "не находить", до
тех пор, пока я сам не явлюсь. Отдавая такое распоряжение, я стремился выиграть
время, имея смутную надежду, что быть может страсти утихнут и мы найдем
какой-либо способ выйти из создавшегося положения. Около поезда на перроне я
встретил ген. М. Свечина, приехавшего с нами, и ему рассказал все, чему был