нерушимыми.
в пергамент сало. Есть еще не хотелось, просто надо было чем-то занять
себя, но когда нарезал ровные белые ломти и по тесной каюте поплыли густые
ароматы старого сала, выдержанного с солью и перцем, в желудке квакнуло, а
во рту появилась голодная слюна. На рыжеватых ломтях хлеба белое сало с
розовыми прожилками мяса и красными крапинками перца выглядело чересчур
соблазнительно. Как-то само собой получилось, что умял почти половину. Яра
беспокойно завозилась, затем, избегая смотреть на него, схватила ломоть и
вонзила белые зубы. Аромат свежего хлеба и старого сала стал одуряющим.
одновременно, уступая друг другу. Посмотрели наконец друг на друга. В
глазах Томаса было смущение. Яра рассмеялась:
все-таки принял мою помощь. Ведь ты ждешь, что я могу тебя зарезать
сонного?
глаза. Вдруг бесшабашно махнул рукой, Яра безошибочно узнала жест калики.
зарежешь так зарежешь... Меня уже сто раз могли зарезать.
сочувственно:
я знаю, что сам сэр Бог разделил мир на знатных и незнатных. У него на
небе тоже возле трона стоят Силы и Престолы, ниже на ступеньку --
херувимы, серафимы, еще ниже -- архангелы, а в самом низу -- ангелы,
что-то вроде челяди на побегушках. Знаю и радуюсь, что родился в замке
благородным сэром, а не в хижине простолюдина среди навоза... Но либо я
урод среди своих... или это калика на меня так подействовал, но я не
понимаю, с какой стати какой-то знатный дурак, дрянь и ничтожество,
садится выше меня лишь потому, что его далекий предок хорошо сражался при
Ардах, заслужил титул от короля... пусть даже предок был великим
человеком, признаю. Но его праправнук, который лезет впереди меня,
ничтожество! Да, сэр Бог установил именно такой обычай. Но я верю, что
когда-то сэр Бог в своей великой мудрости решит награждать человека по его
личным заслугам, а не деяниям его далеких предков!
Иерусалима до Британии!.. А мне говорят, ты, мол, простых кровей, а этот
-- благородных. Ему и нести. Я ж не спорю, ежели это был бы сам Иосиф
Аримафейский, тот самый, который... А кстати, он что-нибудь достойного
свершил, или ему лишь повезло, что в его гробнице захоронили Христа? Ну
ладно, это другой разговор. Я понимаю, как человек становится знатным, но
в моей простой рыцарской голове не укладывается, как можно унаследовать
знатность! Можно унаследовать землю, замок, деньги, даже рост и ширину
плечей, но знатность?
везти чашу, без мальчика, то ты выступил бы против самого Божьего
повеления!
или не делать другое. Внутри меня рождается другое повеленье, я его считаю
тоже Божьим. И если оно противоречит прежнему повелению, которое мне
передают люди, будь они священники или епископы... пусть даже повелению,
сказанному призраком в ночи, то я выбираю то, что внутри меня. Этот голос
не врет.
Их бросало от стенки к стенке. Яра начала беспокоиться, кровь отхлынула от
щек, глаза стали тревожными.
превратилось в сумерки. Ветер посвежел, на тяжелых волнах появились белые
гребешки пены.
как и простолюдин. И даже как простая корова.
холодны и колючим. В небе грохотало, потом пошли вспыхивать темно-багровые
сполохи, словно там работали небесные кузнецы.
высоко, что волны исчезали. Томас видел справа только серое небо, а слева
надвигающийся горный хребет черных туч.
постоянно были тучи, ветер порой рвал паруса, но сейчас надвигалось что-то
небывалое, это замечал по бледным перекошенным лицам.
вскрикивал:
что надежды на спасение нет, собрал матросов в круг.
заорал:
плюнул, пустил шапку по кругу.
собираете деньги на постройку храма!
несчастный вскрикнул, когда его метнуло через всю палубу, едва успел
ухватиться за переплетение канатов. Рядом с Томасом трясся матрос,
которого хозяин именовал священником, потому что у него на шее блестел
большой золотой крест.
спастись... я принесу вам в жертву стадо коров!
ты думаешь на моих коней, которых я оставил там на берегу...
надуть! Что ждет Британию, ежели тут такой народ...
такой силой, что корабль затрещал. Гребень волны обрушился на палубу. Яру
подхватило, как перышко, она едва успела вскрикнуть, как железная рука с
такой мощью ухватила ее поперек туловища, словно благородный рыцарь ловил
свою улетающую душу.
распухшие от холода губы шевельнулись, затем ее с силой прижало всем телом
к его груди. Томас напрягся, задержал дыхание. Тяжелая волна ударила, как
лавина, едва не расплющила вместе с панцирем.
глазах потемнело. Волны, как живые, озверевшие горы, ветер швыряет
полуразбитый корабль, как щепку. Нет противника, с которым можно бы
сразиться и красиво погибнуть. Мачты уже сломаны, паруса унесло бурей,
борта разбиты...
Томас едва не вылетел вслед за волнами, что без препятствий
перехлестывались через разбитый корабль. Руку едва не выдернуло из плеча:
он намотал на нее канат, другой рукой прижимал к груди Яру.
ощутил, что уже слышит свой сорванный голос. Буря явно ушла дальше, море