чищ; они обнимали взглядом пустые поля, изборожденные колесами их телег,
темное полукружие леса, горизонт, извилистую линию холмов и купол
вольного неба, которое ждет освобожденные души.
этом себя. Эти лихорадочные души - я... Эти притаившиеся силы, распоя-
савшиеся? демоны, жертвы, жестокости, восторг, насилие - это я... Подни-
мающиеся со дна могучие порывы, проклятые и священные, - это я...
покровы. До сих пор я была лишь тенью самой себя. До сих пор дни мои бы-
ли наполнены мечтой, и мечта, которую я глушила, была моей действи-
тельностью. А действительность - вот она! Мир, в котором властвует вой-
на... Я...
радном чане: тишину и мечту в этой душе вакханки? Это кипение, которое
она наблюдает, чувствует, и это тихое головокружение?
выйти на сцену еще не пора: она готова, но ее черед не пришел; в ожида-
нии можно вглядеться в стремительный поток действия. Она впитывает в се-
бя все, что происходит в это единственное мгновение. Наклонившись над
потолком, она смотрит, и у нее рябит в глазах, но она будет удерживаться
на краю, пока не прозвучит возглас:
Наводнение... Бегство, бойня, пылающие города... За какихнибудь пятнад-
цать дней человечество Запада нырнуло на дно истории - пятнадцати столе-
тий как не бывало. И вот, как в глубокой древности, закружило вихрем на-
роды, и, вырванные из родной почвы, они отступают перед нашествием...
ла, предвещающий лаву. Северный вокзал, словно водосток, извергал день
за днем целые потоки этого жалкого люда. Большими неопрятными толпами
скоплялись грязные, измученные беженцы по краям Страсбургской площади.
свои неистраченные силы, бродила среди этого человеческого стада, этих
грудившихся усталых людей, которые вдруг, точно в припадке, разражались
бурей криков и беспорядочных телодвижений. От возмущения и жалости у нее
сжималось сердце. В этом море безымянных бедствий, где она терялась, ей
хотелось отыскать кого-нибудь, на ком она могла бы задержать взгляд сво-
их близоруких глаз, кому она могла бы с присущей ей страстностью прийти
на помощь.
тинктивно выбрала двух человек, расположившихся в нише между двумя ко-
лоннами: возле распростертого на полу мужчины тут же на земле сидела
женщина, державшая его голову у себя на коленях. Тотчас по приезде они
свалились у входа в полном изнеможении. Поток пассажиров катился на жен-
щину, которая заслоняла собой мужчину. Она не обращала внимания на то,
что ее топчут. Она неотрывно глядела на лицо с сомкнутыми веками. Оста-
новившись и загородив женщину своим телом, Аннета нагнулась, чтобы
всмотреться в нее. Она увидела затылок, сильную молочно-белую шею, жест-
кую рыжую гриву волос, всю в грязных разводах, точно в подтеках сажи, и
руки, впившиеся в восковые щеки распростертого мужчины. Мужчины? Чуть ли
не мальчика восемнадцати - двадцати лет, почти не дышавшего. Аннете по-
казалось, что он уже кончился. Она услышала низкий и страстный голос
женщины, растерянно твердившей:
щеки, рот на застывшем лице. Аннета коснулась ее плеча. Женщина не отоз-
валась. Аннета, став на колени, отвела ее пальцы и положила руку на лицо
юноши. Женщина как будто не замечала ее. Аннета сказала:
крикнула:
кими чертами; особенно поражали толстые губы и короткий нос, линия кото-
рого, продолженная оттопыренными губами, напоминала очерк звериной мор-
ды. Некрасивое лицо: низкий лоб, выдающиеся скулы и челюсти. Жадный рот,
копна рыжих волос, придававшая черепу сходство с башней, поставленной на
узкий лоб... Обращали на себя внимание и глаза, большие голубые, чисто
фламандские глаза, в которых кричала плоть.
Сорвала со стены ружье. И пальнула изза забора в первого попавшегося. Мы
бросились бежать. Когда мы останавливались перевести дух, мы слышали то-
пот их ног. Они катятся, катятся... Все небо чернымчерно... Это как
град... И мы бежали, бежали... Он упал... Я его понесла.
Париже знакомые?
в чем были.
лись носилки; старик рабочий и какойто мальчуган вызвались нести их.
Сестра упрямо цеплялась за руку брата, путалась в ногах у носильщиков,
натыкалась на прохожих. Аннета взяла ее под руку и крепко прижала ее ло-
коть к себе. Когда носилки подскакивали, пальцы женщины судорожно сжима-
лись, а когда носильщики на минуту поставили на землю свою ношу, она
опустилась на колени тут же, на тротуаре; она гладила брата по лицу, и с
губ ее лился поток слов, суровых и нежных, то французских, то фла-
мандских.
Бернардены одолжили ей кровать одного из своих сыновей. Второе ложе уст-
роили на полу, постелив матрац Аннеты. Больной не приходил в себя; его
раздели; послали за врачом. Еще до его появления сестра, и слышать не
хотевшая об отдыхе, свалилась как подкошенная на постель, и сон поглотил
ее на целых пятнадцать часов.
го, опавшего, будто жизнь понемногу покидала его, на лицо сестры, гру-
бое, распухшее, с широко раскрытым ртом, откуда вместе с дыханием вытал-
кивались, точно порывом ветра, невнятные слова. Аннета, оберегая в ноч-
ной тишине сон этих двух существ - сон смерти и сон безумия, впадала в
дремоту. И, содрогаясь, спрашивала себя, ради чего впустила она в свой
дом это бредовое видение.
жайших соседей, в лучшем случае, знали по фамилии. В первые же недели
войны это расстояние сократилось. Отбросив таможенные рогатки, маленькие
провинции соединились в одну нацию. Их чаяния, их страхи перемешались.
Встречаясь на лестнице, жильцы уже не отворачивались друг от друга. Они
научились прямо смотреть в лицо один другому и раскланиваться. Перекиды-
вались двумя-тремя словами. Отрешились от своего пугливого индивидуализ-
ма, от своей самолюбивой замкнутости и перестали уклоняться от ответа на
участливые вопросы. Обменивались новостями об ушедших на фронт родных и
о великой родственнице - родине, над которой нависла угроза. У лестницы
в ожидании почты собиралась кучка людей; делясь своими тревогами, они
согревались теплом взаимного доверия. Они научились быть снисходительны-
ми - при случае забывать свои предубеждения с такой же легкостью, с ка-
кой эти предубеждения создавались, и молчаливо отбрасывали на время те
из них, которые стеной вставали, отделяя их от соседей. Теперь Жирер
вступал в разговор с Бернарденом. А благочестивые дамы Бернарден, при-
ветливые, но робкие, мило улыбались Аннете, когда она заговаривала с ни-
ми: они решили забыть - до нового поворота событий - свои подозрения
насчет таинственной соседки и ее материнства, быть может незаконного...
Жильцы не сблизились между собой, не сделались более терпимыми: то, что
они считали недопустимым вчера, не стало допустимым сегодня. Но они ста-
рались не видеть того, чего не хотели принять.
замечала ласкового взгляда Лидии Мюризье, которая чувствовала, как она
страдает, и безмолвно предлагала ей страдать и надеяться вместе.
надвигался тайфун. Опасность сравняла всех... Почему не весь мир в опас-
ности? (Будет еще и это...) Тогда все народы, наперекор своему естеству,
слились бы в единое человечество! Но при двух условиях: первое - чтобы
никто не рассчитывал уйти от опасности в одиночку; второе - чтобы надеж-
да на спасение оставалась у всех; если она окончательно исчезнет, чело-
век перестанет быть человеком. Эти два условия никогда не сочетаются на-
долго. Но в то время оба эти условия были налицо.
тельство удрало. Весь дом говорил о его бегстве в Бордо с негодованием и
презрением. Сильвия была вне себя от злости. Ей пришли на память праде-
довские времена, когда король Людовик дал тягу. Несдобровать бы героям