пахах куржавилась инеем.
река, сделав крутой поворот, вновь устремляется к юго-западу. Здесь
находился царский улус, как его называли русские, Сарыхозин. Сюда сгоняли
бесчисленные отары овец и табуны коней. Здесь века потекли вспять, к
древним половецким кочевьям, и среди позавчерашних кипчаков-половцев,
нынешних татар, стоял станом истинный повелитель Орды, темник Мамай,
которого русичи уже теперь, нимало не смущаясь наличием хана, называли
царем. Ханов в Орде ставил и смещал Мамай по своему изволению.
были давно потеряны и переходили из рук в руки, купцы вели торг,
мусульманские улемы спорили и толковали Коран, а здесь, в диких степных
ароматах - запахах полыни, тлеющего кизяка, грудящихся в загонах овец и
конской мочи - доживал, дотлевал пока еще мощный, способный к неистовым
вспышкам ратного гнева, степной, древний, кочевой мир, <земля незнаемая>,
неотторжимая от травы, водопоев, кизячных костров и легких переносных юрт.
Мир, с коим дружили и ратились великие черниговские князья, мир, помнивший
в преданьях своих походы Владимира Мономаха и лихие набеги половцев на
древние киевские города.
татарину показал серебряную пайцзу (<байсу>, как переделали русичи).
Дружина и холопы кучно грудились у него за спиной, боясь отлучиться и
пропасть в этой чужой круговерти кочующих орд, где, казалось, стоит
татарину накинуть тебе аркан на плечи, и пропадешь, исчезнешь, как исчезли
тысячи тысяч захваченных, уведенных, проданных...
спустились в лощину, где не так пронизывал ледяной ветер. Темными сенными
кучами в снежной заверти показались ханские юрты, к которым они
приближались, минуя скученные стада и дружины вооруженных нукеров.
сидя на кошме перед неровно вспыхивающим и чадящим огнем, согреть руки и
поесть татарского мясного варева с лапшою и красным перцем, обжигающего
рот. Михаил заботливо проследил, чтобы все укладки и кули были занесены
внутрь, разоставил сторожу и только после того сел есть бешбармак, который
хлебали ложками (а татары - так прямо горстью), запивая кислым кумысом.
Давно уже русичи, даже князья, приезжая в Орду, перестали чураться кумыса
и степной пищи, которую живущие рядом со степью русичи и сами научились
готовить не хуже татар.
обычай, на двести шагов от юрты. Ночь дышала одиночеством и древностью.
Казалось, люди еще не научились пахать, строить дома, и все их имущество
то, что тут: кожи, кожаные бурдюки с кумысом, шкуры и скот, да сабля, да
конь, да железный ли, бронзовый котел с непонятными по нему письменами на
древнем, много столетий назад угасшем языке... Сарматия! Дикая Скуфь! О
которой возможно прочесть только в греческих старых хрониках. Сменились
племена, народы, а тут все те же кожи, тот же овечий смрад и едкий
кизячный дым, неистребимо вплетаемый в свежесть и холод степных
бесконечных просторов.
хочу! Власти? И власть покамест здесь, в этих стадах, в этих мохнатых
неутомимых конях, в низкорослых воинах под мохнатыми остроконечными
шапками. Где-то здесь... Нет, там, дальше, где на краю степи начинаются
горы, погиб его великий дед, Михайло Святой. Чего он хочет теперь, зачем
приехал сюда?! Вышняя власть! Почему ты можешь быть только одна, всегда
одна, и павший в этой борьбе должен всегда уступить, уйти или погибнуть?
Ему, чтобы спасти родимую Тверь, чтобы спасти даже один свой удел
Микулинский, надобно получить ярлык на великое владимирское княжение и
сокрушить Дмитрия! И - не меньше! И сколько еще мучеников вослед деду,
отцу, дядьям и старшему брату взойдут на плаху или погибнут от меча, ножа
и огня, прежде чем кто-то один одолеет наконец в этой борьбе и сплотит
воедино великую Владимирскую Русь!
кочевавший вместе с Мамаем, и двое торговых гостей, предлагавших князю
заемное серебро.
овчинное одеяло, лежал и думал. В отверстие юрты вливалась морозная
свежесть. Было хорошо, легко и покойно. На миг отпустили его суровые
княжеские заботы. Почему-то, даже живя в китайских прихотливых дворцах,
среди золота, резьбы, яшмовых украшений и пестротканых шелков, монгольские
императоры продолжали ставить у себя в саду белую войлочную юрту. Это был
их дом, их далекая родина, память кочевий, память прадедов. И когда
окончилось, когда отступили, ушли, исчезнув из Китая, как и из многих иных
завоеванных царств, вернулись опять к юртам, к кошмам, к кизячному дыму
костров.
вызолоченном арабскими мастерами стольце, потом - в простой походной юрте,
где темник и князь снова сидели на одном войлочном ковре и Михайло,
порешив обходиться без толмача, трудно подбирал татарские слова, изъясняя
свою беду и нужду, а Мамай по-рысьи настороженно следил за ним,
прикидывая, стоит ли вновь помогать этому настырному урусуту.
и Хаджи-Тархан, в борьбе с ак-ордынцами, надобно было русское серебро,
много серебра! Серебро надобно было эмирам, несогласным иначе служить
Мамаю, вельможам волжских городов, купцам, что привозили шелка, парчу,
оружие, драгоценные камни, рабынь и диковины дальних земель, послам,
женам, наложницам, нукерам - всем надобно было урусутское серебро! И коназ
Михайло давал, много давал! И обещал давать еще больше, обещал прежний,
Джанибеков, выход! Мамай не верил и ему, Мамай боялся всех. Обманывая, он
полагал, что и его обманывают тоже. То, что Дмитрий получил грамоту на
вечное владение владимирским улусом... Да, у него получил, у Мамая!
Пользуясь труднотою тогдашней неверной поры, пользуясь слабостью! И
грамоту ту подписывал хан! Не Мамай! Свергнутый им хан! Он, Мамай, волен
все поиначить опять! Теперь! Когда власть в его руках, когда покорен
Булгар и скоро вновь будет завоеван Сарай!
Орда сама была врагом тверских князей! Узбек казнил коназа Михаила, деда
нынешнего тверского князя, что сидит перед ним на кошме, поджав ноги, и
ждет, когда он, Мамай, подобно Батыю, подарит ему владимирский стол!
Кыят Юркин всегда враждовали с Чингизидами. Чингизидов, потомков Джучи и
Батыя, уже нет. Он, Мамай, станет новым Батыем! Он, его род, возглавит
теперь Орду! И вновь станут богатые города платить ему дань, и генуэзские
фряги ползать у ног его, и урусутские князья валяться в пыли за порогом
его шатра! Будет! Перехитривший столь многих, темник скоро сам станет
ханом, повелителем Золотой Орды! И сокрушит их всех! И прежде всего -
ненавистного ему Дмитрия! Быть может, - да! - руками коназа Михайлы!
Это ему, Мамаю. Бронь хороша. Мамай понимает в оружии, удоволенно кивает
головой.
Владимир! Как ты возьмешь власть, ежели Дмитрий не послушает тебя? - И
смотрит рысьим настороженным взглядом в лицо тверскому просителю, упорно
не желающему признавать над собою воли московского великого князя.
он (что очень редко бывает с ним) говорит то, что думает: - Слушай, коназ!
Димитрий не покорится тебе! - Мамай вновь переходит на татарскую речь. -
Он даже не пустил к себе моего посла! Никто не отдает власть просто так!
За власть бьются, и бьются насмерть! Я дам тебе два, нет, четыре тумена
воинов! Ты сокрушишь Димитрия! Превратишь его землю в пустыню! Мои воины
приведут с собою много рабов, скота и урусутских женщин, они принесут
серебро, мед, меха соболей и куниц! Димитрий станет пылью у твоих ног, и
ты получишь владимирский стол. Решай! Я сказал!
думает. Понимает, что Мамай прав. Трижды прав! И ни Андрей, наводивший на
Русь монгольские рати, ни рыжий убийца Юрий, ни Калита не отказались бы от
татарской помочи! Так поступала Москва каждый раз в споре с Тверью! И
горели хоромы, гибли смерды, уводились в степь после Шевкалова разорения
тысячи тверичей... И каждый раз не саблями поганых, так серебром
пересиливали в Орде, кладя на плаху головы тверских князей, его предков,
одного за другим. И вот теперь, возможно впервые и, может быть,
единственный и последний раз ему предлагается отомстить за все разом! За
смердов, за сожженные города и вытоптанные пажити, за великие тени
погибших, за святого деда своего... За всех, всех! Отомстить и покончить
единожды и навсегда с междоусобными бранями на Руси. Вырвать, вырезать с
корнем разросшуюся московскую язву, что ширится и смердит, отравляя Русь!
Покончить, истребить, перемочь, повернуть время, вновь зажечь светоч
тверского величия и вручить его грядущим векам! И будет Владимирская Русь
Тверскою Великою Русью, будут под рукою у него Новгород Великий и Псков, и
суздальские князья - тот же Борис и Василий Кирдяпа тоже станут на его
сторону, - и с Олегом он, Михаил, заключит мир и любовный союз, воротив
ему родовую рязанскую Коломну. И Ольгерд не помыслит тогда небрегать им,
Михаилом! И, быть может, он сам остановит тогда на рубежах русских земель
литовские полки, и будет Русь, Великая Русь! Будут церковные звоны и
украса книжная, будут палаты и храмы, к нему устремят изографы, книгочии и
философы, свои и чужие, из иных земель, греки и фряги, персы, болгары и
франки, прославляя его мудрость и рачение. И пойдут тверские лодейные
караваны по морю Хвалынскому, аж до Индии богатой, до сказочных восточных
земель! И смерды, его смерды, станут ходить по праздникам в жемчугах и
парче. И станут стремиться к нему гости из земель полуночных - свея и
ганзейские немцы, готы и англяне. И по всем землям пройдет и воспоет себя
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Дальский Алекс
Панов Вадим
Сертаков Виталий