до дыр на кожаной обивке возок, нынче переставленный опять с тележных осей
на санные полоза, что она то и дело трогала концом плата увлажнившиеся
глаза и такою оброшенною казалась в эти мгновения самой себе!
стряпая вызывать, поскольку собирали поминки и корм для обоза - ладили
ехать в Киев, за митрополитом Киприаном, и тут уж владычным данщикам, всем
без изъятия, учинилась беготня, не до невест стало совсем!
баба незамысловато развела руками в ответ:
норов узнать - пожить надобно вместях!
потом и норов выглядывать?! А ежели поперечная какая, дак и што, топить ее
придет? Али в монастырь сдавать?
кого - все не по ему! Не на день ведь, навек!
да <тятя>! Меня аж в слезы кинуло! Дите малое, а понимает... Мордвинка,
говоришь? Она и даве, я углядела, все лезла к ему! Уж не ведаю, слюбились
ай нет! Зараньше нам Ивана женить надо было!
вздыхают, не зажигая огня. Их мужики, тот и другой, легли на поле бранном,
защищая страну. И у обеих, для продолжения ихнего - Михалкинского,
Федоровского - рода, один-разъединственный мужчина, сын и брат, - Иван.
содеяла, когда на владычном дворе кинулась в ноги симоновскому игумену
Федору. Тот, озадачась и заблестевши взглядом, поднял, успокоил вдову, -
знал, конечно, что данщица, за покойного мужа собирала владычный корм, и
что ростит сына, и про покойного Никиту краем уха слышал, бывая на
владычном дворе, и потому не очень удивил, когда женщина, вспыхивая и
стыдясь, повестила ему свою беду и попросила благословить, указать невесту
для сына. Невесть, что бы ответил игумен Федор, прикусивший ус, дабы не
расхмылить непутем, возможно, отчитал бы или мягко отослал к московским
городским свахам, но к нему с тою же нужою обратился на днях радонежский
знакомец, тоже из переселенцев-ростовчан (так уж с той поры, полвека уже,
почитай, держались друг за друга), Олипий Тормасов, недавно перебравшийся
в Москву. Ему нужда была пристроить дочерь. Федор подумал, поднял взгляд.
сына.
Сергиев племянник, улыбаясь, обозрел молодца, по волненью вдовы разом
уразумел все - и напрасные поиски невест, и отчаянье, и, возможно, какую
иную тайную трудноту, почти угадавши греховную зазнобу Ивана.
гордо распрямившимся плечам до слова угадав и это. К келейнику оборотясь,
наказал:
отрывисто и боле не стал выслушивать ни благодарностей, ни объяснений.
Пошел, двинулся, заспешил по делам.
показали ей только на миг, скорее - сама узрела, столкнувшись в сенях. Та
прошла трепетно-легко, серыми, ищущими глазами недоуменно и тревожно
взглянула в очи Наталье и - как в душу заглянула. Наталья смутилась даже,
подумав враз и о клятой мордвинке, и о том, что девушка с такими глазами
не простит никоторой лжи, обмана или даже нелюбия со стороны своего
будущего жениха...
родительницею будущей невесты. И опять девушки не было в горнице, видно,
не хотели казать до поры, пока сами не решат. Маша заглянула в двери сама,
возможно, и не ведала о женихе, чуть удивясь, вскинула брови. Иван,
сидевший вполоборота на перекидной скамье, вдруг встал и, постояв
мгновение, неловко, но истово воздал поклон девушке. Она оглянула
родителей, Наталью, видимо, что-то поняла и, бегло улыбнувшись, исчезла. А
Иван, когда ехали домой, был задумчив и тих. И только уж поздно за ужином,
когда отъели, отодвигая от себя тарель, произнес хмуро:
влюбить, да чтобы на всю жисть, завсегда непросто! - И еще погодя
добавила: - Отец сколь за мною ходил... Смеялась сперва... Все не взаболь
казало! А после и жизни без его не стало!
упросила помочь (те знали Тормасовых еще по Радонежу). Ну, а с их
предстательством да по благословению симоновского игумена и Тормасовы,
поопасившиеся поначалу, склонились к сватовству Федоровской вдовы.
дела затеялись круто. Уже через неделю Иван, отчаянно краснея, явился в
дом Тормасовых с гостинцами и сперва сидел дурак-дураком, глядя на
собравшихся к Маше девушек, что перешептывались, сидя с прялками, а то и
прыскали в кулак. Невесту еще не закрывали, милосердно разрешив молодым
познакомиться друг с другом.
отвечала подругам, пускала волчком веретено и вдруг, откусив и закрепив
пряденую нить, отложила веретено и поднялась. Иван покорно встал на
негнущихся ногах, шагнул всдел за нею. Маша уверенно вела его по сеням, по
скрипучей лесенке, открыла промороженную дверь, накинувши пуховый плат,
вышла на глядень. Сюда, на галерейку, пристроенную на выпусках к светелке
дома, нанесло сухой легкой пороши, и Иван увидел, как узкий, узорной кожи,
башмачок из-под подола тафтяного саяна смело отпечатался в серо-голубом
серебре наметенного снега.
руки и вдруг понял, что нельзя, что все погубит, ежели допустит такое.
Остановились рядом, облокотясь о перила.
Заречье, ныне уже густо застроенное теремами и избами. Вот там, на Болоте,
казнили Ивана Вельяминова!
покойном Семене, об отце, а там и о владыке Алексии, о легендарном уже,
почти сказочном Федоре Михалкиче, которого любила тверская княжна и
который привез князю Даниле грамоту на Переяславль... И о Литовщинах, и о
том, как едва уцелели и как мать рожала в лесу. В какой-то миг при этом
рассказе Маша положила холодные тонкие пальчики ему на руку.
Иван.
того и другого со значением, произнесла торжественно:
последовал за нею.
молодую, похожа!
ездил сам. На том настояла мать.
выводом невесты перед столы, с разряженным поездом. Старый друг отца,
Матвей Дыхно, расстарался, собрал целую дружину молодцов, перевязанных
полотенцами, дивных, крутошеих коней, узорные сани, словом - не ударили в
грязь лицом! (Матвей после пил напропалую, пел и плакал, вспоминая Никиту,
и Наталья уводила его в заднюю, спать.) Гремел хор, пели, как водится,
<Разлилось-разлелеялось>, дурили, уже воротясь из церкви, сыпали молодой в
сор серебро - все было, как у людей.
хозяйстве, о детях, обещала съездить в гости, на погляд (о пропавшем брате
Лутонином уже было рассказано и ей). Когда приходили горшками бросать в
стену, <будили> молодых, Иван еще даже не тронул молодой жены. Они лежали
рядом, толковали вполголоса, привыкая друг ко другу, и спознались лишь
назавтра, когда догащивали, догуливали многочисленные гости и гостьи, в
основном молодежь.
холодной горнице под курчавым шубным одеялом, строго сводя свои писаные
соболиные бровки:
я буду ждать, а после ты меня полюбишь!
легкую руку своей молодой жены и прижал к жарко запламеневшему лицу. Он, и
верно, ничего еще не почувствовал, кроме неловкой растерянности перед
совершившимся. Протянул было руку обнять ее, привлечь к себе, доказать
свою силу мужскую...
надо теперь!
Николаев Андрей
Лукьяненко Сергей
Панов Вадим
Березин Федор
Никитин Юрий
Контровский Владимир