выделялись умением быстро и дисциплинированно к назначенному часу и дню
стягиваться воедино из разных земель и княжеств. Подобное умение не
приходит само, им отнюдь не блистала русская армия в близком от нас
девятнадцатом столетии, когда колонны шли совсем не туда и не в те сроки,
теряя связь на марше всего лишь за день пути. А тогда, при тех дорогах и
сборах, когда ратники кормились взятым из дому, а тяжелое вооружение везли
на телегах, когда надо было выкликать городовую рать, собирать, подчас
отрывая от работ, людей из далеких сел и погостов... И собирались. И
приходили. На конях, в оружии и с припасом. И конь был кован, и ратник
обут, и достаточный запас сулиц и стрел топорщился из мешка, и вяленая
полть или круг сыру и мешок крупы тряслись на телеге или ехали на поводном
коне, в тороках. Был и овес, ячмень ли коню на разживу - на одной траве
придорожной не продержишь боевого коня! За каждый ратный полк отвечал свой
воевода. Тут-то и поверялось, даром или нет дают тебе на прокорм села и
города! Над воеводами городовыми стояли чины стратилатские, выше - бояре
думные, еще выше их - князь.
делу!). А воеводами при нем - Ивана Акинфова и Костянтина Ростовского.
(Брат Андрей с Вельяминовым остался стеречь Москву.)
грязные от пыли, веселые в чаянии настоящего дела: <Наддай, мужики, свеев
бить идем!> Ходко шли. Семен, тоже черный от пыли, проносился тенью, меняя
коней; петляя проселками, перелетал от дороги к дороге. Полки шли через
Волок и через Дмитров, шли от Переяславля и через Переяславль. Ростовская
рать валила сквозь леса берегом Волги. И никто не знал, не ведал, кроме
двух-трех самых избранных, самых ближних бояринов, что не для одного
свейского короля собрана рать и идут полки, подымая слоистую пыль,
замглившую солнце. Из Орды еще не было вестей, и где Ольгерд с литовскою
силою, не ведал никто.
неурочный час ратников, поминая им зимние сборы. Скорей, скорей! И, почти
не слезая с седла, не спавши почти четверо суток подряд, на пятые знал
уже, ведал: полки подойдут к Торжку в единый срок, так, как было начертано
на совете боярском. И любо было скакать и сваливаться лицом на час-два в
щекотное пахучее сено, встречать утренние зори, золотым столбом света
встающие из-за лесов, верхом на коне. Любо было движение конных, тяжелый
разгонистый ход пешцев, что валом валили за возами с оружием: глянешь -
вроде нестройною толпою и вразнобой, а на деле - ходко и наступчиво,
поприщ по сорока и по шестидесяти в летний-то, долго не потухающий день.
сумел и помыслить путем. В Ореховце о сю пору сидят Наримонтовы
наместники. В самом деле: для Ольгерда или Москвы топчет проселки и пути
низовская рать? Тут впервые собрал совет тайный, где говорилось о том, о
чем там, на Москве, при послах Великого Нова Города не баял никто. Отбив
Ореховец, следовало посадить в нем наместника от Москвы, согнав
Наримонтова сына Юрия с новогородских пригородов. И сказать об этом
новогородцам следовало даже не теперь, а еще спустя, когда полки будут у
самого Нова Города. Для такого дела Иван Акинфов подходил дельнее всего.
Потому и взят и поставлен во главе. Ему и был вручен негласный наказ
великого князя.
огладил вполседую бороду, приосанился. В экую жарынь на совет приволокся в
кольчатой рубахе, при дорогой сабле. Гордится воеводством своим, понял
Семен. Мало было в жизни Ивана одолений ратных! Когда-то бежал, оставя
отца погибать, когда-то сробел, уступив Юрию, и при князе Александре не
совершал одолений на враги. А теперь кажет себя в боевом уборе. Свеи те
во-о-он где ищо! Пущай. Понимает зато хорошо, на лету схватывает. Иного
поставь - из одного пыла воинского полезет в драку, нарушив и позабыв все
княжеские наказы.
сердце ведало, что довести самому не придет. Ждал вестей из Сарая. С
каждым днем, часом все тревожнее ждал.
убирать хлеб. Вдоль тучных полей, колосящихся нив в клубах пыли шли и шли
полки.
море - и предстоит только осада крепости. Одновременно прискакали гонцы из
Москвы с долгожданною вестью от хана. Татарин киличей Аминь, умученный,
весь в пыли, посунулся ко князю, сложив руки лодочкой, воздал поклон и тут
же, не передохнув, начал сказывать:
дружину литовскую - всех! Джанибек послал! Кланяет тебе хан, на твою
полную волю послал!
на Москву.
царевы>, Семен налегке, с малом дружины, окольными тропами, минуя своих же
ратных, бредущих к Новгороду, устремил назад. Все еще в тревоге, все еще
не вполне веря удаче своей, хотя в груди расплывалась уже горячая светлая
волна ликования: нет, не подвел его, не изменил дружбе хан Джанибек! И
Ольгерд ныне не страшен: при своей полоненной братье не посмеет выступить
противу!
темном зеркале вод стоял колдовской немеркнущий свет. На той стороне, в
высоких травах, скрипели коростели. Семен лежал ничком на расстеленной
тканой попоне. Внизу, у холма, ходили, передвигались дружинники, крякал
топор, трещало, вспыхивая золотыми клубами огнистого дыма, и гасло вновь,
все не желая разгораться, пламя костра. Завороженная, заколдованная
туманами, распустив русалочьи косы свои, стояла красавица ночь. Вышел Лель
в цветочном уборе, маленькие чертенята-полевики играли и прятались в
траве. Уста сами собой улыбались лукаво, в теле маревом ночи мрело и
бродило, и кабы не крест на груди, сами ноги заставили б князя вскочить и
неслышно бежать в лес, в кусты и туман, вываляться в росах, ловить
хохочущих дев лесных над обрывом реки, над омутами, где в тихом мерцании
влаги вот-вот покажет девичье бесстыдно запрокинутое нагое тело с тугою
грудью и рыбьим хвостом, все в призрачном блеске и влажном серебре
чешуи...
свое растревоженное сердце, лежит и слушает темноту, счастливый неведомо
чем! А понизу ходят ратники, трещит, разгораясь, костер, и уже булькает, и
сюда, на высоту, тянет уютным дымом, и очи застилает туман, и дрема
неслышно берет в полон.
разрешил такое! Мирною проповедью, сиянием веры надобно побеждать мрак,
ежели то - мрак. В делах духовных ратная сила бессильна и топор не заменит
креста! Тем мы, православные, и отличны от католиков, что не ломим оружием
там, где надобно слово, и токмо слово! Не рушим свадебного чина, ни
сельских волховных треб, ни зажинок, ни последнего снопа, ни ряженых не
гоним, ни Масляной!
спрятали своего старого отца, сохранив ему жизнь. И вот подступила суровая
пора, и один токмо спасенный старец подал совет, спасительный для всего
племени. Уходящая в прошлое старина так же нужна, так же надобна для
нового древними истинами своими, как тот спасенный детьми старец! Где-то
предохранит, от чего-то остережет неразумную юность, протянет незримую
связь из веков уснувших к потомкам своим. Где-то и опасет от гибели, как
меня опасла старуха колдунья на заре моего пути!
завернувшись в попону, и всю ночь бродило и мрело, и русалочьи хоры
блазнили издали, и всю ночь, не смолкая, скрипели коростели за рекой.
Веселый и дымный, шумел, стучал топорами град на горе, украшению коего
отдал он сердце свое.
праздничны, на князя своего поглядывали с легкою удивленною оторопью. Не
ждал и он сам, не ждал никто на Москве! Джанибек забрал все посольство
Ольгердово - князей Кориада с Михаилом, сыном Явнутия, Семена
Свислочского, Аикшу, Ольгердова киличея, и всю их литовскую дружину и с
послом Тотуем под охраною своих воинов, чтобы не разбежались дорогой,
отослал в подарок князю Семену на Москву.
хитро-коварные подходы и льсти. Бери! Володей! Верю тебе одному!
восстановить гладкое усмешливое лицо Джанибека, его длинные ресницы,
загадочные смеющиеся глаза. Как он одинок, боже мой, как одинок хан среди