Чтение 99–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

- Значит, теперь, - ответил Одуэн, - я убежден, что свежий воздух
пойдет вам на пользу.

- Ничего не понимаю, - сказал Бюсси.

- А разве вы понимаете что-нибудь в микстурах, которые я вам даю? Тем
не менее вы их проглатываете. Ну, живей! Поднимайтесь! Прогулка с
герцогом Анжуйским была опасна; с вашим лекарем она будет целительной.
Это я вам говорю. Может быть, вы мне больше не доверяете? В таком случае
откажитесь от моих услуг.

- Ну что ж, пойдем, раз ты этого хочешь, - сказал Бюсси.

- Так надо.

Бледный и дрожащий Бюсси встал на ноги.

- Интересная бледность, красивый больной! - заметил Реми.

- Но куда мы пойдем?

- В один квартал, где я как раз сегодня сделал анализ воздуха.

- И этот воздух?

- Целителен для вашего заболевания, монсеньер. Бюсси оделся.

- Шляпу и шпагу! - приказал он. Он надел первую и опоясался второй.
Затем вышел на улицу вместе с Реми.

Глава 3

ЭТИМОЛОГИЯ УЛИЦЫ ЖЮСЬЕН

Реми взял своего пациента под руку, свернул налево, в улицу Кокийер,
и шел по ней до крепостного вала.

- Странно, - сказал Бюсси, - ты ведешь меня к болотам Гранж-Бательер,
это там-то, по-твоему, целительный воздух?

- Ах, сударь, - ответил Реми, - чуточку терпения. Сейчас мы пройдем
мимо улицы Пажевен, оставим справа от нас улицу Бренез и выйдем на
Монмартр; вы увидите, что это за прелестная улица.

- Ты полагаешь, я ее не знаю?

- Ну что ж, если вы ее знаете, тем лучше! Мне не надо будет тратить
время на то, чтобы знакомить вас с ее красотами, и я без промедления
отведу вас на одну премилую маленькую улочку. Идемте, идемте, больше я
не скажу ни слова.

И в самом деле, после того как Монмартрские ворота остались слева и
они прошли около двухсот шагов по улице, Реми свернул направо.

- Но ты меня дурачишь, Реми, - воскликнул Бюсси, - мы возвращаемся
туда, откуда пришли.

- Эта улица называется улицей Жипсьен или Эжипсьен, как вам будет
угодно, народ уже начинает именовать ее улицей Жисьен, а вскорости и
вовсе будет называть улицей Жюсьен, потому что так звучит приятней и
потому что в духе языков - чем дальше к югу, тем больше умножать
гласные. Вы должны бы знать это, сударь, ведь вы побывали в Польше. Там,
у этих забияк, и до сих пор по четыре согласных кряду ставятся, и
поэтому разговаривают они, словно камни жуют, да при этом еще бранятся.
Разве не так?

- Так-то оно так, - сказал Бюсси, - но ведь мы сюда пришли не затем,
чтобы изучать филологию. Послушай, скажи мне: куда мы идем?

- Поглядите на эту церквушку, - сказал Реми, не отвечая на вопрос, -
какова? Ах, монсеньер, как отлично она расположена: фасадом на улицу, а
абсидой - в сад церковного прихода! Бьюсь об заклад, что до сих пор вы
ее не замечали!

- В самом деле, - сказал Бюсси, - я ее не видел. Бюсси не был
единственным знатным господином, который никогда не переступал порога
церкви святой Марии Египетской, этого храма, посещаемого только народом
и известного прихожанам также под именем часовни Кокерон.

- Ну что ж, - сказал Реми, - теперь, когда вы знаете, как эта церковь
называется, монсеньер, и когда вы вдоволь налюбовались ею снаружи,
войдемте, и вы поглядите на витражи нефа: они любопытны.

Бюсси посмотрел на Одуэна и увидел на лице молодого человека такую
ласковую улыбку, что сразу понял: молодой лекарь привел его в церковь не
затем, чтобы показать ему витражи, которые к тому же при вечерних
сумерках и нельзя было толком разглядеть, а совсем с другой целью.

Однако кое-чем в церкви можно было полюбоваться, потому что она была
освещена для предстоящей службы: стены ее украшали наивные росписи XVI
века; такие фрески еще сохранились в немалом количестве в Италии
благодаря ее прекрасному климату, а у нас сырость, с одной стороны, и
вандализм, с другой, стерли со стен эти предания минувших времен, эти
свидетельства веры, ныне утраченной. Художник изобразил для короля
Франциска I и по его указаниям жизнь святой Марии Египетской, и среди
наиболее интересных событий простодушный живописец, великий друг правды
если не анатомический, то, по крайней мере, - исторической, в самом
видном месте часовни поместил тот щекотливый эпизод, когда святая Мария,
за отсутствием у нее денег для расчета с лодочником, предлагает ему себя
вместо оплаты за перевоз.

Справедливости ради мы вынуждены сказать, что, несмотря на
глубочайшее уважение прихожан к обращенной Марии Египетской, многие
почтенные женщины округи считали, что художник мог бы поместить этот
эпизод где-нибудь в другом месте или хотя бы передать его во так
бесхитростно; при этом они ссылались на то или, вернее сказать,
красноречиво умалчивали о том, что некоторые подробности фрески слишком
часто привлекают взоры юных приказчиков, которых их хозяева, суконщики,
приводят в церковь по воскресеньям и на праздники.

Бюсси поглядел на Одуэна, тот, на мгновение превратившись в юного
приказчика, с превеликим вниманием разглядывал эту фреску.

- Ты что, собирался пробудить во мне анакреонистические мысли твоей
часовней святой Марии Египетской? - спросил Бюсси. - Если это так, то ты
ошибся. Надо было привести сюда монахов или школьников.

- Боже упаси, - сказал Одуэн. - Omnis cogitatio libi-dinosa cerebrum
inficit <Всякая сладострастная мысль вредит уму (лат.).>.

- А зачем же тогда?..

- Проклятие! Не глаза же выкалывать себе, прежде чем войти сюда.

- Послушай, ведь ты привел меня не для того, чтобы показать мне
колени святой Марии Египетской, а с какой-то другой целью, правда?

- Только для этого, черт возьми! - сказал Реми.

- Ну что ж, тогда пойдем, я на них уже насмотрелся.

- Терпение! Служба кончается. Если мы выйдем сейчас, мы обеспокоим
молящихся.

И Одуэн легонько придержал Бюсси за локоть.

- Ну вот, все и выходят, - сказал Реми. - Поступим и мы так же, коль
вы не возражаете.

Бюсси с заметно безразличным и рассеянным видом направился к двери.

- Да вы этак и святой воды забудете взять. Где ваша голова, черт
возьми? - сказал Одуэн.

Бюсси послушно, как ребенок, пошел к колонне, в которую была вделана
чаша с освященной водой.

Одуэн воспользовался этим, чтобы сделать условный знак какой-то
женщине, и она при виде жеста молодого лекаря, в свою очередь,
направилась к той же самой колонне.

Поэтому в тот момент, когда граф поднес руку к чаше в виде раковины,
поддерживаемой двумя египтянами из черного мрамора, другая рука,
несколько толстоватая и красноватая, но тем не менее несомненно
принадлежавшая женщине, протянулась к его пальцам и смочила их
очистительной влагой.

Бюсси не смог удержаться от того, чтобы не перевести свой взгляд с
толстой, красной руки на лицо женщины; в то же мгновение он внезапно
отступил на шаг и побледнел - во владелице этой руки он признал
Гертруду, полускрытую черным шерстяным покрывалом.

Он застыл с вытянутой рукой, забыв перекреститься, а Гертруда,
поклонившись ему, прошла дальше, и ее высокий силуэт обрисовался в
портике маленькой церкви.

В двух шагах позади Гертруды, чьи мощные локти раздвигали толпу, шла
женщина, тщательно укутанная в шелковую накидку; изящные и юные
очертания ее хрупкой фигуры, прелестные ножки тут же заставили Бюсси
подумать, что во всем мире нет другой такой фигуры, других таких ножек,
другого такого облика.

Реми не пришлось ничего ему говорить, молодой лекарь только посмотрел
на графа. Теперь Бюсси понимал, почему Одуэн привел его на улицу святой
Марии Египетской и заставил войти в эту церковь.

Бюсси последовал за женщиной, Одуэн последовал за Бюсси.

Эта процессия из четырех людей, идущих друг за другом ровным шагом,
могла бы показаться забавной, если бы бледность и грустный вид двоих из
них не выдавали жестоких страданий.

Гертруда, продолжавшая идти впереди, свернула за угол, на улицу
Монмартр, прошла по пей несколько шагов и потом вдруг нырнула направо -
в тупик, куда выходила какая-то калитка.

Бюсси заколебался.

- Вы что же, господин граф, - сказал Реми, - хотите, чтобы я наступил
вам на пятки?

Бюсси двинулся вперед.

Гертруда, все еще возглавлявшая шествие, достала из кармана ключ,
открыла калитку и пропустила вперед свою госпожу, которая так и не
повернула головы.

Одуэн, шепнув пару слов горничной, посторонился и дал дорогу Бюсси,
затем вошел сам вместе с Гертрудой. Калитка затворилась, и переулок
опустел.

Было семь с половиной часов вечера. Уже начался май, и в потеплевшем
воздухе чувствовалось первое дуновение весны. Из своих лопнувших темниц
появлялись на свет молодые листья.