- Вы, как ни прискорбно, довольно глупы. Придется объяснять... Дело в том,
что, стреляя в меня, вы одновременно стреляете и в себя. Не буквально
разумеется. Если мне суждено умереть сейчас, то вы умрете через неделю, то
есть сравнительно скоро. Я умру от вашей руки, вы - от руки палача.
Собственно, разницы никакой. Перед вами копии. Ко-пи-и... А подлинники, как
и Линднер, далеко отсюда. Если со мной произойдет какое-либо несчастье, оно
послужит сигналом к тому, чтобы несчастье постигло и вас. Яснее, кажется,
трудно объяснить. Короче говоря, вы должны быть кровно заинтересованы в том,
чтобы я жил, и жил долго.
пистолетом. - Я сгною вас живьем.
этот гостеприимный кров, то завтра Кальтенбруннер с удовольствием
ознакомится как с вашим объяснением, так и с приписками на каждом письме.
словно загипнотизированный. Мне кажется, что, если бы я подал команду
"Голос!", он взвыл бы.
сладок, вкус поражений горек. Чтобы оккупировать часть нашей территории, у
вас хватило сил, а вот чтобы покорить нас, сломить наш дух, гут вы оказались
слабоваты. Это следует запомнить А теперь выясним главное. С кем бы вы
предпочли иметь дело: с оберштурмбаннфюрером Панцигером или с советским
капитаном, то есть со мной?
своего положения. Он смотрел в одну точку, кажется, на мои губы, и его глаза
немного косили.
положениях, а я - жизнь.
фразу:
погибнуть, - заметил я. - Но мне думается, вы хотите жить. И в этом нет
ничего плохого. К тому же, говоря откровенно, выбор зависит от вас самих.
чувство осторожности. Он встал, прошел к двери, повернул ключ в замке и
вернулся к столу.
покорный слуга.
не страшен, теперь мне следует бояться. Как вам удалось?
допроса Булочкина, назвавшего сразу две фамилии - Перебежчика и Угрюмого, вы
отдали распоряжение арестовать лишь одного Перебежчика?
разведчика.
оказался Линднером-Дункелем. А потом всплыли на поверхность письма.
первый взгляд, благодарить бога за случившееся. Ведь письма могли попасть не
ко мне, а к Панцигеру. Судите сами: жизнь у вас теперь никто не отнимет.
Ваши заслуги, чины, ордена, должностной оклад, привилегии - все остается при
вас. Окончится война, и ваша слава, почет, уважение и прочее - все,
решительно все останется вашим личным достоянием Цена? Небольшие услуги, о
которых будете знать вы, я и еще один человек Это ничто в сравнении с
топором. Мне кажется даже лишним спрашивать вас о согласий, настолько все
ясно. Я уверен, что вы человек благоразумный, здравый смысл должен
восторжествовать над эмоциями. Давайте говорить по-деловому. Мы не заставим
вас выступать по радио с разоблачительными речами, вам не придется на
перекрестках ратовать за Советскую власть, у нас нет намерения бросать тень
на репутацию штурмбаннфюрера СС, мы не заинтересованы в вашем провале. Нам
нужен начальником энского гестапо человек, понимающий нас и думающий о своем
будущем. Этот человек должен похоронить свое прошлое под своим будущим. Вы
поняли, чего я хочу?
повели деловой разговор.
узнали, что, переваливая через линию фронта, самолет, вывозивший Угрюмого,
был подбит зенитным огнем и взорвался. Остатки его упали на нашу территорию.
меня был ключ от ее дверей. Приближалось время моего ухода из Энска. Решетов
поторапливал меня с окончанием дел. Я хотел еще раз поговорить с Гизелой.
Последний раз она была задумчиво-грустной, по-особенному ласковой. Когда я
попытался вернуть ее к интересовавшему меня разговору, она запротестовала.
Неужели нельзя один вечер, только один вечер, помолчать? Да и к чему слова?
Мы так хорошо знаем друг друга, что можем обойтись без слов. Лучше она
послушает, как бьется мое сердце. Тихо! Я должен дышать спокойно.
в глаза.
один в пустой уже квартире Гизелы. Самой Гизелы не было. Лишь томик Ремарка
был реальной вещью, напоминавшей о ней.
прощаясь. Собственно, ты простилась со мной два дня назад, когда сказала:
"Хочу запомнить тебя". Ты знала, что это была наша последняя встреча.
дорогой, в комнате, где все дышало радостным, но уже невозвратным прошлым. И
сознание этого было невыносимо. Острая боль сжимала сердце В горле ощущалась
какая-то неловкость, словно хотелось откашляться. И я боялся это сделать.
Боялся слез.
квартиру. Никогда больше моя нога не переступит этот порог. Никогда.
Энск и отправилась на запад Куда? На это не мог ответить даже Земельбауэр.
Но он заметил:
опасность Уж кто-кто, а они отлично знают, что паруса надо убирать перед
бурей, а не после нее.
Начало было неплохим. Демьян сказал:
список - не сравнимая ни с чем удача. Здесь сорок одна фамилия!
заняться оберстлейтенантом фон Путкамером. Мне казалось, что при содействии
начальника гестапо удастся добыть списки состава секретной школы абвера,
которой руководит Путкамер.
кое-как от двух страшных ударов, он делал все возможное, чтобы выполнить
свои штурмбаннфюрерские обязанности. Мы начали с неизменного кофе с
бутербродами, то есть с того, чем кончили в прошлый раз. Потом выкурили по
сигарете, и я спросил начальника гестапо: какие причины заставили его
хранить письма Путкамера? Как он намерен был распорядиться ими?
году между имперской службой безопасности (СД) и имперской военной разведкой
(абвер) завязалась отчаянная грызня. За истекшие восемь лет эта грызня
переросла в войну не на жизнь, а на смерть. Начал эту войну создатель и шеф
СД Рейнгардт Гейдрих. Война ведется, разумеется, тайно, закулисно. Вспышки
огня редко озаряют поле битвы. Обычно сражения окутываются дымовой завесой
Но какие силы развязали эту войну? Это тоже интересно Дело в том, что
поначалу в СД вошли гестапо, крипо* и зипо**. Но этого показалось Гейдриху
мало. Он захотел подмять под себя и военную разведку, то есть абвер. А абвер
входил в ОКВ***. Возглавлял его адмирал Канарис, тот Канарис, который не так
уж давно посвятил того же Гейдриха в тайны шпионского ремесла. Раньше они
были друзьями, теперь - смертельные враги. Если Гейдрих имеет в своем сейфе
дело на Канариса, куда заносится каждый шаг адмирала, то можно не
сомневаться, что Канарис ведет досье на Гейдриха Короче говоря, Гейдрих
хотел проглотить Канариса вместе с абвером и все время жужжал в уши фюреру,
что разведка и контрразведка СД совершеннее и дешевле военной Эстафету
войны, выбитую из рук Гейдриха в сорок втором году, подхватил
обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер. Война продолжается. Кальтенбруннер
увивается вокруг фюрера, но тот молчит. Гитлер не может не считаться с ОКВ
Гитлер понимает, что в абвере главную роль играют представители
юнкерско-офицерских кругов, которые и так его недолюбливают.