Чтение 100–й страницы книги ~Гиперион~

разлука, во время которой Китс, предчувствуя

неизлечимость начавшейся болезни, безуспешно

пытался подавить свои чувства]

Любовь! Твой требник прочитал я днем;

Теперь молю: дай мне забыться сном.

[Д.Китс. Написано, по всей вероятности,

в ноябре - декабре 1819 г., когда Китс

работал над последней, незавершенной поэмой

"Колпак с бубенцами" (автограф отрывка

сохранился на полях рукописи)].

Второй был написан второпях, на каком-то обрывке, словно пишущий
схватил первый подвернувшийся под руку листок.

Одно воспоминанье о руке,

Так устремленной к пылкому пожатью,

Когда она застынет навсегда

В молчанье мертвом ледяной могилы,

Раскаяньем твоим наполнит сны,

Но не воскреснет трепет быстрой крови

В погибшей жизни... Вот она - смотри:

["Ромео и Джульетта", III, 5]

Я беременна. Думаю, Джонни знал об этом. А может, и нет.

Я беременна дважды: ребенком Джонни и памятью петли Шрюна. Не знаю,
связано одно с другим или нет, а если связано, то в какой степени. Пройдут
месяцы, прежде чем родится ребенок, и всего несколько дней, прежде чем я
предстану перед Шрайком.

Но я помню те минуты, когда истерзанное тело Джонни вынесли на
обозрение толпы, а меня еще не увели. Они стояли там, в темноте, - сотни
священников, дьяконов, экзорцистов, служек и простых верующих... в красном
полумраке под вращающимся идолом Шрайка... и вдруг все разом монотонно
запели, и голоса их эхом отдавались под готическими сводами. А пели они
примерно следующее:

"БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ

БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ МАТЕРЬ НАШЕГО СПАСЕНИЯ

БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ ДЛАНЬ НАШЕГО ИСКУПЛЕНИЯ

БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ НЕВЕСТА НАШЕГО СОЗДАНИЯ

БЛАГОСЛОВЕННА БУДЬ"

Я была ранена и в шоке. Я ничего не понимала. Да и сейчас не понимаю.

Но я знаю, что когда наступит время и Шрайк придет, мы с Джонни
встретим его вместе.

Уже давно стемнело. Вагон беззвучно скользил между звездами и льдом.
Все молчали, только поскрипывание троса нарушало тишину.

Некоторое время спустя Ленар Хойт обернулся к Ламии:

- У вас тоже свой крестоформ.

Ламия молча посмотрела на священника.

- А как вы думаете, - обратился к ней полковник Кассад, - Хет Мастин
и был тот самый тамплиер, что разговаривал с Джонни?

- Возможно, - ответила Ламия Брон, хотя я этого так и не выяснила.

И тогда полковник, глазом не моргнув спросил у нее:

- Хета Мастина убили вы?

- Нет.

Мартин Силен потянулся и зевнул.

- До рассвета еще два-три часа. Кто-нибудь, кроме меня, собирается
спать?

Ленар Хойт и Вайнтрауб кивнули.

- Я подежурю, - сказал Федман Кассад. - Все равно не засну.

- Я, пожалуй, составлю вам компанию, - предложил Консул.

- А я согрею вам обоим кофе, - сказала Ламия Брон.

Остальные вскоре уснули; Рахиль тихо мурлыкала во сне, а они сидели
втроем у окна и смотрели на далекие холодные звезды.

Башня Хроноса возвышалась над восточными отрогами Большой Уздечки -
причудливая и мрачная груда сочащихся влагой камней с тремя сотнями комнат
и залов внутри, путаница неосвещенных коридоров, ведущих к длинным и узким
залам, башням и башенкам, балконы, смотрящие на северные пустоши,
вентиляционные шахты, протянувшиеся к свету на полкилометра и берущие
начало чуть ли не в самом лабиринте этого мира, парапеты, отполированные
холодными горными ветрами, лестницы - внутренние и наружные, - высеченные
в камне и никуда не ведущие, стометровые витражи, установленные так, чтобы
ловить первые лучи солнца во время солнцестояния и лунный свет зимними
ночами, маленькие, величиной с ладонь, оконца, из которых, собственно, не
на что смотреть, бесконечная череда барельефов, притаившиеся в нишах
гротескные изваяния, и более тысячи горгулий, облепивших карнизы и
парапеты, колонны и склепы и заглядывающих сквозь деревянные стропила в
огромные залы. Обращенные к кроваво-красным окнам северо-восточного
фасада, днем освещаемые солнцем и газовыми факелами - по ночам, они
отбрасывали уродливые тени, отмечавшие время, словно какие-то дьявольские
солнечные часы. Повсюду виднелись следы последних хозяев башни: покрытые
багровым бархатом жертвенники, висящие в воздухе и стоящие изваяния их
божества с разноцветными лезвиями и рубиновыми глазами. Еще больше статуй,
высеченных из камня, на узких лестницах ив темных залах - вздумай
кто-нибудь прогуляться здесь ночью, он неминуемо наткнулся бы на торчащие
из скалы колючие пальцы или острое лезвие, а то и на все четыре шрайковы
руки, зовущие в смертельные свои объятия. И в довершение ко всему -
прихотливые кровавые узоры во многих комнатах и залах, красные арабески на
стенах и потолках коридоров, пятна запекшейся бурой субстанции на постелях
- и большая столовая, в которой, распространяя невыносимый смрад, уже не
первую неделю гниют остатки брошенной трапезы, стол, стулья, стены и пол
залиты кровью, тут и там валяются немые кучи окровавленной и изодранной в
клочья одежды. И повсюду мухи.

- Веселенькое местечко, чтоб мне пусто было! - воскликнул Мартин
Силен, и его голос гулко раскатился по залу.

Отец Хойт сделал несколько шагов и замер. Солнце уже начало клониться
к закату, и сквозь прорезанные в западной стене на высоте сорока метров
узкие щели в зал падали косые столбы света.

- Это невероятно, - прошептал он. - Собор Святого Петра в Новом
Ватикане ничто по сравнению с этим.

Мартин Силен рассмеялся и стал еще больше похож на сатира.

- Этот храм построен для живого божества.

Федман Кассад поставил на пол походный мешок и кашлянув, сказал:

- По-моему, эта башня гораздо старше Церкви Шрайка.

- Конечно, - подтвердил Консул. - Но они хозяйничают здесь вот уже
двести лет.

- Что-то не видно этих хозяев, - сказала Ламия Брон, держа в левой
руке отцовский пистолет.

Войдя в Башню, они минут двадцать пытались до кого-нибудь
докричаться, но замирающее эхо, тишина и жужжание мух постепенно вынудили
их умолкнуть.

- Эту пакость построили андроиды и крепостные клоны Печального Короля
Билли как раз к прибытию спин-звездолетов, - пояснил поэт. - Восемь
местных лет тяжелого труда. Предполагалось, что здесь будет самый большой
туристический центр во всей Сети, отправной пункт экскурсий к Гробницам
Времени и Граду Поэтов. Но, думается мне, несчастные трудяги андроиды еще
тогда знали местную версию легенды о Шрайке.

Сол Вайнтрауб стоял у восточного окна, приподняв дочку повыше, и
неяркий вечерний свет падал ей на щеку и на сжатый кулачок.

- Знали так знали, - сказал он. - Поищем лучше уголок, где нет следов
этой резни и где мы сможем спокойно поужинать и поспать.

- Выходим вечером? - спросила Ламия.

- К Гробницам? - уточнил Силен, впервые за все время путешествия
выказывая интерес хоть к чему-то. - Ты хочешь идти к Шрайку в темноте?

Ламия пожала плечами:

- Не все ли равно?

Консул, стоявший у двери из армированного стекла, которая выходила на
каменный балкон, закрыл глаза. Его тело все еще продолжало покачиваться в
такт движению вагона. Две бессонные ночи и растущее нервное напряжение
окутали сознание серой пеленой, сквозь которую двенадцать часов полета над
горными вершинами воспринимались как краткий миг. Он чуть было не
задремал, но вовремя открыл глаза.

- Мы все едва держимся на ногах, - сказал он. - Переночуем здесь, а
утром отправимся в путь.

Отец Хойт вышел на узенький балкон и облокотился на грубые каменные
перила.

- Отсюда видны Гробницы?

- Нет, - ответил Силен. - Они находятся вон за той грядой. А видите
те белые штуковины на севере и немного западней... похожие на торчащие из
песка обломанные зубы?

- Вижу.

- Это Град Поэтов. По первоначальному замыслу короля Билли это место