размышлял о прошлом своем и будущем, не чувствуя, сколь противоречат его
мыслям убожество и мрачность комнаты, и темно-коричневая ее окраска, и
картины, пятнавшие стены подобно мемориальным доскам, и двадцать четыре
черных стула, украшенные гвоздями в таком же количестве, напоминающие
столько же гробов и ожидающие на краю турецкого ковра подобно наемным
участникам похоронной процессии, и два истощенных негра, поддерживающие два
ветхих канделябра на буфете, и пропитывающий комнату затхлый запах, словно
прах десяти тысяч обедов был погребен в саркофаге под полом. Владелец дома
жил большей частью за границей; воздух Англии редко приходился по вкусу
члену семейства Финиксов; и комната, в память о нем, облекалась все в более
и более глубокий траур и в конце концов приняла столь похоронный вид, что
для полной иллюзии не хватало только покойника.
спине, был в данный момент мистер Домби, глядевший в холодные глубины
Мертвого моря из красного дерева, где стояли на якоре блюда с фруктами и
графины; казалось, предметы его размышлений всплывали один за другим на
поверхность и снова погружались на дно. Здесь была Эдит с величественным
своим лицом и величественной осанкой; и рядом с ней - Флоренс, робко
обратившая к нему лицо, как было оно обращено в тот момент, когда она
выходила из комнаты; глаза Эдит устремлены на нее, а рука Эдит
покровительственно простерта. Маленькая фигурка в низеньком креслице
возникла затем в лучах света и взирала на него с недоумением, а блестящие ее
глаза и старчески-детское лицо светилось словно в мерцающем вечернем пламени
камина. Снова появилась Флоренс подле этой фигуры и поглотила все его
внимание. Что увидел он в ней - роковую препону и обманутую надежду, или
соперницу, которая однажды преградила ему дорогу и могла преградить еще раз,
или свое дитя, о котором теперь, в пору успешного сватовства, быть может,
удостоит он подумать, ибо в такое время она отказывается мириться со своим
положением отвергнутой, или, наконец, напоминание о том, что теперь, когда у
него возникли новые связи, он должен соблюдать, хотя бы внешне, интерес к
человеку, родному по крови, - об этом ему было лучше знать. В сущности, ему
это было неясно; ибо брачная церемония, алтарь и честолюбивые замыслы,
кое-где омраченные все тою же Флоренс, - неизменно Флоренс! - мелькали так
быстро и так беспорядочно, что он встал и, спасаясь от них, поднялся наверх.
жаловалась, что они вызывают у нее головную боль; все это время Флоренс и
миссис Скьютон беседовали (Клеопатра весьма заботилась о том, чтобы не
отпускать ее от себя), и Флоренс тихонько играла на фортепьяно для
услаждения миссис Скьютон, причем эта любезная леди по временам чувствовала
потребность в новых поцелуях, что бывало всякий раз после того, как Эдит
случалось проронить слово. Впрочем, их было немного, так как Эдит все время
сидела в стороне, у открытого окна (несмотря на опасения матери, как бы она
не простудилась), и не уходила, пока мистер Домби не откланялся. При этом он
был невозмутимо снисходителен к Флоренс; и Флоренс ушла спать в комнату,
смежную со спальней Эдит, ушла такой счастливой и полной надежд, что о себе
в прошлом она думала словно о какой-то посторонней, бедной, покинутой
девочке, которой должно посочувствовать в ее несчастье, и, сочувствуя ей,
она заснула в слезах.
кондитерам, в цветочные магазины; и во всех этих поездках Флоренс принимала
участие. Флоренс должна была присутствовать на свадьбе.
наряд. Планы модистки касательно этого наряда - модистка была француженкой и
весьма походила на миссис Скьютон - были столь целомудрены и изящны, что
миссис Скьютон заказала такой же наряд для себя. Модистка заявила, что на
ней он будет восхитителен и решительно все примут ее за сестру молодой леди.
интересовалась. Ей доставляли домой роскошные платья, их примеряли, ими
громко восхищались миссис Скьютон и модистки, и их прятали, не дождавшись от
нее ни слова. Миссис Скьютон строила планы на каждый день и приводила их в
исполнение. Случалось, что Эдит оставалась в экипаже, когда они отправлялись
за покупками; иногда, если была крайняя необходимость, она заходила в
магазины. Но как бы то ни было, миссис Скьютон распоряжалась всем; а Эдит
взирала на это с таким безучастием и с таким нескрываемым равнодушием,
словно ни к чему не имела ни малейшего отношения. Пожалуй, Флоренс могла бы
заподозрить ее в высокомерии и сухости, но такой она никогда не была по
отношению к ней. Свое недоумение Флоренс заглушала благодарностью и вскоре
поборола его.
последний вечер недели, вечер перед свадьбой. В темной комнате - ибо миссис
Скьютон все еще страдала от головной боли, хотя и надеялась навсегда
избавиться от нее завтра, - находились эта леди, Эдит и мистер Домби. Эдит
снова сидела у открытого окна, глядя на улицу; мистер Домби и Клеопатра, на
диване, беседовали вполголоса. Было уже поздно. Флоренс, утомленная, ушла
спать.
меня милую мою Эдит, не оставите ли вы мне Флоренс?
что я способствую, дорогой мой Домби, образованию ее ума в этом возрасте, -
продолжала Клеопатра, - будет для меня поистине бальзамом в том расстроенном
состоянии, в каком я буду находиться.
жгучему интересу, и, невидимая в темноте, она внимательно прислушивалась к
разговору.
прекрасных руках.
ваше доброе мнение. Я боялась, что вы уезжаете с коварным, заранее
обдуманным намерением, как говорят противные юристы - эти ужасные люди! -
обречь меня на полное одиночество.
должна вернуться домой, - ответила Клеопатра, - вот я и начала опасаться,
дорогой мой Домби, что вы настоящий турецкий паша.
никаких приказаний Флоренс, а если бы и отдал, то ваше желание выше всех
приказаний.
кавалер! Впрочем, этого я не могу сказать, ибо у кавалеров нет сердца, а о
вашем сердце свидетельствуют ваша прекрасная жизнь и натура... Как, неужели
вы так рано уходите, дорогой мой Домби?
уходить.
поверить, дорогой мой Домби, что завтра утром вы вернетесь, чтобы лишить
меня моей милой подруги, моей родной Эдит?
Скьютон, что они должны встретиться сначала в церкви.
дитя хотя бы даже вам, дорогой мой Домби, - самая мучительная, какую только
можно вообразить; а если она сочетается с хрупким здоровьем и если к этому
прибавить чрезвычайную тупость кондитера, ведающего устройством завтрака, -
это уже не по моим слабым силам. Но завтра утром я воспряну духом, дорогой
мой Домби; не бойтесь за меня и не тревожьтесь. Да благословит вас бог!
Эдит, дорогая моя! - лукаво воскликнула она. - Кто-то уходит, милочка!
их разговором, встала, но не сделала ни шагу навстречу мистеру Домби и не
сказала ни слова. Мистер Домби с высокомерной галантностью, приличествующей
его достоинству и данному моменту, направился к ней, поднес ее руку к губам,
сказал:
на руку миссис Домби, - и с торжественным поклоном вышел.
позвонила, чтобы принесли свечи. Вместе со свечами появилась ее горничная с
девичьим нарядом, который завтра должен был ввести всех в заблуждение. Но
этот наряд нес с собою жестокое возмездие, как всегда бывает с такими
нарядами, и делая ее бесконечно более старой и отвратительной, чем казалась
она в своем засаленном фланелевом капоте. Тем не менее миссис Скьютон
примерила его с кокетливым удовлетворением; усмехнулась своему мертвенному
отражению в зеркале при мысли о том. какое ошеломляющее впечатление
произведет он на майора, и, разрешив горничной унести его и приготовить ее
ко сну, рассыпалась, словно карточный домик.
наконец, наедине с матерью, она в первый раз за весь вечер отошла от окна и
остановилась перед ней. Зевающая, трясущаяся, брюзжащая мать подняла глаза
на горделивую стройную фигуру дочери, устремившей на нее горящий взгляд, и
видно было, что она все понимает: этого не могла скрыть личина легкомыслия
или раздражения.
положиться. Ты хуже ребенка. Ребенка! Ни один ребенок не бывает таким
упрямым и непослушным.
презрительно отказываясь снизойти к таким пустякам. - Вы должны остаться
здесь одна до моего возвращения.
переспросила мать.
лживого и позорного поступка, что я отвергну в церкви руку этого человека.
Если я этого не сделаю, пусть паду я мертвой на каменные плиты!
Панов Вадим
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Марко Джон
Шилова Юлия
Шилова Юлия