Чтение 100–й страницы книги ~Сорок пять~

- Нет, твой брат и ты - вы меня любите.

- Сир!

- И я вас тоже люблю. К слову сказать, ты знаешь, что бедняга Анн прислал
мне письмо из Дьеппа?

- Мне это не было известно, сир.

- Так, но тебе было известно, что он очень огорчался, когда ему пришлось
уехать.

- Он признался мне, что покидает Париж с превеликим сожалением.

- Да, но знаешь, что он сказал мне? Что есть человек, который еще гораздо
сильнее сожалел бы о Париже, и что, будь такой приказ дан тебе, ты бы умер.

- Возможно, сир.

- Он мне сказал еще больше - ведь он много чего говорит, твой брат,
конечно, когда он не дуется; он мне сказал, что, если бы этот вопрос возник
перед тобой, ты бы ослушался меня. Так ли это?

- Ваше величество были правы, сочтя мою смерть более вероятной, нежели
мое ослушание.

- Ну а если бы, получив приказ уехать, ты все же не умер с горя?

- Сир, ослушаться вас было бы для меня тягостнее смерти; но все же, -
прибавил молодой человек и, как бы желая скрыть свое смущение, опустил
голову, - но все же я ослушался бы.

Скрестив руки, король внимательно взглянул на дю Бушажа и сказал:

- Вот оно что! Да ты, бедный мой граф, видно, слегка повредился в уме?

Молодой человек печально улыбнулся.

- Ах, сир! Тяжко повредился; напрасно вы так осторожно выражаетесь,
говоря об этом.

- Значит, дело серьезное, друг мой?

Дю Бушаж подавил тяжкий вздох.

- Расскажи мне, что случилось, - хорошо?

Героическим усилием воли молодой человек заставил себя улыбнуться.

- Такому великому государю, как вы, сир, не пристало выслушивать подобные
признания.

- Что ты, что ты, Анри, - возразил король, - говори, рассказывай, этим ты
развлечешь меня.

- Сир, - с достоинством ответил молодой человек, - вы ошибаетесь; должен
сказать, в моей печали нет ничего, что могло бы развлечь благородное сердце.

- Полно, полно, не сердись, дю Бушаж, - сказал король, взяв его за руку,
- ты ведь знаешь, что твой государь также испытал терзания несчастливой
любви.

- Я это знаю, ваше величество. В прошлом...

- Поэтому я сочувствую твоим страданиям.

- Это чрезмерная доброта со стороны государя.

- Отнюдь нет! Послушай: когда я страдал так, как ты сейчас, я ниоткуда не
мог получить помощи, потому что надо мной не было никого, кроме господа
бога; а тебе, дитя мое, я могу оказать помощь.

- Ваше величество!

- Стало быть, дитя мое, - продолжал Генрих с нежной печалью в голосе, -
стало быть, надейся увидеть конец твоих мучений!

Молодой человек покачал головой в знак сомнения.

- Дю Бушаж, - продолжал Генрих, - ты будешь счастлив, или я перестану
именоваться королем Франции.

- Счастлив? Я-то? Увы, сир, это невозможно, - ответил молодой человек с
улыбкой, исполненной неизъяснимой горечи.

- Почему же?

- Потому что мое счастье - не от мира сего.

- Анри, - настойчиво продолжал король, - уезжая, ваш брат препоручил вас
мне как другу. Уж если вы не спрашиваете совета ни у мудрости вашего отца,
ни у эрудиции вашего брата кардинала, - я хочу быть для вас старшим братом.
Не упрямьтесь, доверьтесь мне, поведайте мне все. Уверяю вас, дю Бушаж, мое
могущество и мое расположение к вам найдут средство против всего, кроме
смерти.

- Ваше величество, - воскликнул молодой человек, бросаясь к ногам короля,
- ваше величество, не подавляйте меня изъявлением доброты, на которую я не
могу должным образом ответить. Моему горю нельзя помочь, ибо в нем
единственная моя отрада.

- Дю Бушаж, вы - безумец, и, помяните мое слово, вы погубите себя своими
несбыточными мечтаниями.

- Я это прекрасно знаю, сир, - спокойно ответил молодой человек.

- Так скажите же наконец, - воскликнул король с некоторым раздражением, -
что вы хотите? Жениться или приобрести некое влияние?

- Ваше величество, я хочу снискать любовь; вы видите, никто не в силах
помочь мне удостоиться этого счастья; я должен завоевать его сам, сам всего
достичь для себя.

- Так почему же ты отчаиваешься?

- Потому что я чувствую, что никогда его не завоюю, ваше величество.

- Попытайся, сын мой, попытайся; ты богат, ты молод - какая женщина
способна устоять против тройного очарования красоты, любви и молодости?
Таких нет, дю Бушаж, - их не существует!

- Сколько людей на моем месте благословляли бы вас, сир, за вашу
несказанную снисходительность, за милость, которую вы мне оказываете и
которая меня подавляет. Быть любимым таким государем, как ваше величество, -
это ведь почти то же, что быть любимым самим богом.

- Стало быть, ты согласен? Вот и отлично, не говори мне ничего, если
хочешь соблюсти свою тайну: я велю добыть сведения, предпринять некоторые
шаги. Ты знаешь, что я сделал для твоего брата? Для тебя я сделаю то же
самое: расход в сто тысяч экю меня не смущает.

Дю Бушаж схватил руку короля и прижал ее к своим губам.

- Ваше величество, - воскликнул он, - потребуйте, когда только вам будет
угодно, мою кровь, и я пролью ее всю, до последней капли, в доказательство
того, сколь я признателен вам за покровительство, от которого отказываюсь.

Генрих III досадливо повернулся к нему спиной.

- Поистине, - воскликнул он, - эти Жуаезы еще более упрямы, чем Валуа.
Вот этот заставит меня изо дня в день созерцать его кислую мину и синие
круги под глазами - куда как приятно будет! Мой двор и без того изобилует
радостными лицами!

- О! Сир! Пусть это вас не заботит, - вскричал Жуаез, - лихорадка,
пожирающая меня, веселым румянцем разольется по моим щекам, и, видя мою
улыбку, все будут убеждены, что я - счастливейший из смертных.

- Да, но я, жалкий ты упрямец! Я-то буду знать, что дело обстоит как раз
наоборот, и эта уверенность будет сильно огорчать меня.

- Ваше величество дозволяет мне удалиться? - спросил дю Бушаж.

- Да, дитя мое, ступай и постарайся быть мужчиной.

Молодой человек поцеловал руку короля, отвесил почтительнейший поклон
королеве-матери, горделиво прошел мимо д'Эпернона, который ему не
поклонился, и вышел.

Как только он переступил порог, король вскричал:

- Закройте двери, Намбю!

Придворный, которому было дано это приказание, тотчас громогласно объявил
в прихожей, что король никого больше не примет.

Затем Генрих подошел к д'Эпернону, хлопнул его по плечу и сказал:

- Ла Валет, сегодня вечером ты прикажешь раздать твоим Сорока пяти
деньги, которые тебе вручат для них, и отпустишь их на целые сутки. Я хочу,
чтобы они повеселились вволю. Клянусь мессой, они ведь спасли меня,
негодники, спасли, как Суллу - его белый конь!

- Спасли вас? - удивленно переспросила Екатерина.

- Да, матушка.

- Спасли - от чего именно?

- А вот - спросите д'Эпернона!

- Я спрашиваю вас - мне кажется, это еще надежнее?

- Так вот, государыня, дражайшая наша кузина, сестра вашего доброго друга
господина де Гиза, - о! не возражайте, - разумеется, он ваш добрый друг...

Екатерина улыбнулась, как улыбается женщина, говоря себе: "Он этого
никогда не поймет".

Король заметил эту улыбку, поджал губы и, продолжая начатую фразу,
сказал:

- Сестра вашего доброго друга де Гиза вчера устроила против меня засаду.

- Засаду?

- - Да, государыня, вчера меня намеревались схватить - быть может, лишить
жизни...

- И вы вините в этом де Гиза? - воскликнула Екатерина.

- Вы этому не верите?

- Признаться - не верю, - сказала Екатерина.

- Д'Эпернон, друг мой, ради бога, расскажите ее величеству
королеве-матери эту историю со всеми подробностями. Если я начну
рассказывать сам и государыня вздумает подымать плечи так, как она подымает
их сейчас, я рассержусь, а - право слово! - здоровье у меня неважное, надо
его беречь.

Обратясь к Екатерине, он добавил:

- Прощайте, государыня, прощайте; любите господина де Гиза так нежно, как
будет вам угодно; в свое время я уже велел четвертовать де Сальседа - вы это
помните?

- Разумеется!

- Так вот! Пусть господа де Гиз берут пример с вас - пусть и они этого не
забывают!

С этими словами король поднял плечи еще выше, нежели перед тем его мать,
и направился в свои покои в сопровождении Мастера Лова, которому пришлось
бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за ним.

Глава 25

БЕЛОЕ ПЕРО И КРАСНОЕ ПЕРО