помогая мне выбраться на площадку.
кусок мяса, отщипывает край, угощает Нину, отщипывает себе и аппетитно жует.
распускал аппетит.
тучи, соединившись, захватили полнеба к северо-западу от нас. Под их темным
сводом блекнут в сумрачной синеве далекие хребты. Воздух сух. Солнце еще
удерживает за собой узкую полоску у горизонта.
отсюда, выпадет снег, не ахти как уютно будет тут, в поднебесье!
они обычно не задерживаются.
сумрачными тенями, кажутся отвесными стенами. А ниже, куда веками стекаются
камни, виднеются исполинские осыпи, и кое-где бродит по щелям холодный
туман. Далеко направо, ближе к Охотскому морю, вздымается голец Сага, весь
испещренный черными впадинами. На его тупом конусе виден солнечный зайчик --
это Трофим дает отраженный солнечный свет зеркалами гелиотропа. Такие же
светящиеся зайчики видны еще на трех господствующих вершинах, расположенных
южнее и севернее, на расстоянии 25 -- 40 километров от нас.
воздуха, влияющие на точность наблюдений. Мы терпеливо ждем.
стараясь увести ее в прошлое.
нет ни тех подвалов, ни карьеров, ни Хлюста... Да и о нас забыли, как о
прошлогоднем ветре. И все же интересно будет увидеть знакомые места,
взглянуть на них другими глазами.
крадеными часами. Следователь упорно расспрашивал о каком-то беспризорнике,
Ермаке, которого они усиленно тогда разыскивали.
и на ее лицо легла грусть воспоминаний.
Важно, что мы с Трофимом пережили бурю, вернулись к жизни, нашли новых
друзей и еще будем с ним счастливы. Но нам нелегко достался этот перелом.
тяжелой глыбой давит на землю. Под нею, в ожидании чего-то недоброго,
распластались огромные каменные кряжи. У дальнего их края, где в темноте
слились тучи с горизонтом, в бликах молний хлещет дождь. Но над нами еще
солнце и лоскут прозрачной синевы.
вычислять. На какое-то время мы с ним забываем про погоду, про горы, про
свое существование. И вдруг над нами бездной света разрываются небеса, и,
точно пронзенная разрядами, вздрагивает земля. Откуда-то издалека, снизу,
доносится кудахтающее эхо обвала.
инструмент и укладывая его в ящик.
солнце. Даю сигнал на пункты зажечь фонари, и мы все трое сбегаем под
карниз, следим оттуда за страшным небом. Его близость, его неодолимое
молчание вызывают невольную боязнь.
чернотой. От мрака сдвинулись вершины хребтов. Что-то будет -- это ощущение
ни на минуту не покидает нас. И вдруг блеск, почти кровавый, и в то же
мгновение над нами раздается оглушительный удар. Что-то с треском сыплется с
неба и, отдаляясь, где-то в провалах заканчивается глухим аккордом. Снова
рвется небо, опаляя нас ярким светом, еще и еще падает на вершины удар за
ударом. Голец вздрагивает. Нина, бледная, растерянная, прижимается ко мне.
Она впервые видит так близко грозовые тучи, их разгул.
грохочут небеса. Вспышки молний неотделимы от разрядов. Какая сокрушительная
сила в тучах!
дождем падает на камни град, все гуще, все крупнее. Он налетает шквалами, за
десять минут отбеливает хребты.
разгневанных туч. Следом уплывает темнота, вместе с ливнем и ветром. Еще
несколько минут, и мы приходим в себя, но ощущение какого-то невероятного
физического напряжения не оставляет.
землю. В розовом закатном свете крупные градины сверкают, словно самоцветы.
Куропатка громким криком собирает разбежавшихся птенцов.
горизонта отдирается плотный войлок облаков.
тяжестью на голец Сага. Бездонную черноту раскалывает молния. Из верхних
слоев облаков она обрушивается на вершину Сага, жалит ее острием, еще и
еще... Кажется, небо там сосредоточило свой главный удар, весь свой гнев!
вспышек молнии, сопровождающихся отдаленным гулом.
потрясенная картиной вечерней грозы.
чернотою у горизонта блекнут слабые очертания хребтов. Прорезаются дали. К
нам возвращается хорошее настроение.
точно звездочки, на вершинах гор, где сидят гелиотрописты. Можно наблюдать.
далекий огонек на Саге. Я усаживаюсь на свое место с журналом. Видимость
после грозы идеальная, свет фонарей четкий, работается легко. Долго в тиши
ночной слышится наш шепот.
на окончательные подсчеты, и мы крепко жмем друг другу руки -- работа
закончена!
бродили по этой скучной земле. Мы почувствовали величайшее облегчение --
оттого, что цель, наконец, достигнута и все трудные испытания лета
оправданы.
говорю я, направляя свет фонаря на далекий голец.
греется в палатке.
два длинных, один короткий -- значит, поняли. Снова возвращаюсь к Трофиму.
Сигналю долго. Не отвечает. Неужели уснул? Вот ведь досада!
стоянку, но не положено уходить с пункта, не оповестив гелиотропистов об
окончании работы.
значит, кто-то есть на гольце. Как примут сигнал, так и я приду. Оставьте
мне свои фуфайки.
силуэты уснувших гор. И среди них, на самой далекой -- Саге, сиротливо
мерцает огонек фонаря. Я не свожу с него глаз. Сигналю долго, пока не устает
рука. А потом впадаю в раздумье. Что это значит? Трофим, при всех
обстоятельствах, не мог проспать Разве, узнав, что Нина тут, оставил за себя
Фильку, а сам ушел? А Филька уснул без привычки. Ну что ж, посигналю еще,
проснется же он, окаянный, не век же будет спать. И я продолжаю сигналить.
больше беспокоят меня. Нет, Трофим не мог уйти с пункта -- это не в его
натуре. Уснул и он.
утра Невесело одному ночью над пропастью, рядом со звездами. Начинаю
мерзнуть. Гашу свет, разуваюсь, натягиваю рукава телогрейки Михайла
Михайловича на ноги, закутываю их в полы, а телогрейку Нины кладу под бок.
Все время дрожу. В полузабытьи вижу темную синеву неба, силуэты гор и огонек
на далеком гольце.
прикрывшей горы, поднимаются конусы вершин, освещенные солнцем. Туман
бугрист, неподвижен, точно зимняя тундра после пурги. Я хватаю бинокль,