выглядит на бумаге.
домой - чего же тебе еще надо?
как всегда, но с оттенком недоумения. - Я получил от Андрея Дмитрича
странную телеграмму. Она у меня с собой. Сейчас прочитаю. "Признаки на
десятый день, не сообщайте домой шестьдесят три, вагон восемь". Судя по
дате, он завтра должен быть здесь. Но почему не сообщать домой? И что это за
признаки? Вы от него ничего не получали?
ВСТРЕЧАЮ АНДРЕЯ
подумалось, что и это чем-то связано с непонятными телеграммами от Андрея.
"Стало дурно, сняли на какой-нибудь маленькой станции", - представилось мне,
и Малышев, который научился, кажется, читать мои мысли, укоризненно покачал
головой.
вышел, и я издалека увидела его среди шумной, разговаривающей, идущей по
перрону толпы.
сдержанному, а в это мгновение просветлевшему лицу поняла, что у него так
же, как у меня, отлегло от сердца.
медными шляпками, старинного вида. Кепка была откинута со лба, плащ
переброшен через плечо. Лицо было румяное, глаза блестели. С первого взгляда
мне показалось даже, что он загорел, посвежел...
встретить его, - с таким радостным, удивленным выражением он остановился,
поставив на перрон чемоданы.
разглядывая, как всегда после разлуки. - А ты что-то похудела. Как Павлик?
Здравствуй, Михаил Алексеевич.
получили?
я что-нибудь и напутал. Зато телеграфистка попалась такая славная. "Зачем я
буду сдачу себе оставлять, безразлично, хотя бы и десять копеек? Разве я не
понимаю, что нахожусь на государственной службе?"
недоумевающим взглядом.
армянами ехал, один инженер-электрик, а другой - хозяйственник. Чудесные
парни! Черт возьми, да я же, кажется, с ними не попрощался! Михаил
Алексеевич, постой! - крикнул он Малышеву, который, оставив нас на лестнице,
отправился было разыскивать свою машину, стоявшую среди других перед
вокзалом. - Я с армянами ехал, нужно проститься!
Дмитрич.
ведь всю дорогу повторял в уме, даже узелок завязал на память. И вот поди ж
ты, забыл! Ну, не беда! Ведь это не беда, Таня?
приедем домой, а ты ляжешь, отдохнешь. Должно быть, ты простудился в дороге.
народ! Таня, почему бы нам с тобой не поехать куда-нибудь вместе? Вот они,
например, приглашали меня в Ереван, не летом, разумеется, а осенью, когда не
так жарко. А у вас тут давно такая жара?
нетерпеливо перекинул плащ на другое плечо. У него пылали щеки, и не
поправился он, как мне показалось с первого взгляда, а, напротив, осунулся,
похудел. Мы подошли к машине. Малышев помог мне и украдкой подбадривающе
пожал мою руку.
прочим, хотел ему персиков привезти, а Капустин отсоветовал - "половину
выбросите в дороге". Ну и выбросил бы, черт побери! Осторожно, там
материалы, - быстро сказал Андрей шоферу, который поставил нам в ноги
незнакомый кожаный чемодан. - Ты не поверишь, как я скучал без него! Ведь мы
с ним собирались в цирк на прошлой неделе. Вот, оказывается, без кого я жить
не могу. Без тебя тоже не могу, но как-то совсем по-другому.
Малышев, сидевший рядом с шофером, сказал ему адрес.
веселыми, лихорадочными глазами. Мы выехали на площадь Дзержинского. -
Водитель, это что за машина? Новая марка?.. Постой, но все-таки надо же
вспомнить, что я хотел сказать тебе, Таня.
завязал на память.
побледнело, глаза погасли. Из машины он вышел с трудом. Мы поддержали его,
поднялись по лестнице, уложили в постель. Малышев поехал за врачом.
словам, всю дорогу.
заведует складом и надеется сыграть заметную роль в художественной
литературе. Но вот что самое любопытное. Ведь ему удалось все-таки разыскать
Раевского. Я записал адрес: где-то под Москвой, на станции Востряково.
пограничников несколько нехарактерных случаев этой болезни, заподозрил
клещевой возвратный тиф, который часто путают с малярией. Однако это была,
по-видимому, какая-то особая форма возвратного тифа.
белых мышей не удалось достать на заставе, да и не было уверенности в том,
что они окажутся восприимчивыми к этой форме болезни. Оставалось только
одно: заразить себя и таким образом увезти "особую форму" с собой; Андрей
уверял меня, что это единственный выход.
десяти суток, и Андрей, у которого были дела в Ташкенте, рассчитал, что
первый приступ начнется на другой день после возвращения домой. Он ошибся,
впрочем немного. Температура поднялась в дороге, за тридцать шесть часов до
Москвы.
мучительными головными болями. Андрей всегда плохо переносил высокую
температуру и знал, что будет болеть тяжело. Не два и не три, а семь
приступов перенес он, и каждый раз терял сознание, бредил, умолял меня не
уходить, хотя я дежурила у него днем и ночью, жаловался, что доктора не
позволяют ему наблюдать за течением болезни, и требовал, чтобы в Среднюю
Азию для борьбы против песчанок была немедленно направлена крупная воинская
часть, располагающая всеми средствами современного вооружения.
ИСЧЕЗНУВШИЙ МИР
калитку, куры взволнованно лопочут, гусь бросается на меня, растопырив
крылья, сердито вытянув шею, - нельзя сказать, что в этом доме приветливо
встречают гостей. Одутловатый человек, с набрякшим лицом, спускается с
крыльца маленькой веранды.
эту минуту: вот толстый гимназист в распахнутой шубе стоит перед дверью
гадалки, и под бобровой шапкой видно его потное, взволнованное лицо. Вот
наглый мрачно-иронический субъект уговаривает меня украсть у Павла Петровича
письма знаменитой актрисы. Вот сытый, самодовольный нэпман-делец ведет под
руку красавицу по ресторанному залу. Портреты расплываются, тают. Обрюзгший,
опустившийся человек с висящими под подбородком восковыми складками кожи, с
грязным кадыком, торчащим из воротника синей засаленной куртки,
всматривается в мое лицо тревожно моргающими глазами.
вами.