Чтение 100–й страницы книги ~Время меча~

разряду, это я вам обещаю. Понимаю, приятного мало, но лучше перетерпеть
запах, чем превратиться в покойника на самом деле.

-- М-да, -- скорчил брезгливую мину принц.

-- Наука требует жертв, -- развел руками Эйрих. -- А политика -- тем
более.

После того, как план был утвержден, осталось лишь претворить его в
жизнь. Эйрих объяснил дедушке Кайсы, какие вещи им потребуются. Старому
пастуху идея не слишком понравилась -- она отдавала глумлением над
похоронным обрядом -- но он понимал, что исключительные случаи для того и
существуют, чтобы делать исключения. Сам факт, что он помогает чужакам
против солдат собственной страны, его, как и его односельчан, не смущал
совершенно -- чужаки были гостями и принесли селению только добро, а солдаты
похитили их друзей. К тому же один из чужаков сам стал теперь жителем
кишлака, так что и его друзья были уже не чужаки вовсе, а свои. Понятия
государственных интересов для этих горцев не существовало вовсе -- шах
Хурданистана был для них такой же несуществующей абстракцией, как и король
Тарвилона.

Для путешественников раздобыли черную одежду по размеру и арбу. Гробов
сельские жители не использовали -- покойников просто пеленали. Стало быть,
путешествие для Артена должно было стать еще менее комфортным.

Элина, вообще-то, тоже не пришла в восторг, когда ей впервые за
несколько лет пришлось облачиться в женское платье. Наряд горянки, впрочем,
не предназначался для придворных церемоний, а потому был все же более
удобен, чем орудия пыток, создаваемые западными портными -- в частности,
просторные шаровары, в отличие от тяжелых юбок, не мешали ходить, бегать и
ездить верхом, да и мягкие сапожки не шли ни в какое сравнение с узкими,
уродующими ногу туфлями на высоком каблуке. Но одежда была лишь половиной
дела. Надо было чтото делать с лицом -- лицом человека белой расы.

Этим занялся Эйрих. Сначала он натер лицо и руки Элины какой-то мазью
без запаха, в результате чего кожа приобрела характерный для восточной расы
желтый оттенок. Потом выкрасил ее волосы, и без того темные, в совершенно
черный цвет. Затем долго колдовал над ее бровями. Наконец отстранился,
критически осматривая свою работу.

-- Скулы, конечно, не очень, но в целом ничего, -- вынес он вердикт. --
Постарайтесь не открывать широко глаза -- впрочем, при здешнем солнце это
нетрудно.

Графиня привычным движением вынула из ножен меч и попыталась
рассмотреть свое отражение в его отполированной поверхности, но изображение
было слишком нечетким. Тогда она вышла во двор и склонилась над кадкой с
водой. Увиденное поразило ее не меньше, чем когда-то -- превращение Эйриха в
степняка. Эрвард Эльбертин исчез. Исчезла даже и Элина Айзендорг. Из кадки
на нее смотрела местная девушка с тонкими полумесяцами черных бровей и
родинкой на щеке, отвлекавшей внимание от невосточной формы носа. Было
видно, что девушка эта, хотя и происходит из небогатой горской семьи,
тщательно заботится о своей внешности и высшим счастьем считает поскорее
выйти замуж и нарожать побольше детей. Элина презрительно фыркнула и
отвернулась.

Одно лишь смущало Эйриха -- по-мальчишески короткие волосы графини,
хотя они и должны были скрыться под черным платком. Но, как выяснилось, в
знак траура горянки остригают себе волосы, так что все идеально сошлось. Над
своей внешностью Эйрих тоже поработал -- изменил цвет кожи и подстриг на
местный манер усы.

Последнюю и самую неприятную часть маскировки -- пеленание Артена --
было решено проделать уже после того, как беглецы покинут кишлак. Наступила
пора прощаться -- как всем было понятно, навсегда. И если с жителями кишлака
отъезжающих ничего не связывало, то Йолленгел был верным товарищем Элины и
Эйриха многие месяцы, деля с ними все трудности и опасности путешествия.

-- Удачи вам, Йолленгел, -- хлопнул его по плечу Эйрих. -- Я бывал груб
с вами... не держите зла.

-- Все нормально, Эйрих, -- эльф накрыл его руку ладонью, задержав на
своем плече. -- Я тоже доставил вам хлопот. Но ведь вы никогда не
утрачиваете бдительности, правда?

-- Это точно, -- ухмыльнулся Эйрих.

-- Прощайте, Йолленгел, -- подошла, в свою очередь, графиня, крепко
пожимая ему руку. -- Сентиментальность не к лицу воину... но мне жаль, что
мы больше не увидимся.

-- Эрвард... Элина... даже и не знаю, как вас называть, -- эльф тряхнул
головой, неловко улыбаясь. -- Спасибо вам за все, что вы для меня сделали.
Это благодаря вам я понял, что люди -- не злобные выродки... во всяком
случае, не все.

-- Йолленгел, знайте, что память о вас и вашем народе сохранится, --
Элина показала ему толстую пачку исписанных листов. -- Люди и через века
будут читать эту книгу... И они будут знать, кто на самом деле виноват в
исчезновении эльфов.

-- Не пишите об этом, если хотите, чтобы вашу книгу читали через века,
-- покачал головой Йолленгел. -- Никто не любит, когда ему напоминают о его
вине... они объявят все вымыслом и предпочтут забыть, как уже забыли один
раз.

Элина промолчала, но видно было, что она не собирается с этим мириться.

-- Ну, желаю вам удачи, -- сказал эльф. -- И, пожалуйста, будьте там
осторожны. Ради вас... и ради нашей книги.

Графиня еще раз стиснула его руку, а потом повернулась и пошла к
лошадям. Для путников было подготовлено пять коней; три стояли под седлами,
одного впрягли в арбу и на одного навьючили поклажу. Элина последней
запрыгнула в седло, испытывав мимолетный дискомфорт от того, что меч не
хлопнул ее привычно по бедру. "Ну, вперед! " -- скомандовал Эйрих, и лошади
тронулись. Элина несколько раз оборачивалась и махала рукой Йолленгелу и
другим провожавшим. Эльф, уже в туземной одежде и бараньей шапке, издали
выглядел бы настоящим горцем, если бы не светлые волосы. Затем дорога
свернула, и кишлак скрылся за склоном горы.

Эйрих не сказал, чем он пропитал погребальные пелена, но запах
получился, действительно, натуралистичный. Не очень сильный --
предполагалось, что покойный умер недавно, хотя жаркое, уже почти летнее,
солнце делало свое дело быстро -- но вполне ощутимый с близкого расстояния.
Непропитанной осталась только ткань, которой замотали голову, но Артену это
облегчило жизнь лишь частично. Прежде, чем подвергнуться этой процедуре, он
облачился в тряпье -- одежду все равно потом пришлось бы выбрасывать. Вместе
с Артеном запеленали и мечи, благо смрад не пристает к металлу.

Ехали молча, чтобы не нарушать траурного имиджа (а Элине вообще было
велено строго помнить, что она глухонемая). До ночи они никого не встретили.
На ночлег расположились в укромном месте, где, наконец, освободили принца из
его кокона. Артен был, разумеется, в прескверном настроении и говорил, что
не представляет себе, как сможет переносить подобное издевательство не
несколько часов, а целый день. Элина пыталась выразить ему сочувствие и
сказать, что ей тоже не сладко. "Почему бы вам, в таком случае, не махнуться
со мной местами? " -- окрысился принц. "Потому что Элина больше похожа на
девушку, чем вы, -- ответил за нее Эйрих и ядовито добавил: -- Я имею в виду
по облику, а не по поведению. "

За весь следующий день им лишь однажды попался навстречу пожилой горец,
который вел в гору ишака с поклажей. Завидев скорбный груз, он остановился и
провел рукой по лицу и бороде в ритуальном жесте соболезнования. Рандавани,
знавший туземные обычаи, а за ним и Эйрих, поклонились в ответ, прикладывая
руку к сердцу. Вечером на очередной стоянке Артен, хоть и пристыженный
накануне, не удержался от замечания, что весь этот маскарад затеян зря и
никого, кроме пары безобидных селян, они не встретят. "Хорошо, коли так", --
спокойно ответил Эйрих.

Утром следующего дня они миновали крупный кишлак, а во втором часу
пополудни, в самую жару, наткнулись на патруль.

Всадников было десять. Четверо в линию перегораживали горную дорогу,
зажатую, как обычно, между крутым склоном справа и обрывом слева, остальные
расположились за их спинами. Когда путники остановили коней, один из солдат
выехал из шеренги и задал вопрос Рандавани. Тургунаец без запинки и с
причитающейся скорбью в голосе поведал историю о внуке, гостившем у родни из
высокогорного кишлака и погибшем от укуса змеи; назвал он при этом и
селение, где произошло несчастье, и то, куда они направляются -- топография
приграничного Хурданистана была ему известна по картам, а кое-что он уточнил
у жителей кишлака. Солдат спросил, обращаясь уже к Эйриху, не встречали ли
они необычных людей по дороге. Эйрих ответил, что видели старика с ишаком,
но необычным он не показался. А вообще, у них горе, и они не присматриваются
к прохожим. Сам Эйрих, благодаря своему умению менять лицо, в эту минуту
казался типичным уроженцем здешних мест, и даже его неидеальное владение
языком, как бывало уже и раньше, не показалось подозрительным -- солдаты
знали, что чуть ли не в каждом горном кишлаке -- свой диалект, а характерную
для горцев интонацию Эйрих копировал очень точно. Потом солдат обратился к
Элине, которая никак не прореагировала; Рандавани объяснил, что его внучка
-- глухонемая. Хурданистанец оглядел Элину с подозрением.

-- Пусть сойдет с коня, -- велел он.

Эйрих показал графине жестами, что она должна сделать. Элина, чувствуя,
как сердце забилось сильнее (меч! насколько уверенней она бы себя
чувствовала с мечом на поясе! ), повиновалась. Солдат окинул ее внимательным
взглядом. Нет, под описание молодого беглеца она никак не подходила. Тот был
почти на голову выше, да и по лицу -- ничего общего. Всадник махнул рукой,
разрешая девушке вернуться в седло. Тем временем другой хурданистанец,
повинуясь распоряжению командира, подъехал к арбе и, перегнувшись с седла,