Чтение 100–й страницы книги ~Дело Локвудов~

не допила. От завтрака откажешься, весь лень наперекосяк пойдет. - С этими
словами Мэй вышла и закрыла за собой дверь, чтобы не слышать ответ
хозяина.

Но он не собирался ей отвечать. Мэй относилась к тому типу служанок, о
существовании которых, если они в данный момент отсутствуют, легко забыть.
А наверху Тина, она страдает, и он ничем не может ей помочь. Сознание
неспособности придумать что-то, найти средство вывести ее из состояния
отчаяния угнетало его. В первый и единственный раз в жизни ему пришла в
голову мысль увезти ее в какую-нибудь неведомую страну, где они могли бы
начать жизнь заново. Но он знал, что такой страны нет, и сама мысль об
этом лишь подтверждала его беспомощность.

Взяв с собой бостонские и нью-йоркские газеты, он перешел с террасы в
комнату, которую супруги Уайт именовали салоном, и сел на диван. Это слово
неизменно вызывало в воображении дам и джентльменов в вечерних туалетах,
благовоспитанно беседующих в то время, как слух их услаждает струнный
квартет, расположившийся за комнатными пальмами. По всей вероятности, не
только струнный оркестр, но даже солист-скрипач никогда не появлялся в
этих стенах, и тем не менее во всех описаниях дома и в переписке комната
эта именовалась салоном. Он рассеянно смотрел в газету, сам же в это время
терзался мыслью о дочери. Как она обнаружила, что заразилась венерической
болезнью? По всей вероятности, со слов других: ей сказали, что она
заразила кого-то. Если так, то, значит, есть на свете мужчина, который
презирает ее. И теперь она всю жизнь будет знать, что такой человек есть и
что рано или поздно он может сказать кому-нибудь: "Тина Локвуд наградила
меня триппером"; пусть даже не скажет, а только шепнет - все равно она
узнает и всегда будет этого бояться. Придет время, найдется еще мужчина,
который сделает ей предложение, а она вынуждена будет ответить: "Я не могу
иметь детей". И при этом непременно объяснит, почему не может, иначе она
не была бы Тиной.

Но для Престона Хиббарда это, кажется, не имеет значения...

Джордж Локвуд отложил в сторону газету и отправился наверх, к дочери.
Постучав в дверь, он сказал:

- Это я. Отец.

- Не надо, - вяло откликнулась она, но уже в этой короткой фразе
слышалась трагическая нотка.

Дверь была не заперта, и он вошел. Она сидела, понурив голову, в
кресле-качалке. Он закрыл за собой дверь, подошел к ней и положил ей на
голову руку.

- Я подумал, Тина.

- Не утруждай себя, папа. Я уже сама все обдумала. Мне надо уезжать.

- Я на твоем месте поступил бы иначе. "Время уходит". - Она подняла на
него глаза, потом с трудом перевела взгляд на часики, лежавшие у нее на
туалетном столике. Он кивнул. - Да, я имею в виду его. Я хочу, чтобы ты
поехала к нему. Сегодня.

- А потом что?

- И вышла бы за него замуж.

Она выпрямилась в кресле.

- Ты, должно быть, не очень внимательно меня слушал.

- Напротив, я слышал каждое слово, и, что еще важнее, он слышал, когда
ты ему все это рассказывала. Сейчас важно не то, что я думаю, а эти вот
часики и слова, которые он на них написал. Ты знаешь, где он сегодня?

- Сегодня? В школе.

- Поезжай туда. Без предупреждения. Просто так. Даже если этот брак
продлится всего несколько лет. Тина, все равно вам обоим это будет на
пользу.

- Почему ты так считаешь?

- Потому что вы этого хотите. Причина достаточно основательная. Ты
хочешь, чтобы я назвал более высокий мотив? Могу назвать.

- Таких мотивов я не знаю, - сказала она.

- Однако он есть. Даже два: он нуждается в тебе, а ты - в нем.

- Это и есть высокие мотивы? Здесь только эгоизм.

- Подумай об этом по дороге в школу святого Варфоломея, - сказала он.

- Знаешь что? Мне приходилось присутствовать на многих венчаниях, но
лишь сейчас я по-настоящему поняла, что значит быть отцом, отдающим замуж
свою дочь.

- И я это понял, - сказал он.

- А Джеральдине я ничего не скажу.

- Извести нас телеграммой, - сказал он.

- Он никогда не сможет сказать, что не знал, на что идет. Правда, папа?
- Эти слова прозвучали как заклинание.

Они поженились на следующее утро в Сентрал-Фолс, штат Род-Айленд, где
закон разрешал регистрировать браки сразу. Телеграмма гласила:

ВРЕМЯ НЕ УХОДИТ ПОЖЕНИЛИСЬ СЕГОДНЯ В ДЕСЯТЬ УТРА

ЦЕЛУЕМ КРЕПКО ПРЕС И ТИНА.

Когда ее принесли, Джордж и Джеральдина обедали.

- Конечно, ты об этом знал, - сказала Джеральдина.

- Это же я собирался тебе сказать.

- Но я сказала первая. Знал?

- Догадывался.

- Доволен? Ну конечно, доволен. Да?

- Еще бы. Более приятной вести не могу себе представить.

- Я с самого начала этого хотела.

- Верно. И я это видел.

- Интересно, где они будут жить. Ты думаешь, он останется в школе
святого Варфоломея? Просто не представляю себе, каково это - жить в
окружении сотен парней, только и думающих что о сексе.

- Когда я там учился, никто и не думал о сексе.

- Когда ты там учился, то был, по крайней мере, один человек, который
думал о сексе. Этот человек - ты. Спал, наверное, с горничной.

- У нас не было горничных. Мы сами стелили себе постели.

- Ну, тогда, возможно, с женой директора школы.

- Она-то, жена директора, и была, наверно, причиной того, что мы так
мало думали о сексе. Не было у нас таких женщин, которые вызывали бы
физическое влечение. Среди ребят довольно широко была распространена
содомия, и, если кому-то становилось невтерпеж, он мог найти себе
партнера. Женщин в те годы мы не знали. Так что Тине, я уверен, опасаться
нечего.

- Как бы не так. Я бывала в мужских школах и сама видела, как они
поглядывают на женщин. А Тина как раз из тех, кто привлекает к себе
внимание. Тем более если узнают, что она новобрачная. Представляю, о чем
они подумают.

- Стало быть, школа святого Варфоломея в этом отношении - не
исключение.

- По-моему, было бы лучше, если б Тина поскорее родила ребенка, -
сказала Джеральдина.

- Правда? Почему ты так думаешь? - спросил он, избегая ее взгляда.

- Ты не хуже меня знаешь, что она не девушка. Будь у меня дети, я бы
чувствовала себя совсем иначе.

- Не сомневаюсь.

- Из меня могла бы выйти очень хорошая мать.

- Думаю, да. Но согласись, что бывают женщины, которые ведут полезный
образ жизни, не приумножая населения.

- Полезный кому?

- Самим себе и мужчинам, с которыми они спят. Уилме, например, без
детей лучше. Как и всему человечеству без ее детей. Не говоря уж о самих
этих детях.

- К твоему сведению, Уилма отнюдь не образец добродетели. Мне пришлось
изменить свое мнение о ней.

- Оно никогда не было очень лестным.

- Верно. А теперь стало еще хуже. Не спрашивай почему.

- Почему?

- Не скажу. Вот видишь, сколько бы ты ни размышлял, ни анализировал, а
многое еще останется для тебя незамеченным.

- Ничто не остается для меня незамеченным. Ничто.

- Я вижу, у тебя неплохое настроение. Ты, конечно, радуешься за Тину.

- Конечно. Тем более что я же все и устроил.

- Нет, ты невозможен, просто невозможен! Уж если кто устраивал, так это
я.

- Вынужден огорчить тебя, но устроил все я.

- Боюсь, через минуту ты и сам в это поверишь, - сказала она.

- Тем не менее я благодарен тебе. Твоя роль была небольшой, но ты
сыграла ее хорошо. И очень мне помогла. Я должен наградить тебя достойным
подарком.

- Не надо мне никаких подарков. Лучшей наградой мне служит твое хорошее
настроение. Уж и не помню, когда видела тебя таким в последний раз.

- И все же подарок будет. Завтра в Нью-Йорке найду для тебя что-нибудь
сногсшибательное.

- Ты едешь завтра в Нью-Йорк?

- Да. Заседание кондитерской фирмы. Хочешь со мной?

- Спасибо. Променять эту чудесную погоду на жаркий, душный Нью-Йорк?
Нет уж. Я бы не прочь пробыть здесь до первого октября.

- Даже когда начнется сезон ураганов?

- Может, обойдется и без ураганов.

- Верно. Илайес Уайт, конечно, с удовольствием продлит аренду еще на
три недели. Наш договор истекает десятого. Поговорю с агентством. Но если
мы останемся до первого октября, кто-то из нас должен будет съездить в
Шведскую Гавань и проверить.

- Что проверить?