кафтане с атласным кушаком рассказывал байку. Байка была интересная. Байка
была о том, как при прошлой еще династии один горшечник не мог заплатить
налога. У него описали козу и обещали описать даже кур, но тут какой-то
прохожий бог подарил горшечнику семечко тыквы, и из этого семечка выросла
тыква, наполненная золотыми монетами, так что и налог заплатили, и козу
выкупили, и даже купили племяннику место при управе.
брехня и что деньги размножаться не умеют, а наоборот, только тают: вон,
когда он был мальчишкой, курица на рынке стоила одну розовую, а теперь -
целых две.
при прошлой династии деньги умели размножаться, потому что на них рисовали
лик императора. И еще потому, что они были из золота, а не из бумаги. Вот.
Это бумага сохнет, а золотые деньги умножаются.
- про погибель-то, про гадость - деньги!
управе наместника Рехетты. Господин экзарх выпросил право чеканить золото,
как при прошлой династии.
мраморный стол и задумчиво глядя в кольчатую корзинку с доносами. Господин
судья любил вино, женщин, игру в "сто полей" и хорошую литературу. Доносы
были написаны обыкновенно безграмотно, и вдобавок на скверной серой
бумаге. Они были плохой литературой, и господин судья их не любил.
"Беззаконные времена, - думал судья, брезгливо проводя пальцем по верхнему
листу: - По закону от общности имущества должно родиться трудолюбие и
исчезнуть распри. А нынче наоборот: народ развращен, и о том, чем владеют
сообща - мало заботы и много распрей".
из дальней Шукки не поленился сообщить о подозрительных речах посещавшего
цех чиновника: "А работников смущал так: "Богатство происходит от труда, а
не от указов начальства. Труд создает разницу между тем, что принадлежит
всем и стало принадлежать одному труженику. Чиновники говорят: "Мы возьмем
у тебя часть труда, а взамен дадим "справедливость" и "безопасность". Но
какая справедливость там, где отбирают труд? Человек должен принадлежать
себе, а не государству. Тогда он стремится к праведному стяжанию, а
богатство страны возрастает. Если правитель указывает, как сеять рис и
делать горшки - то его указания рано или поздно станут собственностью
чиновника. Поэтому правитель ничего не может сделать больше, как
предоставить народу обмениваться богатствами, добытыми трудом. Маленькие
люди приходят на площадь и там меняют зерно на горшки, а горшки - на
одежду. Никто не станет меняться с другим, если это невыгодно. При обмене
не надобна справедливость чиновника, при обмене достаточно взаимной
выгоды".
был господином Адарсаром, инспектором из столицы. Судья встречался с ним.
Человек был феноменально глуп, как все болтуны, уверовавшие в свою
собственную болтовню, и всем напоминал: "Когда экзарх Харсома был еще
простым подданным, а не наследником престола, он был лучшим моим учеником
в лицее Белого Бужвы. Он предлагал мне любой пост в Варнарайне, но дело
мудреца - советы, а не распоряжения". Инспектор вот уже месяц во все совал
свой нос, дальше этого носа ничего не видел, бормотал о благе маленьких
людей и был, по-видимому, искренне убежден, что его послали в Варнарайн
оттого, что наконец оценили его мысли, а не оттого, что он бесплатно
предан своему бывшему лучшему ученику.
поднялся, подошел к черному сейфу с серебряной насечкой, откинул круглую
крышку и опростал корзинку с доносами. Потом поскреб за ухом, поклонился
духам-хранителям, вернулся обратно за стол и справился у охраны, правда
ли, что вчера за учиненный дебош задержан казенный флейтист Вилань? И,
получив утвердительный ответ, распорядился:
подхватил ее и понес. Вскоре она лежала на столе второго помощника
судебной управы.
человеком аравана.
араван выборным магистратом, а наместник - государственным уполномоченным.
Но интересы народные и государственные давно пребывали в высшей гармонии.
Оба чиновника назначались императором и, как гласили законы Иршахчана,
"совместно блюли справедливость".
Иршахчана: "Пусть араван занимается делом наместника, а наместник
занимается делом аравана. Тогда из провинции не прекращаются доносы, и в
столице растет осведомленность. Тогда нововведения невозможны, и народ
пребывает в довольстве. Когда же доносы прекращаются, араван и наместник
подлежат смене: ибо ничто так не способствует единству государевой власти,
как рознь ее чиновников."
престола. Это значило, что араван Баршарг и наместник Рехетта были преданы
экзарху, и доносы друг на друга слали экзарху же и лишь с дозволения
последнего - государю.
человеком некомпетентным и всегда искал случая это доказать. Что лучше
доказывает некомпетентность, чем важный донос, оставленный без внимания?
что упавший с неба предмет был гладкий и железный. Когда крестьяне видят
привидения, эти привидения пестры, многоруки и безвкусны. Донос развлечет
господина аравана, - он, говорят, суеверен..."
колдуны и гадальщики в узаконенных местах. Вся прочая магия была черной.
деньги и войну - это был вызов законам Иршахчана. Кроме того, он был
чрезвычайно рациональным человеком - а рациональней магии ничего нет.
кора имбиря, телом. Он был потомок одного из знатных аломских родов, почти
совершенно истребленных при государе Иршахчане за недостаток
почтительности. Сила его была такова, что он рассекал деревянный болван с
одного удара, и однажды, на спор, убил перед строем солдат пленника -
ударом кулака в висок.
Тот был в скверном настроении.
кувшине.
головами, то о старостах с чистыми руками. Об одном только чуде не читал,
вот уж чудо так чудо: урожай, убранный без потерь.
Господин араван поднялся на башню управы и там долго глядел на бумаги,
разложенные на столе. На бумагах была карта звездного неба, и звезды были
вдесятеро гуще, чем двадцать лет назад, когда молодой Баршарг кончал
столичный лицей. Кто бы мог подумать, сколько вещей, невидимых просто так,
можно увидеть через стеклянный глаз Шакуника! И кто бы мог подумать, что,
увидев больше звезд, мы не увидели в них ни больше порядка, ни больше
смысла...
во дворец к экзарху.
башенки-беседки. Экзарх Харсома чуть кивнул ему, приглашая сесть. Сам
Харсома сидел в глубоком кресле меж узорными столбиками беседки и слушал
бумагу, которую читал его молодой секретарь Бариша.
вместе с ним прыгали на столбах золотые лепестки, унизанные стеклянными
каплями. Потолок и углы пропадали в терпкой благовонной темноте. Секретарь
читал письмо столичного инспектора, старого учителя экзарха. Экзарх
подарил инспектору диковинную черепаху с золоченым панцирем, а тот по
скромности переслал подарок в соседнюю провинцию, другу, а письмо сунул
под панцирь: как ребенок, право! Секретарь поглядывал на экзарха: не
скажет ли чего. Но лицо экзарха оставалось по ту сторону освещенного
пятна. Только видно было, как тонкие, холеные руки покручивают золотое
кружево паллава - свободно свисающего через плечо конца ткани. Официальной
одежде вейских императоров и членов их рода полагалось быть нешитой.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Орлов Алекс