подтянутый и строгий, плечи развернуты, подбородок убран - точно гвардеец на
параде. Все, что надо, выполнено было не спеша и аккуратно. Конь вычищен
скребницей; широкополая шляпа надета прямо и твердо. Даже и Самюэл не
держался бы достойнее, чем Том, возвращающийся домой. Ястреб кинулся с
высоты когтить цыпленка - Том и головы не повернул.
надел недоуздок, насыпал плющеного ячменя в ящик у яслей. Снял седло,
повернул потник нижней стороною кверху, чтобы высушить. Когда ячмень был
съеден, Том вывел коня во двор и пустил пастись на волю, на неогороженный
земной простор.
отвращением. Он вошел в гостиную - табурет неприязненно посторонился. Спички
в кармане отсырели, и Том виновато пошел на кухню за сухими. Вернулся -
лампа стоит беспристрастно и одиноко. Том поднес спичку, и сразу, охватив
круглый фитиль, пламя встало желтое, дюймовой высоты.
Пискнули мыши в кухне, он обернулся на шум, увидел свою тень на стене - тень
эта почему-то в шляпе. Он снял шляпу, положил на стол.
зная, что этим защитишь себя ненадолго, что сейчас вызовут на суд, где
судьей будет он сам, а присяжными и обвинителями - преступления его.
и его стали уличать: Тщеславие в том, что он одет безвкусно, грязен, груб;
Похоть - в том, что тратится на проституток; Нечестность - что притязает на
талант и силу мысли, коих не имеет; Обжорство выступило рука об руку с
Ленью. И Том был рад этим 0бличениям, ибо они заслоняли его от чего-то
огромного, серого, ждущего в заднем ряду, - грозное, серое, маячило там
Преступление. Том выискивал в памяти грешки и прегрешения, силясь
прикрыться, спасти себя ими. Они казались почти добродетелями: Зависть к
богатому Уиллу; Измена маминому Богу; пустая Трата времени и надежд;
болезненное Уклонение от любви.
добр, будь велик, будь Том Гамильтон".
друзей" - и кивнул Безобразию, Невежеству, Сыновнему Непослушанию, Грязным
Ногтям. Опять обратился к Тщеславию. Но тут выступило вперед, оттеснив
прочих, Серое. Поздно прятаться за детские грешки. Серое - это Убийство
Сестры.
в которой еще кружились, растворяясь, кристаллы и поднимались светлые
пузырьки, и повторил вслух в пустой, пустынной комнате: "Соль вылечит. К
утру пройдет. И все будет в порядке". Вот так он заверял ее, в точности так,
- и стены, стулья, лампа слышали, и ему не отпереться. Нет во всем мире
места Тому Гамильтону. Он уже искал. Он тасовал страны и города, как
игральные карты. Лондон? Нет! Египет - пирамиды, сфинкс... Нет! Париж? Нет!
Но погоди - в Париже ведь грешат почище твоего. Нет! Ну ладно, подожди пока,
Париж, - еще к тебе, может, вернемся. Вифлеем? О Боже милостивый, нет!
Тоскливо было бы там чужаку...
тебя не стало: то ли шепоток, поднятая бровь - и тебя уже нет; то ли не
стало тебя в ночь, крапчатую от пятен света, когда гонимый порохом свинец,
доискавшись твоего секрета, отворил тебе жилы.
двумя-тремя достойными деталями.
что раздражение относится к коптящей лампе.
пламя очистилось. Мысли задремывали. Но оплеухой серое Убийство разбудило
Тома. А рыжий Том, каменный Том устал. Кончать с собой - возня ведь и,
возможно, боль и мука.
ибо в нем сочетаются три мерзкие ей вещи: невоспитанность, малодушие и грех.
Оно для нее ничем не лучше прелюбодеяния и воровства. И надо как то уйти от
ее осуждения. Ведь если она осудит, то будешь страдать.
перехитришь, он вездесущ. Самюэлу надо сказать.
меня. Ты ошибся. Хотел бы я оправдать твою любовь, но зря ты меня любил и
зря гордился мною. Возможно, ты нашел бы выход, а я вот не могу. Не могу я
жить. Я убил Десси и хочу уснуть. И мысленно ответил за далекого отца: - Что
ж, понять тебя можно. Немалый есть выбор путей от рождения к новому
рождению. Но давай подумаем, как бы нам не оскорбить маму. Сделаем не
торопясь, родной мой.
величие - оно уже расправило плечи. Открой ящик стола и пораскинь тем, что
именуешь мозгами.
таких же конвертов и два карандашных огрызка, а в пыльном углу ящика
несколько марок. Вынул бумагу, очинил карандаши карманным ножиком. И стал
писать:
Оливия пригласила меня на День благодарения, и я, само собой, приеду. Наша
маленькая Оливия умеет приготовить индюшку почти так же вкусно, как ты - но
я знаю, ты этому никогда не поверишь. А мне тут повезло. За пятнадцать
долларов купил мерина и, помоему, чистых кровей. Продали дешево, потому что
этот мерин - человеконенавистник. Прежний владелец не столько, бывало, сидел
у него на спине, сколько лежал на своей собственной, сброшенный наземь.
Отрицать не буду, норовист коняга. Бросал меня уже дважды, но я все равно
его объезжу, и тогда у меня будет едва ли не лучшая лошадь во всем округе.
Зиму убью на это дело, но обуздаю, будь уверена. Не знаю, почему столько
пишу о коняге. Но прежний владелец сказал о нем забавно. До того, говорит,
зол меринок - готов зубами выесть всадника из седла, А помнишь, как
говаривал отец, провожая нас на кроличью охоту: "Возвращайтесь со щитом или
на щите". Ну, до встречи в День благодарения.
Только приписал:
нашей матери. Меня убила лошадь - сбросила и лягнула в голову. Подтверди -
прошу тебя!
свой револьвер - "Смит и Вессон" 38-го калибра, - вложил патрон в гнездо,
что следующим ляжет под боек при повороте барабана.
его, дремлющего.
снова поднялся в седло и повернул коня на юг, к скудным холмам родного
ранчо. Том был истинный джентльмен.
* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
иногда задается вопросом: "Куда идет мир, как он кончится? Да, мы живем, но
в чем смысл жизни?"
человека страх и одновременно вдохновила его на благородные дела. Поэтому
вся его жизнь проходит в постоянном ожидании чего-то, в сомнениях и
переживаниях, как будто он смотрит фильм с Перл Уайт <Перл Уайт (1889-1938)
- американская киноактриса, завоевавшая популярность многосерийной картиной
"Опасные приключения Полины". Героини Уайт сочетают женскую
привлекательность и отвагу.> в главной роли. Со всеми своими мыслями и
поступками, желаниями и стремлениями, со всей своей жадностью и жестокостью,
состраданием и великодушием люди с самого начала попадают в сеть добра и
зла. Я считаю, что это единственная тайна, которая существует у
человечества, и она захватывает все наши чувства и наш рассудок. Добродетель
и порок стерегут первые проблески нашего сознания и пребудут с нами до его
последнего мерцания, как бы мы ни изменяли землю, море и горы, экономику и
нравы. Никакой другой тайны нет. Когда человек отрясает от ног своих прах и
тлен земной жизни, перед ним встает прямой и трудный вопрос: "Какая она была
- хорошая или плохая? Как я жил - правильно или неправильно?"
Крез, самый богатый и почитаемый современниками царь, спросил у Солона
Афинского: "Кто самый счастливый человек на свете?" Он жаждал ответа, потому
и задал этот вопрос. Его грызли сомнения, и ему надо было во что бы то ни