автоматически огляделась, привыкшая видеть где-то поблизости кающегося
поклонника.
во... и пошла к подворотне, где ее, по полусмерти избитую, обнаружил
несколько месяцев назад Алексей. Леха.
сильно пьяный. Однако, сжимал в бесчувственной руке букет измятых, изло-
манных ирисов.
раз и пошевельнулся, открыл один глаз: тот, который заплыл не так
сильно.
снова вырубился.
как деревенская баба.
диться и жить...
- Господи, какой же ты тяжелый...
начали долгое свое пешее восхождение на четвертый этаж.
джазы, которые и слушать-то противно, и понять невозможно.
культуры и должность занимала весьма высокую: заведовала отделом, - дру-
гими словами, если кому-нибудь пришло бы в голову применить к ней ста-
рые, дореволюционные, навсегда, слава Богу, отжившие мерки, - была в
свои едва сорок директором департамента и - автоматически - генералом.
Не больше и не меньше.
ным наш к ней интерес, а тут еще и подробность: вот уже лет пятнадцать
была Галина Алексеевна, дама по всему положительная и до самого послед-
него времени замужняя, влюблена в непризнанного художника и совершенного
диссидента.
строгими и на сей раз современными) вовсе и не совершенного, ибо писем
никаких он не подписывал, в демонстрациях не участвовал, менее того: не
только в демонстрациях, но и в пресловутых скандальных выставках, а дис-
сидентом был в том лишь смысле, что не нравилось ему все это, - ну, а
таких диссидентов у нас, сами знаете, пруд пруди, каждый второй, если не
чаще, даже, коль договаривать до конца, - даже и сама Галина Алек! Но
нет! до конца договаривать мы остережемся, чтобы как-нибудь случайно не
повредить нашей героине по службе, а заметим только, что противоестест-
венная эта влюбленность и стала, в сущности, причиною той совершенно
непристойной, гаерски-фантастической истории, которая, собственно, и по-
будила нас взяться за перо.
во время уборки урожая картофеля. Судьба ли, разнарядка ли райкома пар-
тии свела в одну бригаду вчерашнюю выпускницу Московского университета и
студента-первокурсника художественного училища. Студента звали Яропол-
ком!
и никогда его не звал: ни в те поры, ни посейчас, не назовет, наверное,
и в старости, - он для всех просто Ярик, и даже вообразить его Ярополком
или тем более - Ярополком Иосифовичем - столь же сложно и нелепо, как
Галину Алексеевну - Галею или, скажем, Галчонком, - язык не поворачива-
ется. Однако, хоть и Ярик, - а и тогда был он отнюдь не из тех салаг,
которые, позанимавшись год-другой в районном доме пионеров и с опреде-
ленным изумлением поступив в творческий ВУЗ, еще и на дипломе чувствуют
себя учениками, а некоторые в воздушном, приятном сем состоянии засижи-
ваются и до пятидесяти, - сколько он себя помнил, столько сознавал ху-
дожником. Может, по этому вот самоощущению, как-то, надо полагать, отпе-
чатлевшемуся и на внешности юноши, и выделила его Галина Алексеевна из
толпы, а не по тому одному, что был он свеж, черняв и чрезвычайно собою
хорош, - а уж выделив - заодно поверила на всю жизнь и в его талант.
стороны вполне взрослой женщины, - ему, пусть художнику, а - семнадцати-
летнему пацану, - не могла не вызвать в Ярике соответствующей реакции,
которую он тут же принял за первую любовь и которая, может, и была его
первой любовью.
отнюдь не предвещало черт знает какой развязки: днем Галина Алексеевна
работала с Яриком в паре: он рыл картошку, она - собирала в корзину, ве-
черами они гуляли по кладбищенской роще, разбирали надписи на крестах и
обелисках, вычитали даты рождений из дат смертей, всматривались в выц-
ветшие фотографии и фантазировали жизнеописания мертвецов, нередко заб-
редали и в заброшенную церковь, делая друг перед другом вид, будто не
замечают под ногами там и сям разбросанных антиромантических куч экскре-
ментов, попросту - говна, тем более, что небосклон мерцал сквозь купол
вполне романтически и провоцировал мечтания. Галина Алексеевна выслуши-
вала грандиозные планы спутника, лихорадочные от молодости и мандража, и
по очереди с Яриком выпивала из горл прихватываемый им иногда портвешок.
Ночи они тоже проводили вместе, впрочем, в обществе всей бригады, оде-
тые, вповалку на нарах, устроенных в недоделанном курятнике. И ни разу
так и не решилась Галина Алексеевна ни поцеловать красивого мальчика, ни
погладить по щеке, ни даже просто намекнуть на свое к нему особое распо-
ложение и готовность пасть, в которой, впрочем, и сама была далеко не
уверена.
на Алексеевна всосанным с молоком первой учительницы удивительным цело-
мудрием: комсомолка-активистка из крупного сибирского города, она и за
пять лет учебы в столице не перестала чувствовать провинциальное стесне-
ние, которое недавний и, в сущности, безлюбый брак с пожилым Тер-Оване-
совым, преподавателем журналистского мастерства и завотделом одного из
партийных органов печати, не уничтожил, а, напротив, усилил. Нет, впро-
чем, худа без добра: стеснение было принято начальством за важность и,
вкупе с протекцией супруга, обеспечило нашей героине все предпосылки для
головокружительной карьеры в министерстве, куда она была распределена на
должность коллежского регистра! тьфу! редактора.
день, в самый последний час колхозной их жизни, что перетерпи они хоть
чуть-чуть! Трудно даже сказать, чт именно подтолкнуло к проступку: соз-
нание ли скорой и, возможно, вечной разлуки; одиночество ли, в котором,
отстав, увлеченные разговором, от двигающейся к райкомовскому автобусу
бригады, они оказались; частность ли ландшафта в виде преградившего путь
ручья, - только в тот миг, когда Ярик взял будущего генерала на руки,
чтобы перенести на другой, в метре лежащий, берег (исключительно чтобы
перенести, ни для чего больше!), им внезапно овладела нервическая дрожь,
не укрывшаяся от Галины Алексеевны, в которой и в самой кровь уже стуча-
ла с утроенной противу обыкновения громкостью, и так и осталось неиз-
вестным, кто из них двоих стал собственно инициатором первого поцелуя,
затянувшегося головокружительно долго, так что левый сапог Ярика успел
напитаться сквозь микроскопическую трещинку холодной октябрьской водой.
ный, хоть и пыталась уверить себя, что невинное ее приключение опасности
для крепкой советской семьи не представляет и представлять не может и в
принципе и что, подзывай ее на яриковы звонки даже сам Тер-Ованесов, ни-
каких у нее оснований краснеть перед ним и смущаться не было бы.
Алексеевне всего две недели спустя: лишний петуший хвост в кафе, где,
сдавшись на один из настойчивых звонков влюбленного, встретилась она с
Яриком, основательно разрушил нормальную предусмотрительность; доводящие
обоих почти до обморока поцелуи задерживали в каждой попутной подворотне
- в результате к дому они подошли далеко заполночь. У подъезда нервничал
Тер-Ованесов, и фокстерьер Чичиков бегал кругами, преданно разделяя сос-
тояние владельца. Ярик, нетвердо сообщила мужу Галина Алексеевна.
Тер-Ованесов, буркнул Тер-Ованесов, не протянув руки, и раздраженно дер-
нул за поводок Чичикова, который радостно рванулся было к хозяйке. Лифт
в их ведомственном доме отключали в половине двенадцатого, и весь долгий
пеший путь на четвертый этаж резко протрезвевшая Галина Алексеевна сочи-
няла рассказ о вечере худ. училища, куда экстренно призвал ее долг служ-
бы, и о любезном, едва знакомом ей студенте, взявшем на себя, в об-
щем-то, тер-ованесов труд проводить ее до дому, - рассказ так, впрочем,
и не опубликованный, поскольку Тер-Ованесов выслушать его не пожелал, а
бестактно лег спать. Ладно! обиженно подумала Галина Алексеевна. Не хо-
чешь слушать - тебе же хуже! но недели три отговаривалась от Ярика заня-
тостью, болезнями, прочими вымышленными сложностями.
главное, собственному греховному желанию, она явилась, наконец, в комна-
ту общежития, - в первый же миг увидела над узкой железной койкою, не
слишком аккуратно заправленною, портрет себя. Несколько чрезмерная на ее