Чтение 8–й страницы книги ~Операция "Антиирод"~

- Там позади, оказывается, недалеко Нева. Но до нее стоят какие-то пошлые гаражи. Вот если бы все переделать, снести эти гаражи, сделать выход к Неве и пристань…

- Ну, рыба, у тебя и масштабы! - хмыкнул довольно. - Ладно, понял, еще обсудим. Конец связи.

- Целую! - нарочно громко успела крикнуть Светочка. И зачем-то оглянулась на телохранителей.

Я прекрасно понимаю, что он ТАК со мной разговаривает потому, что у него там рядом сидят люди. Но объясните мне, объясните, пожалуйста! Что там эти самые люди будут к нему хуже относиться, если он даст понять (мне? им?), что хорошо относится к любимой женщине? Нет, не сюсюкать по три часа в день, а чуть теплее разговаривать те пять минут в неделю, которые я отнимаю у его бизнеса. Это что - категорически запрещено в деловых кругах? Не комильфо?

- Домой! - рявкнула Светочка водителю, хотя в принципе привычки орать на людей не имела. По крайней мере, раньше.

Сэр Уинтон со свойственным всем настоящим джентльменам изяществом нагадил посреди прихожей.

- Эмма Петровна! Разберитесь, пожалуйста, с котом! Эмма Петровна! - Похоже, немка стала хуже слышать. Виталию - не говорить! Выгонит.

Светочка прошла в комнату и, не раздеваясь, выкурила две сигареты подряд. Рядом на столике надрывался телефон. Фигу тебе, не хочу слушать! Наконец, сработал автоответчик. Во-от кто мне улучшит настроение!

- Дуська, привет! - Птенчик наш, Илона, уже давно смирилась со своим новым именем. Раньше она скрипя зубами терпела "Дуську" только из уст Виталия. А теперь ее и родная мать, забывшись, Дусей зовет.

- Светик, я, кажется, лягушками вчера объелась! - Как же я люблю Илонку, ей-Богу! Она, наверное, последнее украшение моей жизни. Так и представляешь себе несчастную цаплю, лежащую на кровати с животом, полным лягушек. - Ты права, не надо было мне вторую порцию заказывать! - Я-то, конечно, была права, милая. Да только совсем в другом. И ничего про лягушачьи лапки я тебе не говорила. А просто посоветовала притормозить немного с шампанским. Проверяем.

- У тебя что, живот болит?

- Не-ет… голова… - Вот. Убедились?

- Ты "Эндрюс Ансвер" приняла? - Пардон за произношение, Дуська иначе не поймет, что я имею в виду.

- Светик, да при чем здесь "Эндрю"? Я тебе говорю, что отравилась!

- Ты говорила, что объелась, а не отравилась.

- Какая разница, если мне плохо! - Действительно, господа, какая? Чиво вы к девушке с глупыми вапросами пристаете?

- В общем, так, солнышко, - говорю как можно более убедительно. - Ты сейчас пойдешь на кухню…

- Я уже на кухне… - жалобно сообщила Илона.

- Очень хорошо. А теперь из углового шкафчика достань "Эндрюс Ансвер" и…

- Да нет там никакого "Ансвера"! - всхлипнула Дуська. - Я уже смотрела! Там только какой-то зеленый… сейчас скажу… ал ка…

- "Алка-зельтцер"? Так это еще лучше! Две таблетки - на стакан воды. Давай действуй, а я пока за сигареткой сбегаю.

Две минуты спустя:

- Ну что, выпила?

- Нет…Светик, я хотела спросить: а какой воды - горячей или холодной? - И в этом - она вся. Далее пойдет еще интересней. Главное - не забыть сообщить, что звоним мы ненадолго и по делу. - Светик, ты не волнуйся, я тебя ненадолго отвлеку. Я, собственно, по делу.

- Слушаю тебя, птичка моя. - Ой, я, кажется, и жаргон Дуськин переняла? Кошмар…

- Не знаю прямо, как и быть… Сейчас, говорят, модно грудью кормить. А я грудь сразу после родов перетянула. Ты не знаешь, что теперь делать?

Светочка прижала трубку к плечу и заскрипела зубами.

- Знаешь, БОТ тут я, наверное, ничего тебе посоветовать не смогу. Да и насчет того, что модно - первый раз слышу.

- Правда? Ну и фиг с ним! - С кем это, интересно, милая? - Да! А еще я тебе хотела похвастаться. - А, валяй! - Я себе заказала платье для филармонии! Знаешь, где?

- У Парфеновой, - брякнула Светочка, искренне надеясь, что Илону оттуда выставили с позором.

- Точно! - Дуська захихикала. - Черное такое, бархатное, с деко… короче, с вырезом таким и с такой фигней на шее. Одним словом - класс!

- Молодец. - Светочка глубоко затянулась сигаретой. Здесь надо немножко объяснить. Дело в том, что в этом сезоне дежурный писк - это посещение филармонии. В максимальном количестве брюликов и подобной мишуры. Виталий наш свет Николаевич отказался приобщаться к великому наотрез. Юра Илонкин в принципе не против филармонии. Но мы его сами туда не берем. У него при первых же аккордах классической музыки начинается что-то вроде медвежьей болезни. Нет, нет, не в прямом смысле! Ну, в общем, какие-то нелады со внутренностями. То он икать примется. А то животом на весь зал бурчать начинает. Неловко как-то. Поэтому мы решили ходить с Дуськой вдвоем. Она, как видите, решила подойти к делу серьезно и заказала себе специальное платьице для филармонии. Мысль в принципе верная. Перебирая в памяти Илонкины туалеты, я, честно говоря, ничего подходящего не нахожу. Так, так. С декольте, говоришь? Ну, ну. Хорошо, что у музыкантов есть куда смотреть и в зал они особо не заглядывают. А дирижер вообще ко всем спиной стоит. Стоп, стоп, не это главное.

- Дусь, а длина? Длина какая?

- До полу, конечно! Это ж филармония, а не кабак! - Ах ты, лапка, даже это понимаешь. - Ладно, все, я побежала. Вечером увидимся. Вы на открытие идете?

- Идем, идем, пока.

И вот ведь засела у меня эта Дуська в башке! Весь вечер потом - пока по дому шаталась, пока собиралась - все о ней думала. А что? Живет себе припеваючи, денег - навалом, Юра у нее, конечно, по уши деревянный, но тоже по-своему ее любит. И даже очень крепко. Вот женился. А уж ребенок… Я просто балдею от Дуськиного младенца. Готовая ходячая - пардон, лежачая - реклама чего угодно. Хоть памперсов, хоть детского крема, хоть еды. Валяется такое трехмесячное чудо в своей навороченной колыбели и довольно жизнью. Надо - спит. Надо - ест. Вовремя памперсы пачкает. Дуська говорит - идеальный ребенок. Ну-у, ей-то виднее, она его чаще Светочки видит. Ненамного, правда.

И чего хорошего Илонка в своей жизни совершила, за что ей такая награда? Другие вон колени стирают, грехи замаливая, а им - горе за горем. Ирка Колокольникова, Илонкина, между прочим, бывшая подруга, тоже проституткой в гостинице начинала. Первый мужик ей голову по пьянке проломил, за что и сидеть ему еще два года. Второй сам помер, но перед смертью успел все Иркины вещи вывезти в неизвестном направлении. Все, нажитое непосильным трудом спер! Ну, а третьего Колокольникова сама себе выбирала. По принципу: не важно, какой мужик, важно, чтоб донор был нормальный. Ребеночка, понимаешь ли, захотела родить. Ну? Родила. Пацаненок синенький, хлипче воробышка, посмотришь - плакать хочется. Так еще и донор этот с гонором оказался. Отсудить ребенка хочет. По судам Ирку таскает, везде ее аморальное поведение яркими красками расписывает… Чего это меня сегодня весь день на грустное тянет?

Ох, не ждала я от этого вечера ничего хорошего. Так оно и вышло. Виталий приехал, как всегда, секунда в секунду, молниеносно облачился в вечерний костюм, мановением руки мимоходом одобрил мое платье (а мог бы и пару слов сказать, я старалась), и все - уже в дверях стоит, ручонками машет: пора, пора. Я даже почти не разозлилась, только заметила, проходя мимо:

- Сэр, вы ничего не перепутали? Рабочий день окончился, мы отдыхать едем…

Ничего не сказала рыбка, только дверцей сильнее хлопнула.

Я и не собираюсь оправдываться, сама виновата. То есть я просто обратила внимание Виталия на тощую девицу в черном пальто. Ну, знаете, сейчас полгорода в таких ходит: ножки тоненькие, ботинки на толстенной подошве, шапчонка немыслимая, ушастая, рюкзачок микроскопический на попе болтается. Стиль такой. Причем чем меньше рюкзак итолще подошва - тем стильней.

- Смотри - девчонка. - Машина остановилась у светофора, и девушка начала переходить дорогу. Хорошо был виден ее розовый трогательный нос и посиневшие лапы, сжатые в кулачки, - кажется, уже подмораживало.

- Угу, - живо откликнулся Виталий. - Французская мелодрама. Она - студентка, он - пожилой преподаватель. Они ведут долгие содержательные беседы о смысле жизни и занимаются любовью в парке или у него дома в широкой супружеской постели. У нее короткие непослушные волосы, и она пахнет цветами. У него умная жена. Сын давно погиб. Все кончается очень плохо. Они расстаются из чувства долга, причем один из них попадает в дурдом. Врачи считают, что случай безнадежный, он останется в дурдоме до конца своих дней.

- Он? - Обалдеть можно от такой внезапной импровизации.

- Он. Или она. Не важно. - Мы давно уже проехали ту девчонку, а разговор все продолжался.

- Ну-у… А в наших декорациях? - Только бы не спугнуть, такие откровения у нас в последнее время очень нечасты.

- В наших? А, одна маета. Она - студентка, он - бизнесмен. Они почти не разговаривают и трахаются у него в машине. У нее вечно грязная голова и немереные амбиции. У него семья и работы невпроворот. Он жалуется на свою собачью работу, а она грызет когти. Все кончается быстро и смешно. Они расстаются из-за того, что она его заразила триппером. Всех своих мужчин она заносит в записную книжицу. Он там оказался под номером пятьдесят два. Или пятьдесят три.

- И сколько ей было лет? - Кажется, меня укачало в машине.

- Кому?

- Этой девушке.

- Какой, солнце?

- О которой ты рассказал.

- Да понятия не имею. Придумай сама. Шестнадцать. Нет, вру, в шестнадцать она не могла быть студенткой. Ну тогда восемнадцать.

Классная история, да? А вот теперь сиди и соображай: сказку тебе сейчас на уши навешали или правду-матку живьем крупными кусками нарезали.

Светочка так задумалась, что, выходя из машины, чуть не упала, зацепившись за что-то каблуком.

- У-у, коровушка… - ласково сказал Виталий, и Светочке захотелось его ударить.

С таким настроением мы и пошли отдыхать.

Хороший "ночник", навороченный. Может быть, даже слишком. И главное, не понятно, для кого все эти мульки. Для молодежи - слишком сложно. Для старперов - слишком современно. Богеме - не по карману, богема у нас сейчас на халяву пить предпочитает. Братве такой прикид - один вечер погулять, потом полгода ремонтировать придется. Не поняла я, честно. Что понравилось? Аквариум очень понравился на первом этаже. Бутерброды хорошие. Музыка? Не знаю. А вот НЕ понравились, во-первых, слишком темные и узкие лестницы, а, во-вторых, прозрачные столики в баре. Не поймешь: каприз ли это дизайнера или забота о морали. Ну, чтоб никто под столом коленки никому не гладил. Я думаю, посетителям быстро надоест постоянно ощупывать края столиков, чтобы не промахнуться с бокалом. Ну и еще: ручки на дверях сортиров в виде голых женщины и мужчины (угадай, где - кто) - это, по-моему, тоже перебор.

Ближе к полуночи началась программа. Народ, позевывая, переползал на второй этаж и рассаживался за столики. Да, тяжело сейчас удивить-развлечь нашу пресыщенную публику. Которую уже и бродвейские премьеры не трогают, и на "Crazy horse" в сон клонит. Кстати, о публике. Могу кое-что интересное рассказать. Но только про дам, мужики сегоднянеинтересные. Так, с кого начнем? Вон там, поближе к сцене, два столика. Ну, за правым все люди известные, представлять не надо. А вот за левым… Большая лиловая дама с черным веером - сама мадам Терентьева. Веера - ее слабость. Говорят, она предлагала Карлу Лагерфельду пятьдесят тысяч баксов за его веер. А тот не отдал. Пигалица рядом - ее новая любовница. Говорят, шведка, бывшая манекенщица дома Версаче. Сумма не указывается. Вторая большая дама - Лидия Семеновна Купчук, молочная королева Питера. Обожает колесить по Средней полосе России за рулем раздолбанного "газика". Знает миллион матерных частушек и охотно их исполняет в любом обществе. В драгоценных камнях не разбирается, но носит много и с удовольствием. Унылый дядька, похожий на идола с острова Пасхи, - ее муж. Единственный и верный.

Светочка спокойно разглядывала окружающих. Кстати, все остальные тоже этим занимались, с не меньшим удовольствием. На сцену почти никто не смотрел, хотя там старательно потела какая-то восходящая звезда. Наконец-то появились Илона с Юрой. Дуська прошла через весь зал, аккуратно переставляя свои ослепительные ноги и сложив губки поцелуйчиком. Я б на месте той восходящей звезды ушла бы сейчас со сцены и удавилась. С ее голосовыми данными и внешностью после Илонкиного прохода на сцене делать нечего.

- Ну, а вот, например, Дуська… - задумчиво сказала Светочка, наблюдая за подходящей Илоной.

- Что - Дуська? - Виталий едва скользнул взглядом.

- Она тебе разве совсем не нравится? - Оба явно понимали, что между ними идет какая-то очень нервная, не совсем корректная, но захватывающая игра.

- Не-а… - Виталий скроил на лице что-то брезгливо-смешное, став на мгновение дико похожим на Илонкиного сына, которому дали лимонный сок. - Женщина должна уметь говорить "нет". Даже если она при этом уже раздевается. А Дуська… Дуська и "экстренной связью с машинистом" в метро не побрезгует. Ты что-нибудь есть будешь?

- Ты думаешь, здесь съедобно?

- Уверен. Но горячее они сюда не подают.

- Тогда закажи мне какой-нибудь легонький салатик.

- И шампанского?

- И шампанского.

Подошедшая Илона, улышав про шампанское, скроила страдальческую гримасу.

- Дуська, ты есть что-нибудь будешь? Виталий заказ хочет сделать.

- Съесть? Я? Ни за что! - И уселась со скорбной улыбкой человека, которому только что удалили желудок. Без наркоза. Но тут же отвлеклась, потому что на сцене появилась очередная полувзошедшая звезда мужского пола. - Ой, как мне этот певец нравится! Юрочка, это Влад Сташевский?

- Дура, - ласково откликнулся Юрочка, - это Иосиф Кобзон!

После того, как неустановленный молодой человек отшептал в микрофон что-то о своей неудачной любви, организаторы решили немного взбодрить публику. Пританцовывая всем телом, с двух разных сторон зала навстречу другу другу вышли двое парнишек. Они исполняли сложную эротическую композицию - диковатую смесь матросского танца "Яблочко" и лезгинки.

- Они что - голубые? - Юра недовольно нахмурился.

- Ты что, не видишь, что они - близнецы? - объяснила Светочка.

- Близнецы и голубые?! Вот мрак! - ужаснулся Юра.

Примерно так, мило болтая, мы и коротали вечерок. Салат-коктейль, который нам принесли почему-то в коньячных рюмках, оказался не просто плох - это было какое-то замаскированное майонезом биологическое оружие! Зачем, спрашивается, было класть ананасы поверх мидий? И при чем здесь изюм? Виталий попытался было сострить, что это не изюм, а маринованные тараканы, но сделал это ужасно не вовремя. Светочка как раз добралась до середины и обнаружила там крупно нарезанный сырой репчатый лук (!).

Если вы хотя бы вкратце знаете историю моего общения с репчатым луком, то ничего удивительного не увидите в том, что дурнота моментально подкатила к горлу. Простецкая Илона, аппетитно хрумкая лучком, подняла на меня наивные глазищи и сочувственно осведомилась:

- Ты чего, мать, такая зеленая сидишь? Тошнит?

Залетела, что ли?

Виталий бросил на меня молниеносный оценивающий взгляд (тебе бы на таможне работать, дружище, таким взглядом контрабандистов можно просвечивать), отчего меня замутило еще сильнее. Ну-ка, милая, постарайся, собери всю свою волю в кулак и постарайся ответить ему самым ледяным, самым ничего не выражающим взглядом! Не надо объяснять про лук. Пусть сидит и гадает. Как я в машине три часа назад. И мы будем квиты.

Наверное, Юра пнул Илонку под столом ногой. Потому что она вдруг странно подпрыгнула и тут же замолотила какую-то чепуху про своего кота. У нее в семье, видите ли, проблема: кот не любит сына. Все время шипит на него и даже кидается. Виталий охотно включился в разговор, вставляя в Дуськину трескотню пошлые подробности из жизни своего сэра Уинтона.

Свет в зале внезапно погас. Пошло вступление милой, но довольно уже заезженной песенки "Where the wild roses grow", известной в народе как "Дикая роза".

- Стриптиз обещали, - жирным голосом произнес в темноте Юра.

- Терпеть не могу стриптизы! - недовольно пискнула Илона. Знаем, знаем про четыре неудачные Дуськины попытки устроиться стриптизеркой в "ночники", а особенно про последнюю. Шеф там попался с замашками эстета, вот и попытался объяснить кандидатке, что стриптиз - это не усложненный вариант проституции, а, видите ли, искусство. За что и получил туфлей по башке. По крайней мере Дуська так рассказывает…

На посветлевшем подиуме появились двое. Светочка искренне порадовалась за местного режиссера. Судя по замашкам, эту нестандартную "раздевалку" ставил непризнанный гений драмтеатра. Для той части публики, которая спешно дожевывала колбасу, зрелище было, пожалуй, несколько затянуто. Истинные же ценители красивого тела и изысканных парных игр вполне оценили старания артистов. Когда все уже было снято, в полном соответствии с содержанием песни, парень сделал вид, что прикончил девушку.

- Мило, - заметила Светочка.

- Слишком манерно, - отреагировал Виталий.

- Девица слишком тощая. - Мнение Юры.

- Мальчик симпатичный. - Кто сказал? Ну, конечно же, Ил она.

Стриптизеры немного разрядили напряжение за нашим столом.

- Ну, что там с этим домом на Васильевском? - спросила Светочка как можно более непринужденно. В переводе на наш специфический язык это означало: предлагаю перемириена самых выгодных условиях. - Берем мы его?

- Что? - Вот так: нужно обязательно сделать вид, что его сиятельство отвлекли от важных государственных раздумий. - А, нет, не берем.

- Почему?

- Слишком много проблем. - Отмахнулись, как от мухи. Опять-таки на нашем специфическом языке это означает: никакого перемирия, биться так биться. Виталий Николаевич у нас, понимаете ли, сторонник активного отдыха. А чтоб я не расслаблялась, тут же следует очередной ход белых:

- Кстати, товарищ Следопытов, ты последнее приобретение Мухи Це-це видела? Можешь ненавязчиво полюбопытствовать: за соседним столиком сидят.

Минутку потерпите, я только быстренько расскажу про Муху Це-це. Вот эта довольно приятная тетенька в платье, похожем на весенний лужок, - Мухина Марина Николаевна. Прозвище Це-це получила за крайнюю вредность и ядовитость. Имеет интересное хобби. Вместе с Лидией Семеновной Купчук, своей закадычной приятельницей, отправляется иногда попутешествовать. На "газике". И в каком-нибудь самом захолустном городке находит прехорошенького мальчика, максимально неискушенного в светских делах. Быстренько дурит ему голову сногсшибательными перспективами в столице (для начала хотя бы в северной) и увозит с собой. И вот уж тут она с ним нянькается! Учит правильно есть и пить, стричься и одеваться (а, наверное, и раздеваться? Знать не знаем - врать не будем!), красиво курить и строить глазки. Вбухивает в это ошизенные деньги, добивается результата (ничего не могу сказать плохого: тех двоих, предыдущих, которых я видела, хоть завтра - в Голливуд) и открывает клетку настежь. Птичка, радостно чирикая, вылетает на свободу. А Це-це отправляется за новым сырым материалом. Вот такое специальное у нас хобби. И как раз на очередное приобретение Мухи и обратил наше внимание Виталий.

Я не могу с уверенностью сказать, что он сам все это не подстроил. Вполне возможно, так получилось случайно. А может, просто все наши последние и предпоследние ссоры, и рассказ об этой проклятой девчонке, и общее гнетущее настроение, и ощущение полной ненужности сложились вместе и получилась слишком опасная смесь…

Раз сто, наверное, видели в американских боевиках такой кадр: что-то (или даже кого-то) поливают бензином из канистры. А потом злой дядька, прищурив глаз, прикуриваетсигарету, произносит забойную фразу и бросает зажигалку. Все взлетает на воздух!

Этот мальчик, сидевший за соседним столиком рядом с Мухой, как раз прикуривал, когда я обернулась.

У него была смуглая кожа, дикие монгольские глаза и большой смеющийся рот. Я смутно разбираюсь в восточных людях и не могу с уверенностью сказать, был ли он монголом, корейцем или даже японцем…

Светочка судорожно схватила со стола бокал с шампанским и выпила залпом. Виталий повернул голову, демонстративно осмотрел мальчика, перевел взгляд на Светочку и лениво протянул:

- Не советую, Болвася, Це-це тебя живьем пополам перекусит. Да и мне может сильно подгадить. Из мести.

Будь Светочка чуть-чуть, буквально на граммусечку, слабее, она бы разревелась сейчас в три ручья. И прямо здесь, при всех устроила бы грандиозную истерику с разоблачениями и проклятиями.

Ух, я бы тебе сказала, как я ненавижу эти твои

Абсолютную уверенность в себе

Тонкое остроумие

И изощренное хамство

Пятьсот пар носков и тысячу белых рубашек

Триста шестьдесят пять одеколонов (и еще один - на случай лишнего дня в високосном году)

Всех твоих уродов-друзей, с которыми ты писал в один горшок и с тех самых пор любишь горячей любовью

Твою работу, деньги, работу-денъги, работу-работу - деньги-деньги

Твой ледяной изощренный секс, редкий, как снег в Африке

Простите, погорячилась, это уже не для посторонних ушей.

- Свети-ик, - ехидно пропела Илона, - не многовато ли шампанского? А то придется завтра "андрюшу" пить.

- А вы бы, девушка, помолчали. С закрытым ртом вы гораздо привлекательней. - Бедная Дуська, ей-то за что? Только за то, что у нее есть муж и ребенок и она глупее меня?

- Я думаю, последнее замечание относится ко всем женщинам… - задумчиво произнес Виталий, глядя в сторону.

Глубокий вдох. Выдох. Вдох. Спокойно, Ипполит, спокойно…

- Где здесь танцуют, милый? - спросила Светочка, надеясь, что ее улыбка выглядит достаточно обворожительно.

- Я думаю, внизу. Хочешь потанцевать?

- Да, милый. - Наконец-то хоть поморщился.

- Хорошо. Сходите, девочки, попляшите. А мы с Юрой пока покалякаем о наших делах.

Дуська хмурила аккуратные бровки и сердито наматывала на палец километровые жемчужные бусы.

- Ладно, Илонка, не сердись, пойдем. Ну, не сердись. Хочешь, смешное скажу? Бусинка за бусинкой - съела бусы Дусенька! - Кстати, и смеяться Дуське тоже не идет. Смех у неевульгарный.

Перед уходом Светочка выпила еще один бокал шампанского. У вас есть план, мистер Фикс? Есть ли у меня план - есть ли у меня план? У меня есть план! Я позвоню сейчас доктору Игорю! Который час? А, впрочем, неважно. Больному срочно нужна помощь. Больной скорее жив, чем мертв? Больной скорее мертв, чем жив!

Глава четвертая
САША

Саша задумчиво брел мимо цветочных рядов, пытаясь сообразить, во-первых, какие цветы следует покупать невесте, а, во-вторых, нужно ли их покупать будущей теще? А, может, следует и вовсе поступить наоборот? Два букета - тоже не пойдет. Купишь одинаковые, скажут: формалист. Купишь разные - начнут сравнивать. Что ж делать-то? Как это происходило в прошлый раз, дай Бог памяти? Дарья Петровна очень любила цветы. И что он ей купил? Ах, да! Мы же тогда с Аленой (для того, чтобы ненароком не запутаться, Сашатвердо решил называть бывшую жену Аленой, а нынешнюю знакомую - Леной) ехали на дачу! Помнитсяэ опоздали на электричку и больше получаса бродили по платформе в Девяткино, поминутно целуясь. Вот в чем-чем Алену не обвинишь, так это в недостатке темперамента. Да, в общем, и ни в чем уже не обвинишь. Слишком много времени прошло… Саша вдруг начал припоминать всех девушек, которые у него были после развода. Кажется, с Людой он познакомился еще до получения официальных бумаг, удостоверяющих, что он снова свободен. Да и познакомился-то так, назло Алене. Потом была мимолетная Таня, чья-то то ли сестра, то ли племянница, с удивительными пепельными волосами и резким голосом. Дольше всего Саша гулял (фу, и слово-то какое гадкое!) с Лерой. Она жила около метро "Елизаровская", в одном из тоскливых двухэтажных коттеджей. Когда Саша приезжал к Лере в гости, ее собаку - крупную дурную псину, похожую на овчарку, - выгоняли на балкон. Саша с Лерой пытались заниматься любовью на диване, а собака все это время скребла лапами стекло балконной двери и скулила. Отвратительное воспоминание. Саша никогда особо не жаловал собак, а после злополучного романа с Лерой и вовсе разлюбил. Вот, пожалуй, и все девушки. Слишком много времени всегда отнимали рейсы. Саша остановился, пытаясь ухватить промелькнувшую вдруг странную, тоскливо-сладкую мысль. Нет, не мысль. Воспоминание? Нет. Как будто смотренный недавно хороший французский фильм…

Выбрав, наконец, приличный букет хризантем для Лены, Саша пошел к метро, где они с матерью договорились встретиться. Предстоящая процедура знакомства с родственниками угнетала Сашу своей официальностью, обязательностью и, главное, тем, что в ней будет участвовать мамаша. Эх, сюда бы бабушку… Странно, в последнее время, особенно после рейса, Саша все сильнее и сильнее скучал по ней. В общаге, на верхней полке самодельного захламленного стеллажа уже полгода стояла небольшая плетеная шкатулка…

…После похорон мать с Иркой, словно две ищейки, рыскали по бабушкиной квартире, пытаясь урвать себе побольше, побольше, побольше, раз уж квартира уплывала в чужие руки… Саша тогда часа три стоял в каком-то странном оцепенении, прислонившись к двери. Ему хотелось схватить двух глупых баб за шкирку и вышвырнуть отсюда вон. Ему было стыдно за родную мать и сестру. Невыносимо противны их поиски и ядовитый шепот: "…колечко с сапфиром найти не могу, наверное, в ломбард заложила, скупердяйка… а жемчуг? Жемчуг где? Ты говорила у нее жемчуг розовый остался…" - "Да не знаю я, ищи…". Но гораздо противней было бы немедленно разораться и устроить скандал здесь, в самом уютном и тихом доме, который он знал за всю свою жизнь. "Сашенька, - ласково пропела тогда мать, подходя к нему, - ты если хочешь что-нибудь на память взять - так возьми. А то потом новый хозяин нас и не пустит…". А сами - сами! - проперлись, не разуваясь (ладно, какой уж тут порядок!), в комнаты и уже увязывали огроменные тюки - на память, на память! - вилки-ложки (серебро, как-никак), фарфор, два крепких полукресла с полотняными чехлами, старинные кружева, шторы бархатные, вазы напольные (бабушка говорила, что они когда-то стояли в квартире ее родителей), книги (мать не хотела брать, да Ирка посоветовала: бери, говорит, они старинные, в букинистический сдать можно, ты знаешь, сколько это сейчас стоит?), даже постельное белье! Саша дождался, пока они, наконец, вызвали такси и убрались - усталые ("вот пыли-то надышались!"), но недовольные ("барахло, одно старушечье барахло!"), - вышел на кухню и поставил чудом уцелевший чайник на. плиту. Нашлась ему и чашка (вот бы у матери глаза на лоб повылезли, узнай она, сколько за эту чашку, даже треснутую, ей могли заплатить в салоне "Санкт-Петербург"!).

Он сидел на вечерней темнеющей кухне, свет не включал, пил чай, не курил, чувствуя, как возвращаются на место привычные запахи этой квартиры, спугнутые Иркиным атомным дезодорантом. Вспоминал.

Ушел совсем поздно, тщательно закрыв дверь, зная, что больше сюда не вернется. На память взял три альбома с фотографиями (в первом альбоме, старинном, еще прошлого века, он, к своему стыду, так и не удосужился никого запомнить) и чашку, из которой пил чай. И, немного поколебавшись, эту самую, плетеную шкатулку. Вполне современную, вьетнамской соломки, с бабушкиным вязаньем. Так, несколько цветных клубков - сто раз перевязанные шарфы и варежки - и костяной крючок. Саша привез шкатулку к себе в общагу и поставил на верхнюю полку. Иногда доставал и задумчиво рассматривал немудреных цветов клубки. Его грела сама мысль о том, сколько времени за свою долгую жизнь бабушка держала в руках этот самый крючок…

Эх, бабушку бы сюда. С ней бы сходить к родителям Лены… Саша был почему-то совершенно уверен, что бабушке Лена бы понравилась. Как и в том, что мамаша на предстоящем вечере обязательно сотворит какую-нибудь каверзу. Саша, хоть и мельком, с Лениными родителями уже был знаком. Он сразу понял, что эти люди абсолютно не в мамашином вкусе. Юлия Марковна - преподает в музучилище, а Юрий Адольфович - известный пианист ("Бляхман? Не слышала про такого! А что, правда, очень известный?"). Ох, только бы она в первый же вечер не завела разговора об Израиле. С чего ей, интересно, втемяшилось, что Бляхманы собираются уезжать? ("Не спорь! Я тебе говорю: они все уезжают!") А уж откуда взялась эта неописуемая глупость, что Бляхманы, уезжая, заберут с собой молодоженов Сашу и Лену? Одному Богу известно. Но разубедить мамашу было невозможно.

"Вот и хорошо, сыночек, - пела Раиса Георгиевна, - вот и поживешь, наконец, как человек…

- Ма-ма! - раздельно отвечал Саша. - Кто тебе сказал, что Бляхманы уезжают в Израиль, кто?

- Ну, не в Израиль, сыночек, ну, в Америку, тоже хорошая страна… Они же - евреи, им же обязательно надо куда-нибудь уезжать…"

Прошу сразу обратить внимание, что "сыночком" мать называла Сашу в двух ситуациях. Во-первых, если от сына ожидалась прямая выгода (в частности, за неделю до рейса и неделю - после), и, во-вторых, если мать на глазах у Саши делала (или собиралась сделать) какую-нибудь пакость. Впрочем, ладно, хватит об этом. К положительным качествамСашиной матери стоит отнести то, что она, например, никогда не опаздывала. Вот и сейчас: ровно без десяти шесть она появилась из-под земли (тьфу, тьфу, что за дурацкиеассоциации! - просто поднялась на эскалаторе!), вертя головой во все стороны, отыскивая сына.

- А, вот ты где! - Это вместо: здравствуй, сыночек. - Дорогие? - Это про цветы. - Далеко идти? - Это уже про новых родственников.

От Бляхманов они вышли молча. До самого метро не произнесли ни слова. Сашу трясло от бешенства, он был готов прямо сейчас заорать на мать, затопать ногами и желательно разбить что-нибудь тяжелое. Но привитая с детства ненависть к публичным скандалам помешала ему произнести хотя бы одно обидное слово. К тому же ему с лихвой хватило только что виденного и слышанного. Раиса Георгиевна предложила на суд обалдевшим Бляхманам довольно средненькую версию домашнего скандала. Которому далеко было до истинных шедевров коллекции Сашиной матери. Но и того, что они увидели, вполне хватит Юлии Марковне и Юрию Адольфовичу минимум на неделю.

Саша не стал дожидаться, пока мать купит жетоны, не прощаясь, рванулся вперед и сбежал по эскалатору, чуть не сбив с ног зазевавшуюся дежурную, вышедшую из своей стеклянной будочки, наверное, чтобы немного размяться.

С некоторых пор Саша напрочь разлюбил метро. И так, согласитесь, не самое приятное занятие - спускаться на сто метров под землю, чтобы в грохочущем поезде проехать под Невой. То есть раньше, в надежные социалистические времена пятилеток качества и рабочей же им гарантии, метро было незыблемым символом нашего коммунистического завтра. Но завтра пришло немножко другое, устои наши сильно поколебались, заметно задев орденоносный метрополитен. Жалобно висел где-то в верхнем правом углу схемы аппендикс Кировско-Выборгской линии. Пассажиров призывали быть бдительными и не трогать без надобности забытые в вагонах кошелки с тикающими консервными банками. Въедливо гундосили по вагонам навязчиво немытые дети: "…а-а-а-по-мо-жи-те-лю-ди-доб-рые-кто-чем-мо-жет…" Тут уж не до спокойного чтения газет, не до сна.

Саша ехал к приятелю, как раз туда, в самый аппендикс, на "Академическую". В голове у него крутились тысячи дурацких мыслей. Скандальная мамаша, испуганная Лена, странный Юрий Адольфович…

Действительно, где же мы жить будем? А как же праздники? Кто к кому будет ходить в гости? Лена хочет найти работу. Нет, только не бухгалтером. Господи, ну что ж за жизнь-то такая нескладная? Перекрывая все житейские размышления, изнутри вновь поднималось неясное, тревожное чувство: что-то я забыл… Что-то…

Стоявший рядом с Сашей парень вдруг наклонился, видимо рассматривая название книги, которую читала сидевшая девушка. Саша вздрогнул. Провалиться ему на этом месте, но вот сейчас он был готов зало-житься на хрустящий новенький "стольник", лежавший в кармане, что ЗНАЕТ, какая это

книга.