Чтение 13–й страницы книги ~По эту сторону фронта~

Только я после истории, приключившейся в Восточной Пруссии, стал какой-то пугливый. Ну закатим мы в «схрон» парочку таких взрывпакетов, ну залетим следом сами, а вдруг среди поляков найдется хотя бы один, который будучи в это время в каком-нибудь закутке, взрыв перенесет безболезненно для себя? Тогда совершенно не исключено, что он начнет отстреливаться. Да и гранату с переполоха кинуть может. М-да, тогда получится очень нехорошо… Если я еще раз вместо «языков» предъявлю только трупы, надомной станут смеяться в голос и показывать пальцем. Правда, смеяться и показывать начнут после того, как вставят штырь от земли до неба.

То же самое может получиться и при использовании дымшашки. Кто знает, что собой представляют люди в бункере? Вдруг они – долбанутые на всю голову и предпочтут смерть плену? То есть что так, что эдак, мне по-любому светит грандиозный втык, а задание вполне может оказаться проваленным из-за того, что местонахождение будущих стрелков так и останется неразъясненным.

Представив морду Сереги и глаза Колычева при подобном раскладе, я погрустнел и твердо решил, что будем терпеть хоть до завтра, но поляков гарантированно возьмем живыми. Лучше, как говорится, полдня подождать и за пять минут долететь, чем очередной раз прилюдно облажаться. Ведь нужно еще учитывать, что и на запасном и на основном входе может стоять растяжка. То есть не «может», а обычно именно так и делается, чтобы исключить неожиданное появление гостей. Не «эфка», конечно, а что-нибудь маломощное, вроде РГД без оболочки. Так что только сунься – встретят со всей помпой.

М-да… Так, стоп! Самые хреновые расклады я уже просчитал. Теперь глянем с другой стороны. Вот, почему я думаю, что они сегодня не вылезут? По логике, как раз сегодня в ночь они и должны появиться в полном составе. Нужно же разведать подходы к будущей лежке да и саму эту лежку найти. Так что – вечером они выползут наверняка. Вот тогда-то изобретение Шарафутдинова себя и покажет! Только работать будем не свето-шумовыми, а просто магниевыми гранатами. Нам лишний шум не нужен, зато после вспышки поляков можно будет брать голыми руками – у них в глазах столько «зайчиков» будет, что пятеро диверсантов моментально станут слепыми.

Не исключен, конечно, и поход с сортир. Бояться им сейчас нечего, поэтому гадить в «схроне» никто не станет. А так как в одиночку до туалета ходить не принято (прикрывающий будет, это к бабке не ходи), то мы по-тихому возьмем появившуюся пару засранцев и, узнав у них планировку бункера, устраиваем штурм. Растяжку ведь они снимут, а имея двух живых «языков», можно будет не сильно мандражировать. Закатим внутрь шаховский подарок и сразу атакуем.

Это, конечно, несколько хуже, чем брать их ночью, но есть опасность, что днем нас могут обнаружить. Обнаружить и виду не подать. Так что работать надо на опережение… М-да… Похоже, все учел. «Невидимки» подойдут, мы еще с ними это обкатаем, но вчерне план готов.

Я, вытянув шею, сквозь листву поглядел на то место, где находилась крышка основного хода, поправил головную гарнитуру и, прижав тангенту, вызвал Марата:

– Как там у вас?

– Тихо. Я думаю, они после ночного перехода еще часа три как минимум дрыхнуть будут. Потом сходят, оправятся и до вечера опять залягут. Ну а в ночь – пойдут на разведку.

– Я тоже так думаю. Но ты все равно – внимательней.

– Понял… Как думаешь их брать?

– Или «засранцев», с последующим штурмом схрона, или ночью, когда все вылезут. Но нам чем быстрее – тем лучше. Время сильно поджимает, да и засветиться риск есть, если они днем по округе бродить начнут. Поэтому – ждем «невидимок», с ними все обкашливаем и начинаем работать по первым вылезшим.

– Понял.

Переговорив с Шахом, я улыбнулся, на этот раз удовлетворенно и, достав сигарету, стал с удовольствием ее обнюхивать. Курить хотелось – спасу нет! Уши опухли вконец,но сейчас табачный дым мог вылезти боком, поэтому я только нюхал, а потом, не утерпев, даже отщипнул кусочек, попробовав пожевать табак. Тьфу! Гадость! Отплевываясь, я услышал приглушенный хмык и, подняв глаза, увидел ехидную физиономию Гека, который лежал с другой стороны куста. Заметив мой взгляд, этот паразит, который в свое время предусмотрительно бросил курить, шепотом ехидно продекламировал:

– А мы сидим в засаде втихаря и молча кушаем дубовые галеты. Курить нельзя, вставать и спать нельзя. И не дай бог, захочешь в туалет ты!

Показав наглецу «от локтя», я демонстративно уставился в сторону люка. Вот ведь мурло! Меня моими же песнями упирать пытается. То есть песня, конечно, была не моя, нотеперь все равно – моя. Ведь как ни крути, я эти песни не ворую. Раньше кое-какой червячок нет-нет да и шевелился, но давнишний разговор с Гусевым раздавил этого червяка напрочь. Тогда у меня, помню, приключился приступ ипохондрии и связанные с ним душевно-этические терзания. Серега от подобных терзаний всегда был очень далек и поэтому популярно объяснил, что я не обкрадываю авторов из настоящего и будущего, а просто спасаю хорошие произведения:

– Сам подумай, песню написать – это ведь не танк новый изобрести! С танком все проще: есть задача и – вперед! Лучше, хуже, но бронированная машина увидит свет. А для песни, помимо «посещения музы», нужна еще масса стечения самых разных обстоятельств. А ведь обстоятельства, кстати, не без твоей помощи, очень сильно изменились. То есть абсолютное большинство из тех произведений, что ты слышал в своем времени, просто никогда не появятся на свет. Зато будут другие. Ты ведь сам говорил, что в фильме «Воины» в твоем времени основной была песня – «Темная ночь»! Что? У вас он «Два бойца» назывался? Тем более! Даже название другое. А вот в «Воинах», как звучит «Подруга» в исполнении Бернеса? А? И ведь ты говоришь, что ее никогда не слышал. Значит, ты не только спас «Темную ночь», но и создал предпосылки для написания новой отличной песни. То же касается и всего остального. Поэтому даже не гунди! Не зря ведь в УСИ тебя заставили все, что ты помнишь, на пластинки записывать. Сам говорил – тотеврей всю душу вынул, пока с тобой занимался! То есть наверху не дураки сидят и лучше тебя знают, что хорошо и что плохо!

Вспомнив эти слова Сереги, я задумался и о Самуиле Гершевиче Шапиро. М-да… этот «человек-оркестр» уматывал меня до полного нестояния. Тогда, получив задание от Колычева надиктовывать тексты и напевать мелодии специально вызванному специалисту, я не думал, что это окажется настолько тяжело. Но Самуил Гершевич подошел к делу исключительно серьезно. Он, разумеется, не знал о моем иновременном происхождении, но и в легенду о контуженом музыкальном гении не очень верил, что, впрочем, не мешало работе. Шапиро был въедлив, как зеленка, и поэтому в конце каждого дня у него были готовые ноты и магнитофонная бобина с записями как минимум пары песен. Причем не просто с записями, а с аранжировкой, которую делал он же, за что собственно я и обзывал этого древнего, как Мафусаил, дедка – «человеком-оркестром».

В конце концов мы с Гершевичем даже сдружились, невзирая на огромную разницу в возрасте. Тогда же, озабоченный его безопасностью, я поперся к Колычеву. Мне все казалось, что после работы этого суперстарикана вполне могут по-тихому ликвидировать, чтобы исключить возможную утечку информации. Иван Петрович, на мои опасения тогда только психанул и разъяснил, что Шапиро, член РСДРП с тысяча восемьсот лохматого года, надежнейший человек, разведчик и что скорее меня за то, что я его лицезрел, ликвидируют, чем тронут этого заслуженного ветерана.

Успокоенный, я вернулся назад и начал заниматься вокалом по новой. Кстати, Колычев объяснил, что записи, сделанные при помощи здорового, как сундук, магнитофона, потом передавались Верховному. И уже непосредственно товарищ Сталин решал, когда и какую песню запускать в люди. Причем он так разошелся, что распределил их аж до тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. От чего отталкивался главный цензор страны, я так и не понял, но вот мне специальным приказом отныне было запрещено проявлятьсамодеятельность и выдавать что-нибудь новенькое под гитару, в кругу друзей. Приказ исходил лично от Виссарионыча, поэтому нарушать его я не рисковал.

Ну разве что очень изредка, если вспоминал произведение, которое не пришло в голову при занятиях с Шапиро. Как вот, например, с этим «Верблюдом», что мне сейчас напел Пучков. Песенка «афганская», но я ее выдал за песню ЧОНовцев, действующих в Средней Азии. Заменил только героин на кокаин, Пакистан на Афганистан и объяснил, что «дух» это сленговое название басмача. И песня пошла «на ура», тем более что реалии тридцатых и сороковых, как выяснилось, ничем не отличались от реалий конца восьмидесятых—девяностых…* * *

От приятных воспоминаний меня отвлек возникший из-за дерева Жан:

– Командир, «невидимки» на подходе. Через десять минут будут в квадрате одиннадцать-пятнадцать по улитке восемь.

– Ясно… Гек!

– Что?

– Ни «что», а все слышал?

– Так точно.

– Тогда дуй к ним. Приведешь вон к тем кустам. Четверых сразу к Шаху. Остальных вместе с командирами групп ко мне.

Лешка кивнул и через пару секунд исчез в зарослях, только ветки чуть качнулись. Я же, взявшись за тангенту, опять вызвал Марата:

– Шах, ждем гостей. Гек ушел их встречать, так что через двадцать минут будут на месте. У тебя как?

– Все тихо.

– Понял. Хорошо. Жди.

Глава 13

– Ну что, мужики, как вам моя идея?

Командиры разведгрупп переглянулись и молча кивнули. А потом новый знакомец Ким (в быту Федор Свиридов) подвел итог:

– Вопросов нет – берем первых появившихся, проводим экспресс-допрос и атакуем схрон. Дальнейшие действия?

Я пожал плечами:

– По обстоятельствам. Основная задача – не просто взять этих сидельцев, а вытрясти из них местонахождение второй группы. И все это надо сделать до того, как «артиллеристы» начнут работу. В принципе, у нас больше суток в запасе есть до часа «Х», но лучше все сделать быстро.

– Ясно…

– А если ясно, то… Шмель… – Командир группы Сашка Лопарев, к которому я обращался, привстал, изобразив повышенное внимание. – На тебе запасной выход и нижняя тропа. За нами – основной и конечно же путь к ближнему ручью. Так что если всем все понятно, то – проверили связь и разбегаемся по местам.

Пока народ выполнял приказ, сидевший рядом Марат предложил:

– Может, ты все-таки здесь останешься? Так сказать – координатором? А возле ручья, я с Геком и Змеем сяду?

– Ща! Только портянки поглажу! Да и координировать здесь нечего – все роли расписаны, а ребята толковые. Поэтому иду я, ты и Леха. Женька с Дауреном остаются на месте, а остальные – как планировали.

Глядя на исчезающих среди окрестной растительности мужиков, я примиряюще положил руку на плечо зама и добавил:

– Ты пойми, это не потому, что тебе не доверяю, а из-за того, что сидючи на месте, я кучу нервов потеряю. А нервные клетки не восстанавливаются. Поэтому лучше буду действовать в группе захвата.

Марат улыбнулся:

– Понятно. Ну что, пошли?

– Связь проверяем и идем.

Со свежепоставленными в рации аккумуляторами головные гарнитуры работали вполне штатно, поэтому, быстренько их проверив, мы через несколько минут уже подходили кближнему ручью. Там, выбрав наиболее удобное для оправки противника место, расположились рядом и, замаскировавшись, принялись ожидать подхода будущих «языков». Первые минут двадцать пролежали тихо, приглядываясь, прислушиваясь, принюхиваясь и вообще свыкаясь с окружающей обстановкой. А по истечении получаса Шах, лежавший слева шагах в трех, издал странный, приглушенный звук. Я тут же плотнее прижал к уху наушник, опасаясь, что пропустил предупреждение о выходе поляков. Но в эфире было тихо, поэтому шепотом спросил у Марата:

– Ты чего фыркаешь?

Шарафутдинов повернул ко мне ухмыляющуюся физиономию и так же тихо ответил:

– Да ничего, просто по ассоциации, про газету вспомнил.

– Не понял…

– Ну, диверсанты ведь сюда – гадить заявятся? Не пальцем же они подтираться будут? Так что – либо лопух, либо газетка. Вот и вспомнил про то, что ты с дивизионной газетой сделал.

– Кхм…

Кашлянув и показав кулак чересчур ассоциативно мыслящему заму, я отвернулся от него, пряча улыбку.

М-да… С газетой «За Родину!» вышло прикольно… Когда нам привезли свежий выпуск дивизионных борзописцев, краска на некоторых экземплярах еще не просохла, и первое что я сделал, когда ее взял в руки, это – испачкался. Чертыхнувшись, хотел было уже выкинуть недоделанное творение армейских сочинителей, но, увидев заголовок однойиз статей, передумал и плотоядно улыбнулся. Уж очень он мне напомнил интернетовскую байку про государыню-императрицу, отдыхающую на водах. Поэтому, сбегав за бутылкой трофейного растворителя, который зачем-то приволок Нечипоренко, я взял кусочек ватки из аптечки и внес необходимые, на мой взгляд, коррективы. После чего спокойно вышел в общий зал и, разложив газету, стал терпеливо ждать, делая вид, что читаю. Ожидание продлилось недолго. Буквально через пять минут появился Гусев, который, увидев меня, спросил:

– Все читаешь? Хоть бы свет нормальный сделал! Смотри, глаза испортишь – станешь четырехглазым, как Бибин.

– Да где его взять – нормальный свет? Основной генератор только на «маркони» работает, а запасной второй день починить не могут. Но зато смотри – наконец-то в наших газетах стали чистую правду писать! Просто – ни шагу от истины! Вон, первая статья с правой стороны.

Я подпихнул разворот Сереге и с удовольствием наблюдал, как его брови поползли вверх, стремясь соединиться с коротким «командирским» чубчиком. Он прочел раз, потом, не поверив глазам, еще раз и глубокомысленно произнес:

– Мля…

Не выдержав вида его потрясенной физиономии, я согнулся над столом, чтобы не выдать себя раньше времени. Надо же – такая маленькая корректировка, а каков эффект! Ведь всего-то в названии: «Пребывание в нашей части артисток Козинского драматического театра» я в слове «пребывание» подтер палочку в букве «р». И сразу заголовок заиграл новыми пикантными красками. Единственно что: процесс, описанный в нем, был не по-армейски вяловат. Как будто «драматичек» пользовали с устатку и нехотя. Плавно, так сказать. Но от этого заглавие читалось еще более интригующе.

В конце концов я не выдержал и начал всхлипывать, а Серега, поняв, что над ним только что подшутили, поднял газету и посмотрел ее на просвет (место подтирки сразу становилось видно), после чего ругнулся и объяснил:

– Ну ты и жук! А я ведь сначала подумал, что это корректор опечатку прошляпил. И сразу представил себе, как вся дивизия сейчас ржет…

Этот эксклюзивный экземпляр газеты «За Родину!» я у него тогда отобрал, хоть Гусев вначале и упирался. Но на очереди были мои мужики, и командир, соблазнившись предстоящим цирком, решил в нем поучаствовать уже в виде зрителя. В общем, посмеялись еще четыре раза (Макс так и не понял, в чем прикол, а Женька с Лехой, как обычно, тусовались вместе, поэтому попали под розыгрыш одновременно).

А теперь Марат в ожидании поляков вспомнил этот случай и начал пхекать, сдерживая смех. Сейчас, правда, уже успокоился и так же, как и я, внимательно оглядывает местность…

В тишине мы провели еще почти час, как вдруг гундосый, измененный эфиром голос Гека появился в наушнике:

– Внимание! Наблюдаю противника. Трое вылезли из схрона и направляются в вашу сторону. Вооружение – два ППС и СТЭН. Через пару минут вы их увидите. У нас тихо. Группа Шмеля выдвигается на исходные для блокирования оставшихся под землей. Люди Кима сопровождают «засранцев».

Я выдал в ответ:

– Понял, понял. К встрече готовы. Действуем, как планировали. – Потом, повернувшись к своим ребятам, скомандовал: – Все слышали? Тогда – приготовились.

После чего, отложив в сторону автомат, открыл клапан кобуры браунинга и, затихнув, стал напряженно вглядываться в верхнюю точку возвышенности, из-за которой вот-вот должны были появиться гости.

И они появились. Даже не особо скрываясь, первый, одетый в понтовую вытертую кожанку, придерживая локтем ППС, висящий под мышкой, нарисовался возле гнутой березы и несколько секунд оглядывался. А потом, махнув рукой пока невидимым нам, идущим сзади, шагнул вперед. Через несколько секунд показались остальные. Один – старый знакомый, который торчал в бункере изначально, и второй – высокий, чернявый парень, весело скалящий зубы и пока незнакомый. Интересно, чего он так радуется, щерясь во все тридцать два зуба? Или просто в предвкушении «облегчения»? Э, да какая, собственно, разница!

Главное – я почти точно угадал место их «приземления». Поэтому сейчас, когда «кожаный» остался на стреме, а остальные растопырились орлами, свесив гузки над ручьем, жестами показал Марату, мол, «длинный» – твой. Мордастенький сиделец достался Змею, а на себя я взял пижона в кожанке, как наиболее опасного. Шум ручья надежно маскировал издаваемые нами шорохи, неизбежные при выходе на исходные позиции. Так что, благодаря этому, уже через минуту я сумел подобраться к своему объекту на расстояние броска. Прикинув, что мужикам времени для подготовки потребовалось бы еще меньше, особо рассусоливать не стал, а найдя хорошую опору для ноги, с низкого старта рванул к стоящему боком человеку.

Пижон, козел такой, был боец тертый и, даже не увидев, а услышав посторонний звук справа, не стал поворачиваться и вскидывать автомат, как поступил бы другой на его месте, а рыбкой нырнул вперед. Не ожидая такой прыти, я чуть не промазал, но успел ухватить его за ногу, и мы, сцепившись, покатились вниз, к ручью. Пока катились, я прошелся по врагу и кулаками, и локтями, и коленями, поэтому, когда падение прекратилось, кожаный практически не трепыхался. Добавив еще одну плюху для верности, я, перевернув «языка» мордой вниз, принялся сноровисто вязать ему локти стропой, попутно оценивая окружающую обстановку. А она просто радовала глаз – мои ребятки своих уже заканчивали паковать. Ну правильно: когда человек сидит на корточках без штанов, то боец из него практически никакой. Вот поэтому мокрый Марат уже выволок своего пленного на бережок и уселся сверху, а Женька, которому повезло не свалиться в ручей во время захвата, тщательно запихивал в рот «мордатому» его же кепку.

Рывком перевернув приходящего в себя «кожаного», я тоже заткнул ему рот, и при помощи подошедших «невидимок» Кима мы в темпе растащили «языков» в стороны, подальшедруг от друга, после чего приступили к экспресс-допросу. Но для начала, разумеется, обыскали. У моего, помимо автомата, оказался еще пистолет, нож, разная карманная мелочь в виде зажигалки, сигарет, тоненькой пачки рублей и прочих обычно носимых с собой вещей. Еще у него был изъят кожаный портмоне с польским паспортом, на котором красовался разлапистый орел, немецким аусвайсом и нашей, удостоверяющей личность, справкой. Все три документа были выданы на имя Витольда Смиглы.

Пока я разглядывал документы, Свиридов провел стандартную процедуру – быстренько извлек кляп изо рта Витольда и ловко прилепил ему на морду кусок лейкопластыря, в котором выстриг маленькую дырочку. Я, глядя на это, только одобрительно хмыкнул: теперь пленный, даже если сильно захочет, орать не сможет. Но при этом громко шептать у него получится хорошо. В общем – что нам и надо.

Пленный к этому времени очухался окончательно и теперь глядел на нас злыми глазами, периодически пытаясь плечом вытереть кровь, бегущую из носа. Присев возле него на корточки, я доброжелательно улыбнулся и по-польски известил:

– Витольд, друган, если ты нам сейчас для начала дашь планировку вашего «схрона», то с тобой будут обращаться предельно вежливо. Давай по-хорошему, а? Я спрашиваю – ты отвечаешь, после чего мы, как цивилизованные люди, остаемся крайне довольны друг другом. Ты ведь не мазохист?

Смиглы при первых звуках польской речи сначала удивленно вытаращил глаза, но потом, поняв, что я к великополякам не имею никакого отношения, попытался плюнуть в меня через дырочку в пластыре. Когда же это не получилось, пленный вознамерился забодать говорившего башкой в подбородок. Я от этих действий даже слегка расстроился. Нет, ну что за тупорылый попался? Ведь прекрасно знает, что заговорит, а ведь обязательно нужно повыпендриваться и заполучить себе травмы различной степени тяжести.Ткнув его ладонью в лоб, чтобы умерить пыл, я встал и, кивнув Федору, скомандовал:

– Приступай.

Свиридов кивнул, а я отвернулся и в первый раз за сутки – закурил. Блин! Кайф-то какой! Аж голова закружилась!

За спиной в это время слышалось только надсадное мычание, но я не поворачивался, смакуя «Кэмэл» до конца. Когда окурок начал обжигать пальцы, а мычание перешло в поскуливание, настало время «доброго» следователя. Отстранив Кима от трясущегося «языка», я опять сел перед Витольдом и, достав блокнот с огрызком карандаша, озвучил свое предложение по новой.

На этот раз оно было принято гораздо более благосклонно, и когда пленному освободили одну руку, Смиглы принялся карябать на чистом листе с завидным старанием. Глядя на его художества, я только удовлетворенно сопел. Схрон, как и предполагалось, был одноуровневый. После входа в люк шел короткий коридорчик с изгибом (хотя не оченьсерьезным – гранату можно прокинуть), далее было небольшое помещение, которое можно условно назвать кухней. Еще дальше – жилое помещение с нарами. А от него уходил длинный отнорок к запасному ходу, в котором попутно располагался туалет. Вот и славно, трам-пам-пам! Забрав готовый чертеж, я передал его Федору, а сам поинтересовался:

– Витольд, а сколько вас там всего сидело?

Смиглы хлюпнул разбитым носом и, покосившись на Кима, ответил:

– Пятеро...

– Ой, молодец! И теперь последнее… – Я добавил в голос металла и жестко продолжил: – Теперь расскажи, кто командир, а также цели и задачи вашей группы!

«Язык» было опять набычился, но присевший рядом Смирнов достал нож и принялся чистить ногти, многозначительно поглядывая в сторону поляка. Витольд прикинул шансыи хмуро ответил:

– Командир сейчас в бункере. А целей я не знаю. Говорили, что надо совершить рейд до этого района, а для чего – мне неизвестно.

Звездит как Троцкий. Неизвестно ему… Хотя – ладно. Позже разберемся. Сейчас надо колоть его в том месте, где он колется.

– Имя командира, его позывной и характер доставленного груза.

«Язык» повздыхал и ответил:

– Командира зовут – Анджей Ганбовски. Позывной – «Вепрь». Груз, что мы принесли, – это консервы для пополнения запаса в схроне.

– Только консервы?

– То так. Только консервы…

Я резко встал (так что пленный даже отшатнулся) и, обращаясь к Свиридову, резюмировал:

– Все, Ким. Коли его до самой задницы. Не хочет по-хорошему, пусть пеняет на себя!

И когда Федор наклонился над Витольдом, пошел в ту сторону, где трясли остальных «языков». Послушав доклады мужиков и сравнив набросанные чертежи, я пришел к выводу, что относительно планировки бункера пленные говорили правду. Зато насчет всего остального…

Начиная от позывного командира и заканчивая содержимым мешков – врали как сивые мерины. Единственно только чернявый, который еще пять минут назад улыбался во весь рот, а теперь имел сильно помятую физиономию, говорил что-то похожее на правду. Что несли аккумуляторы и фонарь «АА». Что им надо было дать подтверждение посадки какого-то самолета. Но кому подтверждение и для чего, чернявый не знал.

Время поджимало, поэтому я уже хотел оставить возле пленных охрану и выдвигаться к схрону, но тут меня позвал довольный, как трамвай, Свиридов. Не обращая внимания на окончательно сломленного Витольда, я выслушал доклад командира группы:

– Они действительно являются наблюдателями. Несли аккумуляторы и «ночник» с прибором. Должны были подтвердить прибытие самолета с товарищем Сталиным и передать это подтверждение по рации для другой группы. Частоты связи знают только командир и радист. Общее же руководство операцией осуществляет Томаш Заремба, позывной – «Медведь». Но он находится с основной группой, и о месте их базирования пленный не осведомлен. Говорит, что вроде на каком-то хуторе, где у Зарембы живут родственники, только названия этого хутора он не знает. Их, мол, сразу к схрону провели…

– А про схрон им откуда известно? Вряд ли его за эту неделю отрыть успели.

Федор кивнул:

– Его сделали еще в тридцать восьмом. В строительстве принимал участие Марек Гонопка, тот щекастый, – Свиридов изобразил руками размер физиономии Гонопки, – которого возле ручья взяли. Он в то время был хорунжим SZRP, в смысле – Войска Польского, и именно его отделение здесь занималось рытьем. Вот этот хорунжий и навел на бункер.

– А еще тут подобные «закапушки» есть?

– Пленный не знает, но со слов Гонопки сделал вывод, что больше нет. Тот рассказывал, что их отвезли километров на тридцать от основного укрепрайона, и пока они занимались строительством, больше никаких солдат здесь не видели.

– Ладно… толстого позже тряхнем. Только один вопрос: ты что, настолько хорошо по-польски разумеешь?

– Не столько я по-польски, сколько Смиглы по-русски! В общем – мы нашли общий язык!

– Молодца, Ким! А сейчас пора идти к схрону, а то уже седьмая минута идет с тех пор, как они гадить потопали.

Не собирая пленных в кучу, чтобы они не смогли сговориться о последующем звездеже на дальнейшем допросе, просто оставили возле них охрану и рванули обратно к бункеру.

Скрываться уже не было смысла, поэтому тремя бойцами блокировав запасной выход, мы собрались возле основного и начали думать думу – как сподручнее выколупать противника из-под земли? В конце концов решили, что завязываться с дымшашками – себе дороже. Противогазов у нас нет, а вот у подземных сидельцев они, по закону подлости, вполне могут оказаться. Будет обидно…

Нет, гораздо проще закинуть в виде гостинца пару свето-шумовых гранат и тут же атаковать. Решили, что работать будут люди Шмеля и что двух человек для штурма вполне хватит. Больше там просто не развернутся. Пока назначенные ребята скидывали разгрузки и автоматы, мы, стоя полукругом, молча смотрели на них. Все слова и инструкции были сказаны, поэтому отвлекать парней заумными советами было бы глупо.

Но когда «невидимки» уже приготовились и группа поддержки намылилась, открыв люк, закатить туда гранаты, он распахнулся сам. Ну не то что бы распахнулся, а так – приоткрылся. Я как раз стоял напротив и поэтому первым увидел, что в появившейся щели нарисовалась башка, пытающаяся открыть крышку, но при виде скопления посторонних людей на поляне – застывшая. Причем застыл не только этот вылупляющийся гриб, от неожиданности замерли и все остальные.

Этот стоп-кадр длился целую вечность: во всяком случае, не меньше секунды – точно. За невыносимо долгую секунду глаза у поляка стали по пять копеек, и тут статика прекратилась, а движение, наоборот, – началось. Поляк, отпустив руки, начал проваливаться вниз, а я уже летел, вытянув руки вперед. Летел и видел, что ме-е-едленно опускающаяся крышка к концу полета придется как раз на уровень моей переносицы. Но тут уж что-то одно: или словить эту долбаную крышку, или башку вражины. Пойманная башкабыла важнее сломанного носа, поэтому я в ожидании хор-рошего удара только глаза прищурил, но положения вытянутых рук не изменил.

И правильно сделал, что не изменил, потому как «растянутое» время закончилось, и в тот момент, когда я уже скользнул пузом по траве, люк пинком открыл стоящий сбоку от него высокий «шмелевец». И в тот же миг я вцепился в ухо и волосы скрывающегося диверсанта. Он чуть было не утянул ловца за собой, но сразу несколько рук ухватили и меня, и его, выдернув обоих из черноты провала, как морковку. До меня не сразу дошло, что все уже закончилось, и поэтому, когда вопящего во всю глотку «языка» уронилина землю, я так и продолжал, держа его за волосы одной рукой, другой молотить по противнику, желая побыстрее заткнуть исторгаемый им вой.

А штурмовая группа уже начала действовать. Пленный еще выводил переливчатые рулады, а до моего слуха донеслись два звонких хлопка и чей-то крик:

– Работаем!

Тут противник наконец обмяк, потеряв сознание, и я, оторвавшись от него, повернулся в сторону входа в схрон. Двое парней, помогавших мне, сразу же подхватили тело и поволокли его в сторону, а остальные, стоя возле люка, напряженно прислушивались к происходящему внутри. Секунд через десять тишину нарушил голос:

– Принимайте!

И все опять пришли в движение, помогая вытянуть последнего бункерного сидельца. Вынырнувший следом за ним боец из атакующей пары, возбужденно улыбаясь, сказал, обращаясь к Марату:

– Слушай, мощные у тебя штуки! Этот гаврик даже не дергался, когда мы его нашли. Лежал себе тихонько возле нар и не отсвечивал! Рецептом поделишься?

Шарафутдинов кивнул, а я, присев возле бессознательного поляка, у которого был рассечен лоб, а из ушей и из носа текла кровь, недовольно заметил:

– Какие-то они чересчур мощные. Чего ты туда напихал кроме магния? Его же контузило напрочь!

Шах недоуменно пожал плечами:

– Как обычно. Просто они шарахнули в маленьком, замкнутом помещении, вот поэтому такой эффект. Да и, похоже, когда он залечь пытался или просто падал, головой ударился. Видишь, какая ссадина? Нет, все нормально, командир! Главное, всех живыми взяли и есть с кем работать!

– Всех живыми взяли… – Оттянув веко у пленного, я безрадостно посмотрел в его закатившийся под лоб зрачок и, сплюнув, показал пальцем: – Вот этот – точно полудохлый. И чует мое сердце, что именно он окажется командиром. Не тот, голосистый, с прореженным скальпом и полуоторванным ухом, а именно этот!

На что Гек жизнерадостно ляпнул:

– Ничего, лишь бы дышал! А уж мы его растормошим!

Угу, знаю я этих тормошителей. Как бы в процессе оживления контуженый хмырь окончательно дуба не дал… Хотя, если это рядовой член группы, так и хрен бы на него!

Но, как выяснилось, именно бессознательный «язык» и был командиром. Просто пока некоторые мужики занимались опустошением схрона, остальные приступили к опросу пленных и быстренько выяснили сей нерадостный факт. Трое «засранцев» в основном выполняли функции носильщиков и боевого охранения, поэтому были не в курсе: ни где сейчас находится вторая часть диверсантов, ни откуда они собираются работать. Корноухий оказался радистом, знающим частоты связи, только о месте расположения группы «артиллеристов» он тоже был не осведомлен.

Кололи их вдумчиво, поэтому оснований не верить пленным я не имел. Вот так и вышло, что через полчаса после начала допросов мы собрались возле лежащего на плащ-палатке Ганбовского. «Вепрь» до сих пор не пришел в себя, хоть ему и оказали первую помощь. Поэтому, глядя на его замотанную башку и ватные «чопики», торчащие из носа, я задумчиво тер щеку, вопрошая у собравшихся вокруг знатоков медицины:

– Нашатырь нюхнуть давали? Водой обливали? По щекам… хотя нет, отставить! У него мозги стряслись, поэтому хлопанье сейчас явно противопоказано. Блин! Чего же тебе еще, собака, надо?

Шмель после моего крика души предложил:

– Может, в санчасть? Его там быстренько в себя приведут, а когда он очухается, все расскажет как миленький.

– Время, время! Оно нас сейчас сильно поджимает. Хотя… – Махнув рукой, я подозвал Марата и приказал: – Вызывай машину. Пусть она ждет на старой дороге, возле ответвления на Криницу. Если мы его сейчас в себя не приведем, то к докторам везти всяко-разно придется.

Шах уже собрался идти, только его остановил стоящий рядом Даурен, который, смущаясь, предложил:

– Товарищ командир. Я понимаю, что это мракобесием отдает… но… меня дед учил… В общем, если давить на определенные точки на теле человека, то можно добиться кое-какого эффекта. Работать надо иголкой или просто тонкой палочкой… Может, стоит попробовать?

Ого! Какой у меня продвинутый радист! Хлопнув Жана по плечу, я ответил:

– Давай, действуй – знаток акупунктуры! А то я уже все известные мне активные точки попробовал – толку не добился.

Увидев, как вытянулось в удивлении лицо подчиненного, добавил:

– Что смотришь? Думаешь у тебя начальник – валенок? Не-е-т! Я кроме слова «акупунктура» знаю еще много умных слов!

Искалиев на это только улыбнулся и, стянув сапоги с Ганбовского, принялся растирать и мять его ступни. Остальные, сгрудившись, с интересом смотрели на эту прелюдию к лечению. Ну а я на всякий случай приказал бойцу, стоящему рядом, сбегать и вытряхнуть толстого Гонопку из его куртки, после чего принести ее мне. Парень, не удивляясь, молча рванул выполнять приказание и через пару минут вернулся с требуемой одежкой. А дальше – или так совпало, или из Даурена дед сделал действительно большого специалиста, но истыканный тупой стороной иголки «Вепрь» застонал и открыл мутные, слезящиеся глаза.

О! Вот теперь – моя очередь! Пока он еще «плавает», попробуем заморочить пленному голову. Физического воздействия этот недобиток сейчас не перенесет и снова отрубится, поэтому буду играть. Сделав жест, разгоняющий народ с поляны, я, натянув трофейный кожушок, осторожно положил голову пленного себе на колени и, радуясь, что уж польский-то знаю в совершенстве, начал:

– Пан Ганбовский, Матка Боска, вы наконец очнулись! Я – поручник Войцех Ковальчук. Мы по тайному приказу руководства осуществляли прикрытие вашего отряда и успели отбить вас у москалей. Но трое ваших людей убито, остальные тяжело ранены. Операцию придется отменять, а вас срочно эвакуировать! Лошадь уже готова. Сейчас Збигнев ее приведет, и мы уходим!

В общем, придав голосу панические и тревожные нотки, я классически «заторапливал» полувменяемого оппонента. Будь он хоть чуть-чуть в себе, то, разумеется, не купился бы на эту жалкую уловку насчет отряда прикрытия. Да и насчет всего прочего тоже. Но сейчас я просто не давал ему собраться с мыслями:

– У нас тоже есть потери – «краснюки» убили двоих моих людей! А остальные трое, хоть и хорошие бойцы, но не смогут работать со сложными приборами ночного видения и заменить вас в этой миссии. Поэтому мы можем только заняться эвакуацией… – Тут увидев, что пленный пытается приподняться, я это пресек. – Куда вы? Вам нельзя шевелиться! У вас ранение в голову, поэтому я даже не знаю, довезем ли мы вас вообще…

«Вепрь», услышав про рану в своей башке, катнул желваками и прикрыл слезящиеся глаза. А потом, ухватив меня за рукав кожушка, прошептал:

– Помимо ранения я еще и частично ослеп. Вспышка гранаты была очень сильная… Но поймите, такого момента упускать просто нельзя, поэтому вы должны выполнить это задание за нас. Оборудование цело?

– Все цело, но мы просто не обучены на нем работать. И рации у нас тоже нет, а ваша – разбита! Есть только две трофейные, но они малой мощности. Все, что мы можем – постараться увезти вас в безопасное место. В Ровно у нас есть доктор. Поэтому не беспокойся, друг. Мы вас вытащим!

Ганбовский пощупал забинтованную голову, скривился и тихо сказал то, о чем я только мечтал, начиная этот разговор: