Когда рассвело, рыцарей уже не было на том краю поля. Они ушли под покровом ночной темноты, так и не решившись напасть на русские полки.
Поехавшие вслед конные разъезды сообщали воеводам, что рыцарей не было ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути. Совсем ушли немцы!
Три дня стояло русское войско на поле битвы.
Тяжелыми оказались потери, особенно в пешем ополчении. Павших новгородцев длинными рядами укладывали вдоль берега Кеголы. Среди убитых опознали добрых новгородских мужей: Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата его Лазаря, Ратщу, Василья Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих.
Шестеро скорбных новгородских ратников понесли к обозу тело посадника Михаила Федоровича. Прямым и твердым был посадник в жизни, не слукавил и в свой смертный час. В пешем строю, как простой ратник, бился он в челе новгородского полка и погиб, сраженный секирой кнехта.
Тысяцкого Кондрата не нашли среди убитых: не то немцы, отступая, уволокли его с собой, не то снегом засыпало где-нибудь в овражке. Не нашли и Радислава Болдыжевича, и Данилу Мозонича, и порочного мастера Тогала. Горька участь пропавших без вести. Не осталось их близким даже родной могилки.
А из простых ратников едва половина осталась в новгородском ополчении, да и те почти все поранены. Много полегло и псковичей. Неистовый князь Довмонт не щадил ни себя, ни своих воинов. Но и честь немалую взял. Имя Довмонта люди называли рядом с именем предводителя войска — князя Дмитрия Александровича, сына Невского: «Славные витязи! Истинные ратоборцы оба!»
Остались навечно в неласковой раковорской земле многие переяславцы и владимирцы, тверичи и суздальцы. Как бились плечом к плечу, так и теперь лежали рядом под серым чужим небом, завещав вечную скорбь родным и близким…
Хмур был князь Дмитрий. Не утешили молодого князя ни униженные просьбы раковорских послов о мире, ни богатейший выкуп, привезенный из города в русский стан, ни обещания датских королевских людей впредь не пакостить новгородской заморской торговле, ни славная военная добыча — пятьдесят саней, доверху наполненных рыцарскими доспехами и стягами, ни даже громкая слава полководца, добытая в этой битве. Слишком дорогой оказалась победа!
Много боевых товарищей потерял князь Дмитрий, но зато приобрел верного друга — князя Довмонта Псковского. Эта дружба переживет все испытания временем.
Низовские и новгородские полки возвратились в Новгород, а неугомонный Довмонт пошел со своими псковичами по земле Вирумаа, сокрушая рыцарские замки и сжигая деревни. До самого моря продолжался этот опустошительный поход, нагоняя страх на немцев и датчан.
Мирно стало на новгородских рубежах. На этот раз — надолго…
ГЛАВА 4. ВЕРНОСТЬ
Князь Довмонт Псковский был верным человеком. Жизнь его была прямой, как взмах меча. Довмонт любил повторять: «Враг — это враг, а друг — это друг, даже если дружба оборачивается смертельной опасностью, потому что обмануть друга — то же самое, что обмануть самого себя, а обманувшему себя — как жить?» Повторял не для себя, а для других, потому что для самого князя Довмонта сказанное было бесспорным — так он жил…
Весь смысл жизни князь Довмонт видел в защите города, доверившего ему свою судьбу. Под стягом князя Довмонта псковские ратники громили немецких рыцарей, и летописцы, извещая о победах князя, неизменно добавляли, что воевал он за правое дело. И передавались из уст в уста рассказы о подвигах Довмонта Псковского, воодушевляя людей на служение родной земле. «Давит и жжет иго ордынское, а мы — живы, а мы вот на что способны!»
…В лето шесть тысяч семьсот семьдесят девятое [1271год.] начали пакостить немцы на псковском рубеже, взяли несколько сел. Князь Довмонт на пяти насадах, с дружинниками и шестью десятками псковских охочих людей, нагнал немцев на реке Мороповне, отбил пленных и добычу. Конные рыцари спаслись бегством, а пешие кнехты, побросав копья, спрятались в камышовых зарослях. Воины Довмонта подожгли сухой камыш. Многие кнехты погибли в огне, а остальных псковичи побили стрелами на песчаной косе…
…В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят первое [1273год.] подступили немцы ко граду Пскову, на кораблях и сухопутьем, кованой рыцарской ратью. Князь Довмонт, не дожидаясь полков из Новгорода, вышел на них со своей дружиной и мужами-псковичами, многих побил, а иные побежали без памяти за речку Опочку.
Вдругорядь принялись немцы нужу творить в псковских волостях на речке Желче, отбегали и снова приходили. Князь Довмонт на плотах переправился с войском через Узмень между Псковским и Чудским озерами и повоевал немецкую землю, отвадил рыцарей от разбоев…
Случалось, что имя князя Довмонта надолго исчезало со страниц летописей, но это молчание было многозначительнее иных слов. Оно означало, что немецкие железноголовые рати, устрашившись меча Довмонта, на время оставляли в покое псковские рубежи.
Многие князья добивались расположения прославленного воителя, но князь Довмонт неизменно оставался в стороне от междоусобных распрей. Так и состарился, не осквернив свой меч кровью русских людей. С уважением повторяли на Руси гневные слова Довмонта, обращенные к честолюбивым искателям великокняжеского стола: «Как можно обнажать меч в собственном доме?!»
Одно исключение сделал Довмонт — для своего друга великого князя Дмитрия, сына Александра Невского, когда другой Александрович — Андрей — стал спорить с ним из-за стольного Владимира и наводить на брата ордынские рати. Не участие в усобицах, но защиту родной земли от ордынцев видел Довмонт в своей помощи великому князю Дмитрию. В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят девятое, [1281год.] когда на Русь обрушилась ордынская рать Кавгадыя и Алчедая и Дмитрию пришлось бежать, князь Довмонт помог ему отбить хранившуюся в Копорье серебряную казну и вернуть великое княжение.
Не только старая дружба была тому причиной. Довмонт видел в сыне Александра Невского единственного князя, способного возродить былое могущество Руси. И — не ошибся. Великий князь Дмитрий Александрович первым открыто обнажил меч против ордынцев. Было это в лето шесть тысяч семьсот девяносто третье, [1285год.] когда в русские земли ворвался ордынский царевич, салтан Алгуй.
Безоблачное небо дышало зноем. Шумели вековые сосны. В успокаивающем шелесте ветвей даже чуткое ухо с трудом различило бы негромкие голоса, треск валежника, приглушенное конское ржание, звон оружия. Издали же сосновый лес над Окой казался тихим и безлюдным.
Великий князь Дмитрий Александрович, князья Даниил Московский и Михаил Тверской стояли за кустами у самого обрыва, а внизу, на пойменных лугах, высушенных июльским солнцем, чернели кибитки ордынского войска.
Ордынцы не привыкли к открытому сопротивлению. Они готовились, как во время прошлых набегов, распустить во все стороны летучие конные загоны для грабежей и захвата пленников. На это и рассчитывал Дмитрий Александрович, выступая навстречу врагу. Он спрятал войско в лесу и ждал, когда с салтаном Алгуем останется поменьше людей, чтобы напасть на ордынцев и разгромить их.
«Довольно ордынцам безнаказанно разорять Русскую землю! — решил великий князь. — Пришла пора заслонить Русь от ордынских сабель!»
Долго великий князь Дмитрий Александрович копил ратную силу, собирал людей в полки. Ни у одного из прежних великих князей, ни у Ярослава Тверского, ни у Василия Квашни Костромского, не было такой многочисленной и хорошо вооруженной рати. Появились союзники, на которых можно положиться, которые были готовы вместе сражаться против ордынцев. Князья Даниил Московский и Михаил Тверской по первому зову привели свои дружины к Оке…
Великий князь Дмитрий Александрович хмурился. Ему не нравился покой, царивший в ордынском стане. Только несколько отрядов ушло вдоль берега в сторону Гороховца, а остальное ордынское войско оставалось здесь.
Сторожевые разъезды ордынцев подъезжали к обрыву, подолгу смотрели на сосны, на кусты, свисавшие над кручей.
«Не учуяли бы спрятанного войска, — тревожился Дмитрий. — Въедут в лес — и все, пропала неожиданность…»
Но ордынцы подняться на кручу поленились, отъехали прочь.
Молодой Даниил нетерпеливо дергал за рукав великого князя:
— Не пора ли ударить, княже? Сколько стоять-то без дела?
Но Дмитрий отрицательно качал головой:
— Рано еще, рано…
После полудня вниз по Оке ушла еще одна конная рать. Но воинов в стане ордынцев оставалось все-таки много, больше, чем было ратников у великого князя.
Князь Михаил Тверской, утомленный ожиданием, прилег тут же в кустах на разостланный плащ, закрыл глаза. Возле него присел на корточки дядька-оберегатель, заботливо обмахивал платком лицо своего господина, отгоняя лютых июльских слепней.
Сквозь кусты медведем продрался, ломая ветки, воевода:
— Княже, к ордынцам подкрепление идет!
— Теперь немедля битву начинать надобно! — загорячился Даниил.
Его поддержал проснувшийся Михаил Тверской:
— Решайся, великий князь! Не пропустить бы время!
Дмитрий Александрович глубоко задумался.
Не сражения он боялся. Сражений за долгую жизнь было многое множество: с немцами и датчанами, с литовцами и со своими князьями-соперниками. Но биться в поле с татарами предстояло первый раз!
Велик страх перед ордынским неисчислимым воинством, казалось оно людям непобедимым. Ни одной удачи не было еще на счету русского войска в битвах с ордынцами. Привыкли русские люди отсиживаться от ордынских ратей за городскими стенами, хорониться в лесах, отъезжать от беды в дальние северные волости.
«Не пора ли сломать эту рабскую привычку? — думал Дмитрий Александрович. — Не мне ли, сыну Александра Невского, предначертано открыть счет победным сражениям с Ордой? Не мне ли суждено ободрить народ, задавленный ордынским ярмом, и снова вдохнуть в него веру? Ради такого святого дела стоит рискнуть всем, даже собственной жизнью!»
Дмитрий Александрович переступал сейчас черту, за которой ждала его смерть или вечная слава — слава первого победителя ордынского воинства!
Много будет после сражений…
Спустя пятнадцать лет Даниил Московский встанет под Переяславлем-Рязанским против ордынской рати, и одолеет ее, и погонит к Дикому Полю, нещадно истребляя насильников.
Еще через полтора десятка лет выйдет с мужами своими, тверичами и кашинцами, навстречу ордынскому полководцу Кавгадыю князь Михаил Тверской, и побегут ордынцы, побросав стяги, восвояси.
Будет и река Вожа, и кровавое Куликово поле, прославившие князя-воителя Дмитрия Донского, тоже потомка Александра Невского.
Будет, наконец, хмурая осенняя Угра, равнодушно уносящая трупы воинов хана Ахмата, а вместе с ними и последние следы ордынской власти над Русью. [В 1480 году, после того как было остановлено на р. Угре нашествие хана Большой Орды Ахмата (Ахмед-хана), ордынское иго было окончательно свергнуто.] И станут уже называть Русь — Р о с с и е й…
Но все равно в истории земли Русской великий князь Дмитрий, сын Александра Невского, останется п е р в ы м, кто разбил в поле ордынскую конницу!
Долгие годы шел Дмитрий Александрович к этому сражению. Шел, добиваясь великого княжения и объединяя под своим знаменем раздробленную Русь. Шел, первым из князей не подчиняясь ханским ярлыкам, которые перекупали в Орде его соперники. Шел, добиваясь в степной ставке Ногая разобщения ордынских сил…
Слишком многое было положено на весы в этот час, чтобы можно было решиться без колебаний и тревоги за исход дела. Но великий князь Дмитрий Александрович решился…
Нападение русской конницы было полной неожиданностью для салтана Алгуя. Ордынские караульные приняли ее за свое же войско, возвращавшееся с награбленной добычей. А когда разобрались, было уже поздно: дружинники Дмитрия Александровича, Даниила Московского и Михаила Тверского ворвались в ордынский стан. Между юртами и кибитками началась жестокая рубка.
Русские воины повсюду теснили ордынцев, лишенных своих главных преимуществ в бою — простора для маневра и четкого воинского строя. А в схватках один на один русские дружинники были намного сильнее быстрых, но нестойких в рукопашном бою степных наездников.
Опытный Алгуй сделал единственно возможное в таких обстоятельствах: он начал отводить воинов, еще не вовлеченных в сечу, к береговому обрыву, чтобы построить конную лаву и стремительным ударом сокрушить неприятеля.
На призывные вопли боевых труб к обрыву стекались ордынские воины, искали свое место в строю десятков и сотен, выравнивали ряды, натягивали луки, готовясь встретить русскую конницу потоком каленых стрел.
Салтан Алгуй успокоился. Сражение приобретало привычное для него обличье. Воины уже стояли сомкнутыми рядами — локоть к локтю, стремя к стремени.
Одного не предусмотрел Алгуй: того, что в лесу над обрывом, за спиной его войска, притаилась пешая владимирская рать. Когда русская конница устремилась в атаку, над головами ордынцев затрещали кусты, и вместе с лавинами сухого желтого песка по обрыву покатились владимирские ратники с копьями и топорами в руках.
Заметались ордынские всадники, избиваемые со всех сторон. Перемешались казавшиеся несокрушимыми десятки и сотни. Попадали в траву разноцветные флажки тысячников.
За считанные минуты тумены Алгуя превратились в беспорядочную, отчаянно вопящую толпу, в которой каждый думал только о собственном спасении.
Еще отбивались, взмахивая кривыми саблями, отдельные кучки ордынских всадников, но дух войска был уже сломлен. Алгуй понял это и, бросив своих гибнувших воинов, с нукерами личной охраны устремился на прорыв.
Падали на землю удальцы-нукеры, прикрывавшие бегство своего господина. Вместо павших в сечу кидались другие и тоже погибали под копытами русской конницы, оплачивая кровью каждую сажень пути.
Светлая гладь Оки, за которой чудилось спасение, приближалась.
Русские воеводы видели бегство ордынского предводителя, но помешать не могли. Слишком далеко стояли от этого места русские запасные дружины.
С последней горсткой нукеров Алгуй вырвался на берег и бросился в воду. Быстрое течение Оки закружило всадников. Они начали тонуть, захлебываясь в водоворотах. Однако арабский скакун, гордость ханской конюшни, перенес салтана Алгуя через реку.
Алгуй выехал на пологий правый берег, погрозил кулаком в сторону русского войска и неторопливой трусцой двинулся к недалекому лесу. «Как побитый волк…» — подумал великий князь Дмитрий Александрович, провожая глазами незадачливого ханского сына.
А тем временем русские дружинники и пешие ополченцы добивали у обрыва остатки ордынского войска. Ордынцы погибали молча, обреченно. Жестокий не верит в возможность милосердия…
Победа далась малой кровью. На каждого убитого русского ратника приходилось по пять и более ордынцев. А сколько было перебито потом ордынских всадников из летучих загонов, отправившихся за добычей, и пересчитать невозможно. Ордынцев убивали дружины, выезжавшие из городов и перегородившие дороги; спасавшихся поодиночке добивали на лесных тропах мужики из деревень, звероловы и бортники, купцы и странники-богомольцы. Казалось, сама земля поднялась на насильников, и не было им спасения нигде!
Князь Довмонт не участвовал в этом славном сражении. Другое дело было у него — оборонять псковские и новгородские рубежи. Но может, потому и решился великий князь Дмитрий вывести все свои полки против ордынцев, что не опасался тогда немецких рыцарей?
А потом, во время Дюденевой рати, [Дюденеварать — большой ордынский поход на Русь в 1293 г., во время которого ханский полководец Дюдень опустошил значительную часть русских земель.] Довмонт Псковский оказался единственным князем, который осмелился дать приют Дмитрию Александровичу в своем городе и тем спас его от мести ордынцев…
ГЛАВА 5. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Ильин Андрей
Андреев Николай
Свержин Владимир
Посняков Андрей