Владимир Контровский

Последний алхимик

«Всё моё», — сказало злато;

«Всё моё», — сказал булат.

«Всё куплю!», — сказало злато;

«Всё возьму!», — сказал булат.А. С. Пушкин. «Золото и булат», перевод анонимной французской эпиграммы.

— Хо-хо, благородный сэр! Да на этом огне, — и граф Гай Карнарвон, хозяин замка, небрежным жестом указал на пламя, пляшущее в громадном камине, — можно зажарить не только кабана, но и дракона, да! Целиком!

Веселье в пиршественном зале дошло уже до той буйной стадии, когда присутствие высокородных дам сделалось несколько обременительным — как для пирующих, так и для самих дам. Тонкие заморские вина уступили место грубому ячменному пиву, и выпитое в огромном количестве спиртное смыло тонкий налёт куртуазности с гостей графа. Сэр Гай умел не терять головы ни в яростной сече, ни в гульбе и взглядом посоветовал своей дочери леди Вивьен удалиться. Он искренне любил её и не хотел огорчать, но вместе с тем не желал и доставлять неудовольствие гостям, только-только входящим во вкус настоящего разгула.

— Дракона? — живо отозвался барон Бургиньон, ловко разделывая боевым кинжалом жареное мясо. — Где же вы возьмёте дракона, благородный сэр? Они все давным-давно вымерли!

— Вы уверены? — усмехнулся хозяин, жестом приказывая слуге наполнить чашу. Он убрал из зала и всех служанок, оставив только слуг. Граф ценил женскую красоту и берёгсвоих девушек — совсем ни к чему, чтобы им начали задирать юбки прямо на деревянных скамейках. Если кто из гостей ещё сохранит к концу пира силы и желание насладиться трепетным женским телом — что ж, щедрый хозяин угостит их и этим деликатесом, но только не здесь, а на ложах гостевых комнат. А тут, в зале, на каменных плитах пола, бедняжек и покалечить недолго…

— Уверен ли я? Г-хм… умпф… — барон шумно отхлебнул. — Драконов нет! Неужели благородный Гай Карнарвон верит в эти крестьянские сказки? — Бургиньон откинул голову и гулко захохотал; по его подбородку стекала струйка пива, смешанная с мясным жиром.

— Благородный Гай Карнарвон, — в голосе графа лязгнула сталь, — не бросает слов на ветер. Хотите удостовериться? Пожалуйста! В северных горах, на границе моего лена и дикой пустоши, живут самые настоящие драконы — или, по крайней мере, один. Эта тварь обитает в глубокой пещере — стережёт золото, накопленное за тысячелетия. Дракон редко выбирается наружу — поохотиться на горных коз или испить воды из водопада, — но его видели там в прошлое полнолуние. Он огромен и страшен — пастухи тряслись, рассказывая о чудовищном виде этого монстра…

— Золото? — переспросил сэр Анри, пропуская мимо ушей сентенцию о кошмарном облике чудовища. — И… много там золота? — В кабаньих глазках барона блеснул жадный огонёк.

— Много. Очень много.

— Но если в драконьей пещере действительно много золота, то почему же тогда вы, благородный сэр, до сих пор не отобрали это золото у чудища своим славным мечом? Вашаотвага известна всем — о ваших подвигах поют менестрели!

— Да, я ничего не боюсь, — граф принял грубую лесть барона как должное, — из того, что можно одолеть простой честной сталью. Однако есть легенда, что это золото проклято — его можно взять силой, омыв драконьей кровью, но... Этот дьявольский металл, если верить легенде, отравит все будущие поколения нашего мира и будет жадно и ненасытно требовать крови — человеческой крови.

— Сэр Карнарвон, — барон чуть покачнулся и опёрся локтем о стол, угодив в блюдо с объедками, — золото — это всё! Мы отправляемся за тридевять земель, в холодные моря, в жаркие пустыни и в густые леса за этим благословенным металлом, и нас ничто не может остановить! А кровь, досточтимый граф, — она дешевле вот этого доброго пива! — Бургиньон опрокинул в рот объёмистый кубок, утёрся рукавом и рыгнул. — Я готов мчаться за этим золотом хоть сейчас! Это достойно рыцаря, и любой из них, — барон обвёл пьяным взором пирующих, — тотчас же, я уверен, поскачет с нами! Ведите нас, благородный сэр Гай!

Если бы граф был трезв, он обернул бы всё в шутку — зачем куда-то нестись, когда пир в самом разгаре, в погребах замка ещё очень много вина и пива, а кладовые ломятся от снеди. Однако винные пары уже затуманили разум Гая Карнарвона, к тому же в словах Анри Бургиньона он почувствовал некий намёк на свою нерешительность. Намёк был неявный — в противном случае дело кончилось бы поединком, — но он был, и это подействовало на сэра Гая как шпоры на горячего скакуна.

— Благородные сэры! — звучный голос графа Карнарвона, перекрывавший звон мечей и ржание коней в разгар битвы, разнёсся под сводами пиршественного зала. — Я призываю вас к подвигу! А потом — потом мы вернёмся, и будем пировать, пока в моём замке есть хоть капля вина! В северных горах, в тёмной пещере…

Полупьяные гости быстро уловили, о чём идёт речь. О драконах слышали все, хотя не все верили в их существование. Но вот о золоте они знали, и очень хорошо знали. Сэра Гая уважали за многие качества, к числу которых относилась и честность, — никому и в голову не пришло усомниться в словах хозяина гостеприимного замка.

Не прошло и получаса, как из ворот, прогрохотав копытами по деревянному настилу подъёмного моста, выехали несколько десятков тяжеловооружённых всадников — выпитое не помешало рыцарям облачиться в доспехи и взобраться на коней.

Леди Вивьен смотрела с башни на удаляющихся искателей приключений. На душе у неё было тревожно. Она не боялась за отца — девушка была уверена, что тот вернётся целым и невредимым, — её смутно беспокоило что-то другое. А что именно — она и сама не знала.
* * *

«Надо бы выбраться наружу, — вяло подумал дракон, лежавший с закрытыми глазами посередине обширной пещеры. — Изловить зазевавшуюся косулю, поджарить дыханием и съесть… Годы, годы — когда-то мне ничего не стоило оторваться от земли одним взмахом крыльев, а после часами парить в поднебесье, высматривая добычу… А теперь я долго размышляю, стоит ли вообще напрягаться, чтобы пошевелить хвостом, и в итоге остаюсь лежать… Проклятое золото — оно выпило все мои силы…».

В этот мир он попал несколько тысяч лет назад. Дракон был молод и полон сил — ему приглянулся этот юный мир, и он решил здесь остаться. Однако это решение крылатого ящера пришлось явно не по вкусу прежнему властителю здешних мест — сумрачному магу. Чародей долго, упорно и яростно сопротивлялся, пустив в ход всё своё колдовское умение, но устоять не смог. Заклинания чёрной магии распадались в драконьем пламени, а меч колдуна даже не поцарапал бронированную чешую. И всё-таки маг сумел нанести коварный удар.

Уже обратившись в огненный клубок и сгорая факелом, чародей метнул в дракона своё предсмертное заклятье. Оно было сплетено так хитро и тонко, что победитель заметил его действие спустя много лет — тогда, когда стало слишком поздно.

Дракон тяжело вздохнул и шевельнул лапой. Раздался звон — старый ящер слушал этот звон долгие века и успел его возненавидеть. Весь пол пещеры покрывали толстым слоем слитки золота, монеты и драгоценная утварь — кубки, чаши, украшения. Когти могучих лап зарылись в кучах золота — золото было повсюду, и любое движение дракона сопровождалось его звоном.

«Как я ненавижу этот металл… — думал дракон. — Проклятый колдун… Его заклинание сработало — я собирал это золото тысячелетиями, собирал и собирал, хотя мне от него нет никакой пользы… Я жёг и убивал, околдованный злым блеском золота, — на этих слитках и монетах запеклась кровь тысяч и тысяч людей… И теперь я стерегу ненужное мне золото, и обречён стеречь его до скончания дней… А если я не уберегу своё сокровище, и кровавого золота вновь коснётся солнечный луч, в этот мир придёт беда — большая беда… Проклятый колдун — он всё рассчитал на много лет вперёд…»

Алчущие злата не раз приходили в северные горы, добирались они и до пещеры, хотя обычно дракон встречал непрошеных визитёров ещё на дальних подступах к сокровищнице. Во всех случаях он разбирался с золотоискателями быстро, не вступая с ними в бесполезные дискуссии о вреде жадности и сребролюбия, — поджаривал их вместе с конями и латами, а чудом уцелевших добивал когтями и зубами. Но шли годы, крылатый ящер старел и слабел, и всё реже покидал пещеру. И всё чаще дракон с невольным страхом думал о том, что будет, когда он не сможет защитить от добытчиков своё проклятое золото.

Под потолком с противным писком метнулась летучая мышь, прошуршав кожистыми крыльями, и хозяин пещеры приоткрыл глаза. «Летучие мыши днём обычно спят, гроздьями свисая вниз головами, — мелькнуло в драконьей голове. — Значит, эту что-то потревожило…» Точнее, мысль не мелькнула, а лениво проползла — в последние десятилетия дракону трудно стало даже думать. И тут он понял, что именно встревожило летучую мышь.

Драконы владеют собственной магией — без неё первый же огненный выдох стал бы смертельным для самого крылатого ящера. И сейчас при помощи этой магии старый драконувидел — к пещере направляется целый отряд рыцарей. «Много… — подумал он. — В былые времена я расправился бы с ними со всеми всего за пару минут, но сейчас… Надо встать и встретить гостей как подобает — эти жалкие людишки совсем забыли страх. Нет, не забыли — страх вытеснен жаждой наживы… Ну что ж, идите, милости просим…».

Дракон с усилием приподнялся и пополз к выходу. Золото сыпалось под его лапами, стекало жёлтыми звякающими ручейками; он увязал в нём, как в зыбучем песке, однако полз и полз. Дракон хотел принять свой последний бой на пороге своего дома — он почему-то не сомневался, что этот бой будет для него последним. И он успел доползти до выхода из пещеры.

Первых троих рыцарей, ступивших в тёмный зев драконьего логова, встретил клубок рыжего огня. Все трое сгорели в мгновение ока — не спасли ни доспехи, ни мокрые попоны, которыми они предусмотрительно обернулись. Кривые когти дракона растёрли жирный пепел — это было всё, что осталось от отчаянных смельчаков, — и ящер с утробным рыком высунул свою уродливую голову наружу. Высунул — и тут же пожалел об этом.

Рыцари сэра Гая не дрогнули — они привыкли видеть смерть в любом её обличии и относились к ней философски: «Все мы когда-нибудь умрём». Со всех сторон в дракона полетели арбалетные стрелы, навылет прошивающие панцирь, и одна из них угодила точно в налитый кровью глаз чудовища.

Казалось, от рёва раненого дракона рухнут утёсы. Ящер не остановился — он выползал, вытягивая из пещеры свое старое, но всё ещё могучее тело. Однако прыть у него была уже не та — воины проворно отскочили, и три удара страшных когтистых лап только раскрошили каменные глыбы, громоздившиеся перед пещерой. «Погодите, погодите, — думал дракон, — дайте мне только вытащить хвост — я вам все кости попереломаю… Жаль, что я не могу уже метать огонь без передышки — в горле сухо и пусто, и мне нужно время, чтобы собрать силы для следующего пламенного выдоха…». И в это время в широкую грудь дракона вонзилось рыцарское копьё.

Анри Бургиньон подскакал к ящеру со стороны выбитого глаза и нанёс удар прежде, чем дракон успел повернуть голову на дробный стук копыт. Рыцари приветствовали успех барона радостными криками, которые тут же сменились воплями ужаса. Отважный всадник не успел увернуться — тяжёлая лапа смяла его; из-под расплющенных лат брызнула кровавая жижа. Но тут же в эту лапу глубоко врубился боевой топор, пробивший чешую.

Граф Карнарвон не спешил лезть в драку — он руководил боем, намереваясь вступить в битву в последний, решающий момент. Он видел, что дракон слаб, и предчувствие победы горячило кровь старого вояки. Но сэр Гай видел и то, что победу придётся оплатить дорогой ценой — драконья броня сопротивлялась мечам и копьям рыцарей, тогда как взмахи когтей чудовища рвали людей и лошадей на куски. «А вот если, — прикинул граф, приглядываясь к гранитному валуну, нависавшему прямо над входом в пещеру, — подтолкнуть вот этот маленький камешек? Он наверняка весит не меньше, чем сторожевая башня моего замка, и еле держится…».

Дракон не понял, что произошло. Он уже было подумал, что ошибся, и что он выиграет и этот бой, и что его час ещё не пробил, когда на его хребет, ломая спинные зубцы, рухнула неподъёмная тяжесть, придавила, распластала и наполнила нутро режущей болью.

— Вперёд! — зычно скомандовал Карнарвон, с лязгом извлекая меч из ножен. — Убьём его!

Это был уже не бой — рыцари, с ног до головы забрызганные кровью, облепили ящера, как муравьи полудохлую гусеницу, и заживо его разделывали. Мечи и топоры методичными ударами вспороли неподатливую чешую, и горячая драконья кровь хлестала тугими струями, истекая душным паром.

Дракон сквозь пелену боли увидел своим единственным уцелевшим глазом статного воина с длинным мечом, идущего к нему уверенным шагом победителя, и безошибочно опознал в нём предводителя. Дракон знал — жить осталось недолго, этот меч скоро отрубит ему голову, и прохрипел в лицо рыцарю:

— Не берите золото… Вы выпустите на свободу демона, и дети ваших внуков будут беспощадно убивать друг друга за этот проклятый металл… И не будет этому конца, пока не сгинет в этом мире весь ваш род… Не берите золото — на нём проклятье Тьмы…

Сэр Гай Карнарвон не понял умирающего дракона — для него слова старого крылатого ящера были всего лишь набором шипящих и булькающих звуков. Граф широким взмахом меча рассёк шею чудовища и в три удара отделил уродливую голову от тела, раздавленного сброшенным камнем. Голова дракона покатилась вниз и остановилась, уткнувшись в скалу, — мёртвый глаз остекленел.

— Победа! — торжествующе закричал сэр Карнарвон, потрясая окровавленным мечом. — Победа! Дракон мёртв, а золото — золото наше! Победа!
* * *

— Начинай, — сэр Гай небрежно повёл рукой, унизанной драгоценными перстнями. — Мы слушаем.

Голубоглазый и светловолосый стройный юноша с лютней почтительно поклонился и запел балладу, которую ещё никто не слышал.Дракон, очнувшись от дремоты,Услышал дальний стук копытЧас пробил — началась охота,Сэр Карнарвон сюда спешит

«Неплохо, совсем неплохо, — размышлял граф, слушая менестреля. — Сэр Карнарвон — победитель дракона!»Гремит железом кавалькада,Взлетает к небу громкий крик:«В пещере будет всем награда!Дракон? Так он уже старик!

«Дракон-старик» — это надо убрать: много ли чести в победе над стариком?»Нас много, что нам этот ящер,Обломок миновавших дней!Кто ищет, то всегда обрящет,Вперёд, пришпоривай коней!»

«Даже чересчур много, — мысленно усмехнулся сэр Гай, откинувшись на высокую спинку кресла, которое правильнее было бы назвать троном. — Золото — оно очень плохо делится на равные доли…»Дракон вздохнул: «Эх, люди, люди…Ну что ж, идите, я готовПринять клинки и копья грудьюИ кой кого лишить голов…

«А вот это мы оставим, — подумал граф. — И пусть все узнают, что дракон был силён и страшен, и что многие рыцари пали в битве».

И действительно, после побоища в северных горах в замок вернулся только один сэр Гай — вернулся с головой дракона, притороченной к седлу. Он объявил, что все доблестные рыцари, отправившиеся с ним, с честью пали в бою с жутким чудовищем, и что только он, Гай Карнарвон, сумел убить монстра. Слова графа никто не подверг сомнению — все знали его как честного воина и настоящего рыцаря. И никто так и не узнал, что спутники сэра Гая, одолевшие дракона и вышедшие живыми из страшной битвы с крылатым ящером, встретили свою смерть чуть позже — и по-разному…Глупцы! Вы золото возьмётеИ сквозь столетий чередуЕго проклятье понесётеСвоим потомкам на беду…

«Что он несёт? — возмутился Гай Карнарвон, чувствуя нарастающую ярость. — Золото, сложенное в подвалах моего замка, — это основа власти и величия моего рода; величия, которое простоит века! Какая беда? Какое проклятье? Зачем повторять глупые сказки?»Да, ищущий всегда обрящет,Но только то, что заслужил…»И очень мудрый старый ящерКлыки в усмешке обнажил…

Менестрель опустил лютню и снова поклонился благородным дамам и рыцарям. По лёгкому шороху, прошедшему среди гостей, граф понял, что баллада произвела впечатление. Да и сам юноша — опытным глазом сэр Карнарвон, привыкший одерживать победы не только на поле брани, но и в альковах красавиц, заметил, как заблестели глаза многих дам. «Да, этот юнец, — подумал граф с оттенком зависти, — легко затащит на любовное ложе любую из дочерей и даже жён моих верных вассалов… И мне не очень нравится, как на него смотрит моя собственная дочь… Но самое главное — мне не нравится эта его баллада!»

Гости ждали. Они уже готовы были разразиться восторженными рукоплесканиями, но сюзерен молчал. Со времени возвращения графа Карнарвона из драконоборческого похода прошло всего полгода, однако за это время многое изменилось.

Вернувшись, граф бросил драконью голову на камни внутреннего двора замка, тут же снарядил целый караван, взяв для охраны всех своих воинов, и немедленно пустился обратно в горы — за золотом сражённого дракона. Караван из сотен вьючных лошадей ходил на север несколько раз, и каждый раз кони едва переставляли ноги под тяжестью сокровищ — такого количества золота не видел никто, даже ветераны, помнившие походы в дальние заморские страны.

Золото проложило Карнарвону дорогу к власти. Он был обласкан при дворе короля и сделан властителем всего этого края — при условии выставления на королевскую службу полностью снаряжённого конного полка. Это условие граф Карнарвон выполнил легко — он мог теперь позволить себе щедро платить самым отчаянным рубакам-наёмникам.Так сэр Гай стал сюзереном для всех баронов северной части страны, и ходили слухи, что его дочь скоро станет женой принца и будущей королевой. Графа знали и уважали за прежние заслуги и за многое другое, однако после его знаменитого «драконьего похода» люди стали замечать, что характер сэра Гая стремительно портится. Теперь Карнарвон был способен на поступки, несовместимые с понятием «рыцарская честь», — раньше в этом его никто не мог упрекнуть. Но правил он железной рукой, и потому роптать вслух не осмеливались. Вот и сейчас гости не спешили изъявлять свой восторг, пока хозяин карнарвонского замка не скажет своё веское слово.

— Ты заслужил награду, бард, — медленно процедил владетель Карнарвон. Гости шумно выдохнули — какую награду получит сочинитель от богатого графа? — и только леди Вивьен насторожилась. Она очень хорошо знала своего отца и почувствовала в его голосе что-то недоброе.

— Ты заслужил награду, — повторил граф. — За эту балладу тебе… зальют глотку расплавленным свинцом! Чтобы впредь никому было неповадно смущать умы и распевать всякую чушь, пугая тупоголовых крестьян! Стража!

Четверо дюжих воинов шагнули вперёд и заломили руки побледневшему менестрелю. Жалобно хрустнула под сапогами сломанная лютня, с плачем лопнула оборванная струна.Гости оцепенели, и тогда Вивьен метнулась вперёд и упала на колени.

— Отец! — отчаянно закричала она. — Пощади его, отец! Пощади!

— Пощадить? — глаза сэра Гая метали молнии. — Этот смазливый щенок осмелился спеть во всеуслышанье древнее предание, лживость которого доказана придворными магами его величества! И я, Гай Карнарвон, сюзерен Севера и верный вассал моего короля, не могу оставить безнаказанным такое оскорбление власти! Власть устанавливают мечом и золотом, а глупые баллады, которые распевают простолюдины, вредят этой власти! И потому будет так, как я сказал!

— Отец, — леди Вивьен обняла ноги графа. — Пощади его… Умоляю…

— Тебе он так понравился? — сэр Гай зло усмехнулся. — Тогда его надо ещё и повесить — ты невеста принца и будущая королева, и не безродным поэтам искать твоей любви! Это говорю я, граф Карнарвон, победитель дракона и наследник его несметных сокровищ!
* * *

«Следующая… …анкт-Петербур… …ляндский вокзал… Конечная».

Народ в вагоне электрички, до отказа переполненной по утреннему времени буднего дня, зашевелился, задвигался, стараясь оказаться поближе к выходу.

Александр Николаевич закрыл книжку, с обложки которой скалился чешуйчатый крылатый дракон, нависший над крошечной фигуркой рыцаря с мечом, и сунул её в карман куртки. Хорошая штука эти покет-буки — очень удобны для чтения в транспорте по дороге на работу (а когда ещё читать современному человеку, замотанному повседневными делами-заботами?). Вообще-то книги — хорошие книги — невредно и обдумывать, однако на это времени уже не остаётся…

Зато книжные лотки у станций метро завалены литературой на любой вкус — времена книжного дефицита канули в Лету. Бесчисленные глянцевые обложки пестрят пустоглазыми бандитскими рожами и физиономиями красоток в нарядах предельно облегчённого типа на фоне небоскрёбов, звездолётов или рыцарских замков. Красотки призывно изгибают бёдра, но в руках у них при этом обязательно зажат какой-нибудь смертоубийственный инструмент, а рядышком торчит неулыбчивый мускулистый тип с мечом или многоствольным бластером, всем видом демонстрирующий: «Эта роскошная баба — моя!». И очень хочется купить такую книжку и окунуться в её декоративный мир, чтобы хоть на часок почувствовать себя таким вот суперменом, сметающим всех врагов и очаровывающим всех красавиц…

Плотный человеческий поток, медленно просачивающийся через щели турникетов, вынес Александра Николаевича на привокзальную площадь. Лезть в подземелье метро ему не хотелось — весна уже вступала в свои права, в дымном воздухе большого города упрямо пробивались её пьянящие ароматы, и солнце, нечастый гость северной столицы, ласкало и грело.

Чуть подумав, он решительно направился к остановке маршрутного такси. По статусу заведующий лабораторией молекулярного синтеза научно-исследовательского института прикладной химии мог бы добираться до работы и на собственной машине, но… Времена теперь другие, и славное НИИ, где Александр честно проработал три десятка лет, давно уже не «передний край советской науки». И зарплаты его сотрудников не те, которые позволяют разъезжать на роскошных авто. К тому же узкие улочки старых районов Питера забиты под завязку автомобильными стадами — выигрыша времени никакого, а нервного напряжения на порядок больше. Поэтому древний «жигулёнок» Александра Николаевича, бывший некогда предметом гордости его жены Людмилы и лютой зависти его коллег, тихо ржавел в гараже на даче. Уж лучше фэнтези почитать в электричке…

На остановке было людно — трудящийся и учащийся народ спешил и переминался с ноги на ногу в ожидании маршрутки. Подходя, Александр Николаевич обратил внимание на молоденькую девчонку в джинсах и короткой рубашонке (или кофточке? Он никогда не был большим докой по части названий верхнего и нижнего женского конфекциона, а теперь и подавно). Между пояском джинсов и нижним краем кофточки виднелась голое тело — невзирая на вешнюю прохладу, модницы спешили выставить напоказ свои пупки и талии, привлекая мужские взоры. Девчонка почувствовала его взгляд, но равнодушно скользнула глазами по мужчине, годящемуся ей в отцы.

«Вот же блин, — с досадой подумал Александр Николаевич. — Небось в «мерседес» к какому-нибудь «папику» лет на пятнадцать меня старше ты запрыгнула бы не раздумывая и тихо повизгивая от восторга!». Стариком он себя не считал, женщины всё ещё посматривали на него с некоторым интересом, и нарочитое безразличие этой девицы заделоАлександра и укололо его мужское самолюбие.

Подкатила белая «газель». Александр пропустил девчонку вперёд, и в глаза ему нагло полезли её ягодицы, перечёркнутые узенькой полоской трусиков «танго». Джинсы набёдрах девчонки были приспущены по последней моде «по самое некуда», и когда она наклонилась, забираясь в тесное нутро маршрутки, пейзаж нарисовался весьма колоритный. «Хм, — мрачно размышлял Александр Николаевич, устраиваясь на боковом сидении. — Неужели она в упор не понимает, что демонстрация нижнего белья и голой задницыв транспорте может вызвать не эротические чувства, а самую обычную брезгливость? Всё хорошо в меру, в нужном месте и в нужное время…». Он вдруг вспомнил, как ему нравилось смотреть на коленки Людмилы, открытые мини-юбкой, — давно это было… Или совсем недавно?

«Хватит, — одёрнул он сам себя. — Думай о работе!» — «А чего о ней думать? — ехидно возразил внутренний голос. — Думай, не думай — один хрен! Вы сидите в ж…, уважаемый Александр Николаевич, сидите глубоко и прочно. Все ваши юношеские мечты развеялись лёгкой дымкой, растаяли, и ваше время прошло. Имейте мужество признаться в этом — хотя бы самому себе. И ваше брюзгливое мысленное ворчание по поводу нравов и нарядов юных девиц — прямое тому свидетельство!». Спорить с этим собеседником не имело смысла…

В детстве мальчик Саша, выросший в интеллигентной семье, читал журналы «Наука и жизнь» и «Техника — молодёжи» и жадно впитывал все новости о последних достиженияхнауки. Сказки становились былью — человек полетел в космос, а бытовая химия одаривала человечество всё новыми материалами. «Капрон», «нейлон», «лавсан» — эти причудливые названия казались магическими заклинаниями, рождающими невиданные чудеса. А тут ещё незабвенный Никита Сергеевич творчески модифицировал ленинскую формулу «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны», добавив к ней ещё одно слагаемое: «химизация». И Саша Свиридов, окончив школу с серебряной медалью, поступил на химический факультет Ленинградского (тогда ещё ленинградского) университета (тогда университет в городе на Неве был всего один, а прочие вузы именовались институтами).

Это были славные времена! Всё казалось достижимым и возможным (стоит только захотеть и постараться), горизонт становился всё ближе, и будущее выглядело непременно счастливым — разве может быть иначе в стране победившего социализма, где «всё для человека, и всё во имя человека»? И ещё — Саша был молод, никто не называл его по отчеству, и учёба оставляла ему достаточно времени для молодёжных вечеринок, поездок за город и прогулок по гранитным набережным дивными белыми ночами. И была любовь…

Её звали Людой, хотя ей самой нравилось имя Мила. И верно, это имя шло девушке — она действительно быламилой,точнее не скажешь. Жаль, что с годами его Людмила сильно изменилось, причём далеко не только внешне…

«Газель» выбралась из очередной пробки и поскакала по выбоинам вдоль трамвайных путей, лавируя и обгоняя автобусы и грузовики. Александр Николаевич отрешённо смотрел в окно. Думать о работе ему не хотелось — на Сашу нахлынули воспоминания…

В НИИ прикладной химии он попал по распределению — Александр Свиридов был первым в списке и имел право выбора. Ему понравилась сама атмосфера института: чистота лабораторий, организованность и деловитость, жаркие споры о новых направлениях в науке и о перспективах молекулярного синтеза. Тогда он многого ещё не замечал…

Саша работал как одержимый, не считаясь со временем. Он мог посередине разговора сорваться с места, оставив собеседника в недоумении, и помчаться к себе в лабораторию, чтобы тут же проверить на опыте свою очередную фантастическую гипотезу, пусть даже не имеющую прямого отношения к теме, разрабатываемой в настоящий момент. Вскоре Саша заслужил неформальное прозвище «Алхимик», которое наряду с иронией свидетельствовало и о его упорстве и целеустремлённости и носило уважительный оттенок.

Кандидатскую диссертацию он написал и защитил через пять лет, но вот с докторской вышла осечка. Александр Свиридов вдруг с удивлением обнаружил, что в науке существуют и иные приоритеты, что плетутся многослойные интриги, и что далеко не все учёные мужи озабочены исключительно прогрессом ради светлого будущего всего человечества — есть и куда более прозаичные материи. Доктором наук он так и не стал, хотя завлабом его в конце концов назначили. Впрочем, произошло это уже в суматошную перестроечную пору, когда самые ушлые уже сообразили, откуда и куда дует долгожданный ветер перемен, и начали подыскивать себе более уютные местечки.

Увлечённость научными изысканиями не помешала Саше сделаться отцом двух детей — дочери Ани и сына Дмитрия. «Ты, наверно, и не заметил процесса зачатия, — подтрунивали над ним коллеги, — всё-то ты у нас в трудах, надёжа-государь!». На эти шутки Александр не обижался — они носили дружеский характер — и улыбался вместе с шутниками.

Не до смеха Саше стало в конце восьмидесятых, а в начале девяностых ему впору было заплакать…

Маршрутка свернула направо. Александр Николаевич попросил водителя остановиться у следующего перекрёстка и вылез из микроавтобуса. До начала рабочего дня оставалось ещё минут пятнадцать, и Саша решил пройти остаток пути пешком.

«Газель» запрыгала дальше, окатив заведующего лабораторией молекулярного синтеза брызгами грязной воды из-под колёс. Александр поморщился, нагнулся и смахнул носовым платком мутные капли, оставшиеся на брюках. Не на приём к английской королеве, но всё равно не дело…

Потом он выпрямился, и тут ему бросился в глаза огромный красочный рекламный стенной плакат, на котором многозначительно улыбающаяся очаровательная женщина очень сексапильно примеряла золотое ожерелье. «Только у нас! Драгоценности для бережливых! — гласила надпись на плакате. — Самое дешёвое золото! Самые низкие цены!».

«Вот же чушь собачья! — раздражённо подумал Александр Николаевич. — Золото и драгоценности — это последнее, что будет покупать бережливый! Самое дешёвое золото? Хм-м-м… Дешёвое золото — золото мёртвого дракона…».
* * *

День начался с неожиданности — лабораторию посетил директор института Антон Степанович Никодимов, четверть века занимавший эту должность.

— Ну вот, уважаемые… э-э-э… господа, — последнее слово Никодимов произнёс с видимым усилием. — Наметился свет в конце туннеля, если так позволительно будет сказать.

«Бедный Антон Степанович, — с жалостью думал Свиридов, поглядывая на бледное лицо директора института. — Крепко засели в его душе безвозвратно сгинувшие стереотипы! Еле-еле выдавил из себя враждебно-капиталистическое «господа» вместо такого привычного «товарищи». Пятнадцать лет минуло с тех пор, как «товарищей» и след простыл, а его всё ещё тянет на старое. Трагедия, блин…».

Никодимов выглядел неважно — высохшее лицо с красными старческими прожилками, старомодные очки, далеко не новый пиджак, к которому не шёл элитный галстук (наверняка подарок кого-то из спонсоров), мелко подрагивающие тонкие пальцы. Эдакий раритетный интеллигент советских времён, чудом не вымерший в пертурбациях постперестроечной России. Но Антон Степанович всё ещё храбрился, не подавал виду, и пожалеть его открыто означало нанести старику смертельную обиду. Да и то сказать, институт выжил как цельная структура только благодаря энергии Никодимова. Хватались за что попало, искали деньги где только можно; теряли ценнейшие кадры, уезжавшие на работу за рубеж за длинным долларом; сдавали институтские помещения в аренду всяким разным фирмам, зачастую весьма сомнительными; однако латали обветшавшее оборудование и ставили эксперименты, из последних сил не давая погаснуть искоркам научного энтузиазма.

НИИ прикладной химии разваливался прямо на глазах — лучшие работники уходили в частные структуры, не имевшие к химии никакого отношения, старики старели, а молодёжь только фыркала, узнав размер предлагаемого здесь месячного оклада: «Да мне эти деньги — на один раз сходить на дискотеку!». А Никодимов — Никодимов ходил по инстанциям, доказывал и требовал, выкручивался и выкрутился. Институт поддержали заказы силовых министерств — «балдёжный газ», как называли в кругу разработчиков это эффективное средство борьбы с терроризмом и уличными беспорядками, очень понравился заказчикам в погонах.

«Интересно, чем Степаныч осчастливит нас на сей раз? — подумал Александр. — Что там стоит за его патетическим «светом в конце туннеля»? Не зря ведь он собрал всю мою лабораторию…»

Словно услышав мысли завлаба, директор откашлялся, пожевал губами и выдал:

— Нам предлагают очень выгодный многолетний, — он сделал ударение на последнем слове, — заказ от международного концерна «Health, Life and Pleasure», сокращённо «Эйч-Эл-Пи». — «Смотри-ка, — искренне изумился Александр, — без запинки произнёс заковыристое аглицкое название и аббревиатуру! Поднаторел, однако, — пообтёрся на презентациях…».

— Российская сторона владеет акциями этой корпорации, — продолжал Никодимов, чуть сморщившись на слове «акциями», словно ему на зуб попало нечто донельзя невкусное, — и поэтому о нас с вами, — директор оглядел присутствующих, — не забыли.

«Ну, это наверняка только благодаря твоим стараниям, Антон ты наш Степанович, — мысленно добавил Саша, — а то бы хрен о нас вспомнили! Каждый выживает в одиночку — как говорится, человек человеку друг, товарищ и волк».

Эти мысли не мешали заведующему лабораторией молекулярного синтеза внимательно слушать — Александр Николаевич интуитивно чувствовал, что директор приготовил им нечто неожиданное. И Саша не ошибся.

— А суть проекта, — Антон Степанович выдержал паузу, — состоит в следующем: нам предложено разработать стойкую субстанцию для ароматизированных презервативов.

«Что-о-о-о?» — мысленно возопил Александр. Его команда потрясённо молчала, хотя кто-то в заднем ряду тихонько хихикнул.

— Боюсь, что я не совсем вас понял, Антон Степанович, — сдержанно произнёс завлаб. — Какое отношение мы, химики, имеем к этим резинотехническим изделиям? Разве что некий новый материал для…

— Нет, — невозмутимо прервал его директор, блеснув стёклами очков. — Речь идёт об ароматизаторах. Я знаю, — тут же добавил он, заметив нетерпеливое движение Свиридова, — вы скажете, что этими ароматизированными штучками уже завалены все аптеки. Однако в нашем случае имеет место принципиально новый подход к вопросу, — директор постепенно воодушевлялся, словно обсуждалась по меньшей мере проблема изменения состава земной атмосферы. — Как известно, в процессе любовного акта мужчина и женщина выделяют значительное количество тепловой энергии…

«Скорее всего, тебе об этом известно уже сугубо теоретически» — подумал Саша.

— …за счёт этой энергии из нашего наполнителя, входящего в состав материала, из которого изготовлен презерватив, будут испаряться летучие ароматические вещества. Таким образом, в спальне будет пахнуть хвоёй или йодистым запахом морского бриза — всего, что заблагорассудится пожелать потребителю.

«Угу, — мрачно размышлял Свиридов. — Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — трахайся в грязном подъезде и дыши при этом чистым горным воздухом. Бред какой-то… Человечество медленно, но верно сходит с ума — верной дорогой идёте, товарищи!».

— И должен довести до вашего сведения, — Антон Степанович ещё раз обвел взглядом безмолвную аудиторию, — что к этому заказу следует отнестись со всей ответственностью. Финансирование предполагается такое, что... В общем, от вас зависит, заработаете ли вы наконец хорошие деньги или по-прежнему будете довольствоваться тем мизером, который нам предлагали до сих пор. А от вас, Александр Николаевич, я в самое ближайшее время жду конкретных соображений. Посоветуйтесь, прикиньте и доложите — хотя бы вкратце. И не затягивайте, пожалуйста, — а то ведь они найдут и других… химиков.

«Неужели старик не видит анекдотичности ситуации? Вот тебе, бабушка, и передний край советской науки…».

Но тут Саша разобрал выражение глаз директора, спрятанных за толстыми стёклами очков, и понял — всё он прекрасно понимает, и того, что чувствует при этом старый учёный, не пожелаешь и врагу. «А что делать, Саша? — яснее ясного читалось в потухшем взгляде Никодимова. — Когда-то мы занимались совсем другими делами, а теперь… Кто платит, тот и заказывает музыку».

…Когда директор ушёл, плотину молчания прорвало — заговорили все разом. В целом, к некоторому удивлению Свиридова, особого неудовольствия никто не высказал — работа как работа. Ароматический состав для презервативов ничуть не хуже слезоточивого газа — разве что химический состав у этих веществ разный. К тому же задачка показалась интересной и связанной с целым рядом сопутствующих проблем: концентрация наполнителя, способ пропитки, сроки хранения, выбор запаха, его интенсивность и даже связь аромата с настроением любовников. Обсуждение разгорелось нешуточное, и Саша был благодарен лаборантке Юле, сумевшей разрядить накалившуюся обстановку.

— Александр Николаевич, — поинтересовалась она ангельским голоском, улучив минуту затишья, — а испытания тоже мы будем проводить?

— Не понял, — ошарашено пробормотал завлаб. — О чём это ты?

— Ну, это, как его, — Юля скромно потупилась, изображая пай-девочку, не имеющую и понятия о том, откуда берутся дети. — Ведь мы должны сдать готовый продукт, пригодный для массового производства, разве не так? А как мы можем гарантировать надёжность и эффективность нашего наполнителя без соответствующих испытаний?

До Саши наконец-то дошло, что девушка его попросту беззастенчиво разыгрывает — он заметил, что большинство его подчинённых уже давятся от еле сдерживаемого смеха.

— Юленька, — ответил он преувеличенно серьёзно. — Обещаю, что занесу тебя в список испытателей-добровольцев первым номером. Только уточни, какой запах любви тебе больше всего нравится.

— Как скажете, Александр Николаевич, — пропела Юля, игриво стрельнув глазками. — Ради вас — всё, что угодно. Лично я всегда готова к подвигу… научному.

Зрители не выдержали — стены лаборатории сотряс дружный хохот.

— Ша, урки. — Отсмеявшись со всеми вместе, Саша счёл нужным навести порядок и прервать затянувшееся веселье. — Смех смехом, братцы, а дело — делом. Цели ясны, задачиопределены — даёшь аромат любви, блин горелый!
* * *

Темнота за окном жила своёй жизнью. По потолку неряшливым блеклым привидением прополз отблеск фар одинокой машины, торопившейся куда-то сквозь ночь; потом долго и надсадно каркала ворона, которой почему-то не спалось. «Я встану так рано, что ещё поздно будет» — припомнилось выражение из далёкого детства. Саша хотел встать и посмотреть, который час, но лень было шевелиться. Судя по темноте и тишине — вороньи вопли не в счёт, — сейчас три-четыре часа ночи. Город спит: утихомирились поздние гуляки, расползлись по норам искатели приключений, преступники и стражи порядка; насытились друг другом любовники; законопослушные граждане давно вкушают заслуженный отдых перед новым трудовым днём; и даже домовые, жители смежных измерений (есть такая гипотеза), затихли в укромных уголках человечьих жилищ. И только он, Александр Николаевич Свиридов, заведующий лабораторией молекулярного синтеза НИИ прикладной химии, лежит посреди ночи на диване в пустой квартире и тупо пялится в потолок.

Кроме него, в квартире не было ни единой живой души. Мать уже перебралась на дачу, — она жила там с ранней весны до поздней осени, — и забрала с собой кота Остапа, третьего члена их «неполной семьи». Да, лет двадцать назад народу здесь было больше…

Александр повернулся — старый диван отозвался скрипучим кряхтением, — откинул одеяло, встал, подошёл к столу у окна и посмотрел на тёмный циферблат будильника. Да, так и есть — половина четвёртого. Все нормальные люди в огромном городе спят — бодрствуют одни ненормальные.

Он выудил из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой — почти невидимый в темноте дым змейкой пополз по комнате, путаясь в смутных очертаниях мебели. Саше на миг показалось, что дымная струйка недоумевает: как это так, такая большая квартира — и в ней всего один человек? Что поделаешь — так оно получилось…

Отец Александра Николаевича умер в самом конце восьмидесятых, не дожив до апофеоза торжества демократии. Наверно, старику крупно повезло — Саша с трудом себе представлял, как интеллигент старого разлива, дитя хрущёвской оттепели и времени бурных споров между «физиками» и «лириками», вписался бы в реалии новой России. Но его вдова Зинаида Матвеевна перемены перенесла на удивление легко. Если бы не мать, то после развода с Людмилой эту квартиру пришлось бы разменивать, и неизвестно, где бы сейчас обитал Александр Свиридов.

В приступе рыцарства Саша склонен был отдать своей энергичной и хваткой супруге (когда она стала «бывшей») добрую толику завидной жилплощади в старом фонде, однако Зинаида Матвеевна проявила кремнёвую твёрдость и житейскую хватку. Впрочем, мать всю жизнь (сколько Саша помнил) была именно такой: властной и императивной. Она оставляла мужу и сыну их науку — пусть мальчики играются, — надёжно обеспечивая семейные тылы, где она была полновластной хозяйкой. Александра и его отца вполне устраивало подобное положение дел, а то, что при этом приходилось терпеть жёсткий домашний диктат жены и матери — ну что ж, за всё надо платить!

Людмила поначалу пыталась было сопротивляться, но потерпела в этой неравной битве полное и сокрушительное поражение: если дело касалось власти над одной отдельновзятой квартирой, населённой одной семьёй, Зинаида Матвеевна проявляла беспощадность, которой могли позавидовать самые жестокие ханы-завоеватели тёмных веков — малейшие попытки неповиновения (не говоря уже о мятеже) подавлялись тут же, и пленных не брали.

И внуки вроде бы тоже смирялись с бабушкиной императивностью — как выяснилось, внешне. Стоило им подрасти и расправить крылышки, как они тут же покинули домашнее гнездо. Анна сражалась за место под солнцем в скорпионьих лабиринтах шоу-бизнеса, а Дмитрий… О том, чем занимается его сын, Александр предпочитал лишний раз не думать — в сердце тут же вонзалась тупая игла, причинявшая режущую боль.

С годами Сашу всё сильнее тяготила мелочная опека матери: какую рубашку купить да какие носки надеть. Он периодически взрывался, доказывал ей, что давно уже вырос из коротких штанишек, но всё повторялось снова и снова с безысходной монотонностью — они с матерью говорили на разных языках. Поэтому летом, когда Зинаида Матвеевна отбывала в их «летнюю резиденцию» в Комарово, Александр Николаевич обычно ночевал в городской квартире. «Ближе до работы — не надо час трястись в переполненной электричке» — объяснял он матери. Та не возражала, имея при этом в виду типично женские соображения: «Мужик ещё в соку — пусть приведет какую-нибудь бабу, чего одному спать».

Баба у Александра имелась, но… Регина принадлежала к породе «русских амазонок», громогласно заявивших о себе в конце девяностых годов минувшего столетия. Она владела пусть небольшой, зато твёрдо стоящей на ногах туристической фирмой, успешно выжив по ходу пьесы двух соучредительниц, с которыми начинала свой бизнес. Женщины,подобные Регине, сами добившиеся всего и считавшие себя успешными и вполне состоявшимися, рассматривали мужчину как полезное домашнее животное, с которым можно выйти в свет, съездить в отпуск на Канары и, конечно, покувыркаться в постели. Но не более того — когда Саша предложил Регине узаконить их отношения («Знаешь, надоело быть сожителями»), она холодно отклонила его предложение руки и сердца.

«Ходила я уже как-то раз замуж, — объяснила деловая женщина, — и повторять этот эксперимент не намерена. Детей рожать мне неохота, да и поздновато, так что официоз — на предмет стребования с тебя алиментов — мне уже ни к чему. А домохозяйки из меня не выйдет — мне свобода дороже». Да, свобода, — Александр подозревал, что у любвеобильной Регины он далеко не один-единственный любимый-ненаглядный, и что «его девушка» не упускает случая добавить в свою коллекцию трофеев нового мужика — для разнообразия. Времена изменились, и сильно: подрастерявшие самцовскую уверенность в себе доны Хуаны теперь на равных состязались с сексуально раскрепощёнными и состоятельными донами Аннами, которым вовсе не требовался муж-кормилец, и которые сами выбирали время для любовных утех.

Регина принимала приглашение Александра Николаевича провести вместе вечер и ночь только тогда, когда это не нарушало её собственных планов. Во всяком случае, сегодня, когда он в конце рабочего дня позвонил ей на сотовый и предложил встретиться, Регина спокойно объяснила, что на сегодняшний вечер у неё запланирована деловая встреча в узком кругу. При этом явно подразумевалось, что присутствие Саши на этой встрече излишне. Вот завтра — со всем удовольствием: давно не виделись, она даже соскучилась. Однако особой теплоты в голосе женщины не наблюдалось и, похоже, её ничуть не заботило, поверил ли Александр в её версию об очень важной деловой встрече, атакже в то, что Регина по нему соскучилась.

Оскорблённое второй раз за один день мужское самолюбие потребовало отмщения. Александру Николаевичу пришла в голову шальная мысль подцепить на этот вечер Юлю — фривольная эскапада лаборантки по поводу «ходовых испытаний» их будущего изобретения запомнилась. А почему бы и нет, собственно говоря? Саша чувствовал, что Юля не совсем к нему равнодушна, да и вообще она девушка современная — «Юля без комплексов». А если он почувствует её нежелание — ну что ж, тогда можно будет обернуть всё в шутку и отступить, не потеряв лица.

Но пока Александр обдумывал свой стратегический план — как подкатиться и с чего начать, рабочий день кончился, и Юля стремительно упорхнула — как на грех, именно вэтот момент помощник завлаба отвлёк Свиридова, притащив к нему на подпись целый ворох каких-то невероятно важных бумаг.

В результате Алхимик оказался у разбитого корыта. Придя домой, он соорудил себе холостяцкий ужин — съел тарелку пельменей и, немного подумав, выпил стакан водки избутылки, имевшейся в полупустом холодильнике. Обдумывать поставленную Никодимовым «научную проблему» не хотелось — она вызывала глухое отторжение («Докатились!»). Саша вспомнил недочитанную утром книжонку — чем там дело-то кончилось? — поискал её, однако не нашёл (наверное, оставил на столе в лаборатории, когда выгребал из куртки всякий хлам).

Компьютер включать не стал — на работе надоело. Присел перед телевизором, погонял каналы. Откопал среди месива новостей о взрывах и прочих катастрофах и бесконечных реалти-шоу, перемежающихся дебильными рожами, взахлёб рекламирующими очередное суперновое чудо-средство, гарантированно увеличивающее объём, красоту, чистоту и все остальное-прочее на «…дцать» процентов, сериал про тайны следствия. Некоторое время следил, как булгаковская Маргарита в другой своей экранной ипостаси вместе со своими коллегами лихо раскручивает очередное преступление, попытался примерить логику, не преуспел в этом, плюнул, выключил телевизор и завалился спать.

Уснул быстро, но в итоге проснулся среди ночи — сна ни в одном глазу…

Докурив, Александр снова лёг и попытался заснуть — не включать же чёртов ящик с его ночной порнографией. Мозг работал, обрывки мыслей копошились, норовя выстроиться в единую цепочку. Саша знал это состояние — обычно в таких случаях его осеняло. Правда, непонятно было, с какой стати на сей раз. Идея создания «аромата любви», призванная, по замыслу её авторов, в корне изменить сексуальную жизнь всего человечества (по меньшей мере!), Свиридова ни в коей мере не увлекла — он отчётливо видел всюеё бредовость. Но тогда что, что дало толчок мыслям? Накопившееся раздражение на окружавшую его жизнь, в которой люди всё больше и больше походили на наркоманов, подсаженных на иглу успеха, престижа и денег? Денег — да, денег… Но этот фон присутствовал уже давно, ныл застарелой болячкой и вряд ли мог сподвигнуть на что-то стоящее.

Александр снова и снова перебирал в памяти события дня минувшего, надеясь найти там зацепку. Событий было негусто — короткий никчёмный разговор за завтраком с матерью, переполненная электричка, девица на остановке маршрутного такси, брызги из лужи, работа и всё с ней связанное — визит Никодимова, трёп в лаборатории, лаборантка Юля, — звонок Регине и её холодная отповедь. Что ещё? Книжка про дракона? Ну, это вообще мелочь… А, ещё реклама ювелирного магазина «для бережливых» — память услужливо подсунула и этот стоп-кадр. Чушь… И тем не менее… Саша почувствовал, что за всеми этими мелочами что-то кроется: ведь последняя капля — это тоже мелочь, по сути, но именно она переполняет чашу. Логическая цепочка упорно не складывалась, однако Алхимик был уверен — решение придёт, придёт рано или поздно.

С этой мыслью он и уснул.
* * *

Неделя пролетела незаметно. Забот хватало — Никодимов теребил, дважды напоминал Свиридову о необходимости подачи пакета предварительных соображений и прикидок по предложенной теме, и лаборатория молекулярного синтеза гудела потревоженным пчелиным ульем — ребята заинтересовались. Интерес этот ощутимо подогрел аванс, выплаченный в пятницу — сразу же после того, как директор сообщил Александру: «Окончательное решение принято, заказ отдали нам». Размер аванса впечатлял — судя по всему, апологеты «ароматной любви» намеревались раскручивать свой проект по полной программе.

И в пятницу же в лаборатории появился Василий Зелинский — самый крутой в НИИ спец по компьютерному обеспечению новых разработок. За копейки этот парень не работал, и отсюда Александр Николаевич сделал логический вывод — Васе-Мегабайту (по неписаной институтской традиции прозвища имели все здешние мало-мальски значимые личности) тоже перепало от щедрот зарубежных партнёров, и немало.