Чтение 13–й страницы книги ~Вчера будет война~

* * *

Незадолго до войны я был вызван в Москву. В кабинете Ворошилова я увидел высокого человека с тонким лицом, в прекрасно сидящем костюме. – Познакомьтесь, товарищ Старинов, – это известный изобретатель, товарищ Термен. Товарищи из НКВД предложили создать совместную группу по разработке новой минно-взрывной техники.И. Старинов. «Мины ждут своего часа»

Поезд тяжело грохотал на стыках рельсов. Два мощных паровоза напрягали стальные мускулы, с натугой преодолевая умеренной крутизны подъем. Несколько классных вагонов за связкой локомотивов были для них несерьезным грузом, как, впрочем, и пара платформ с булыжником впереди. А вот четыре платформы странной конструкции – по две пятиосных площадки, между которыми висели, скрепляя их в единое целое, бронированные туши с угадывающимися под брезентом короткими стволами, – явно стоили затрачиваемых паровозами усилий.

Часовые на платформах внимательно оглядывали окрестности. Лес был вырублен на пятьдесят метров по обе стороны дороги, счетверенные рыльца зенитных автоматов глядели не столько в небо, сколько по сторонам.

Поезд вскарабкался на гребень и начал спуск в длинную неглубокую ложбину между двумя грядами холмов. Стук участился – под горку дело шло чуть веселее, состав запасал энергию для следующего подъема. Полотно дороги слегка приподнималось относительно рельефа, образуя примерно трехметровой высоты насыпь. Примерно посередине ложбины насыпь пересекала небольшую речку – скорее, ручеек, стиснутый бетонной трубой. Естественно, эта труба, как и все прочие такие трубы и мосты, была тщательно обследована саперами. Но на то, чтобы проверить все сотни километров пути, как, впрочем, и все окрестные холмы, сил не хватало.

На склоне одного из таких холмов, на краю перелеска, две фигуры в буро-зеленых маскхалатах ждали уже несколько часов. От лежащей между ними радиостанции к ящичку с несколькими тумблерами и переключателями змеился толстый провод в каучуковой изоляции.

– Они, родные, – лежащий справа сопровождал биноклем двойной султан дыма, – самоходные мортиры типа «Карл». Калибр шестьсот миллиметров. Четыре штуки.

– Да, страшноватые зверюги. Если они доберутся до Москвы…

– Отставить разговорчики! Предварительная!

– Понял, предварительная, – второй щелкнул тумблером. В прижатом к уху наушнике послышался тонкий свист. – Подтверждаю, есть предварительная!

– Задержка… – человек с биноклем следил за составом, отсчитывая секунды, – задержка двести двадцать три!

– Понял, задержка двести двадцать три!

Состав подходил к выбранной точке. Метров за пятьдесят до трубы, когда передовая платформа стукнула колесами на очередном стыке, тон гудения в наушнике поменялся на более басовитый. Огромная масса проносящегося над рельсами металла изменила индуктивность тщательно спрятанного под строением пути контура.

– Двести двадцать один, – одновременно с изменением тона второй откинул плексигласовый колпачок, – двести двадцать два, – рука зависла над кнопкой, – двести двадцать три!

Слегка посиневший от холода палец утопил ярко-красный диск. Долю секунды казалось, что ничего не происходит. Затем терпеливо ждавшие своего часа больше двух месяцев центнеры взрывчатки, повинуясь модулированному радиосигналу, вздыбили путь, подбрасывая оба паровоза, снося их с рельсов. Первый сразу начал заваливаться в ложбину, второй пытался удержаться на насыпи. Его развернуло поперек путей, искры сыпались фонтаном. Влекомые инерцией, гигантские платформы складывались, бронированные туши между полуплощадками налезали друг на друга и на вагоны, из которых пытались выбраться серые и белые, в нижнем белье, фигуры. Медленно валящийся вниз паровоз, наконец, рухнул, котел взорвался и облако пара скрыло из вида стальную кашу.

– Передавай – и ходу, – первый из «пятнистых» отложил фотоаппарат, которым он увлеченно щелкал все эти долгие секунды: – «Тетя заболела, приезжай, Маша».

Через сорок пять минут две девятки «Пе-2» под прикрытием истребителей атаковали место крушения. Стокилограммовая бомба попала в один из уцелевших вагонов в конце состава. Шестисотмиллиметровые снаряды сверхтяжелых мортир сдетонировали, разрушив пути и насыпь на протяжении почти сотни метров. Движение было остановлено почти на неделю. Еще несколько заложенных на излете лёта радиомин ждали своего часа.

Товарищ Старинов продолжал шутить.

* * *

№ 0427

22сентября 1941 г.

Дополнение к № 0054 от 15 июля 1941 г.

1. Передать в распоряжение Главного Управления гидрометеослужбы РККА 12 дальних бомбардировщиков «ТБ-7» с экипажами и наземными службами для ведения метеоразведки над контролируемой противником территорией.

2. Обеспечивать переданные ГУГМС КА бомбардировщики новой радиопередающей аппаратурой, двигателями, включая турбокомпрессоры наддува, и запасными частями по списку первой очереди.По поручению Ставки Верховного Командования начальник Генерального штаба Красной Армии генерал-майор Василевский

Новый, по меркам мирного времени, «ТБ-7» промерз от носовой турели до кончика высокого киля. Похожий на медведя штурман извернулся и, быстро отстегнув маску, отхлебнул из шведского термоса. Если бы не горячий чай, сладкий, даже блаженно-сладкий – совсем вилы. Впрочем, за пятнадцать лет полетов можно было бы и привыкнуть. Однако не получалось. Он бешено завидовал сидящим в заклепанном бомбоотсеке «гражданским» – конечно, лейтенантские звания им присвоили, но оба метеоролога, срочно отозванных «с северов», остались какими-то невоенными – отличные мужики, в Арктике другие не выживают, но не вояки, нет. Зато высотный холод им должен быть как дом родной. После Новой-то Земли.

Услышали бы эти самые метеорологи мысли штурмана – встретили бы после полета на узенькой тропке и объяснили бы всю его неправоту. «По-товарищески». Если штурману холод просто не нравился, то полярники-зимовщики ненавидели его лютой ненавистью.

Оба они только в начале июня сменились с годичной вахты – каждый на своей станции, познакомились в мягком вагоне поезда на Ленинград, уговорили пару литров коньяка – за знакомство и за-ради окончания вахты. Закусывали в основном предвкушениями – предвкушали Гагры (путевки дожидались в Севморпути), море, фрукты, сухое вино, девушек опять же – оба семьей пока не обзавелись. На вокзал прибыли в воскресенье – и дома каждого уже ждала повестка.

Сейчас они, свернувшись клубком в своих меховых комбинезонах и меховых же куртках поверх, привычно-внимательно оглядывали облачную кашу внизу, каждый по своему борту. Кустарные блистеры из оргстекла, врезанные в борта бывшего бомбоотсека, серьезно искажали картину. Хотя неважно. Серая пелена казалась бесконечной, как срок зимовки к концу марта. Не привыкать. И потому появившаяся на самом горизонте клубящаяся гряда вызвала почти мгновенную реакцию.

– Командир, гряда облаков справа тридцать, на горизонте! Это фронт, зуб даю, это холодный фронт! – Отзываясь на возбужденную скороговорку полярника, тяжелый корабль накренился, доворачивая на облачную стену. Штурман возил по планшету линейкой и транспортиром, прокладывая новый курс. Лохматая стена впереди вырастала, вызываяинстинктивный холодок в груди каждого из пилотов «ТБ-7» – слишком много неприятностей было связано с такими вот «воздушными замками».

– Второй, тянем на девять тысяч! – Второй пилот двинул рычаги газа до упора вперед. Благо моторы были новые, вытянут, тем более с турбокомпрессорами. Компрессоры, честно говоря, были барахло, прогорали на раз – но и меняли их после каждого полета. Сколько стоила такая роскошь, пилот боялся даже подумать – но начальству, как говорится, виднее. Раз уж в разгар войны сочли необходимым переделать целую дюжину самых мощных бомбовозов Советской страны в извозчика для «колдунов», как традиционно летуны именовали метеорологов, да еще и моторы чуть не языками вылизывают – значит, так надо. Не сказать, чтобы экипаж был недоволен – положа руку совсем уж на сердце, мало кому хотелось лезть на фрицевские зенитки и под атаки «худых».

Один из пиков облачной гряды тянулся километров до десяти, не меньше, но бомбардировщик обошел его стороной, над восьмикилометровым «перевалом». Тяжелую машину лишь слегка тряхнуло, и внизу раскрылась черная, на первый взгляд и по сравнению с белоснежными грудами облаков, бездна. Уже второй взгляд ловил извилистую береговую линию, приведенные то ли легким снежком, то ли инеем леса, неразличимые детали городков. Земля была видна до самого горизонта, и за скатом облачной гряды не было ни тучки.

– Антициклон, – в голосе метеоролога слышалось удовлетворение от хорошо сделанной работы, – совершенно определенно – арктический антициклон. Судя по всему, от минус десяти до минус двадцати в нижних слоях.

– Понял. Радист, связь с базой. Идем дальше? Горючего у нас еще километров на триста, потом возвращаемся. Или сразу домой? – Штатские или полуштатские, но во всем, что не касается прямо и непосредственно управления кораблем, метеорологи сейчас были главными.

– Согласен, командир. Пройдем сколько можем, оценим размеры. А потом на базу, да.

«ТБ-7» шел на девяти километрах, взбудораженный воздух принимал в себя насыщенные углекислотой и водяным паром выхлопные газы, мгновенно высасывая из них тепло. При минус пятидесяти градусов за бортом пар мгновенно кристаллизовался в микроскопические иголочки, образующие за тяжелой машиной пышный, хорошо заметный с земли инверсионный шлейф. Это было красиво, однако пара «мессеров» из финской ПВО руководствовалась совсем другими эмоциями. Одинокий высотный самолет мог быть только разведчиком, а значит, должен быть сбит. Турбокомпрессоров на «Bf-109F» не было, но легкие машины с мощным мотором и без них карабкались вверх весьма уверенно. Хвостовой стрелок «ТБ» засек истребители на фоне земли всего с пары километров, когда те обзавелись собственными шлейфиками. Бомбардировщик дернулся, но от границы облаков ониушли километров на сто, минут двадцать лета – и эти двадцать минут надо было продержаться.

Пулеметные турели тяжелых бомберов – это сила, когда те идут в коробке машин в двенадцать, а лучше – под сотню. Тогда на пути истребителей встает стена свинца, пробить которую можно только сочетанием тактики, мастерства пилотов – и количества, естественно. Одинокий бомбардировщик против двух грамотных пилотов не жилец, развечто повезет.

Не повезло. После двух коротких очередей стрелок в хвостовой турели завалился на пулемет, еще пара заходов покончила с бортовыми точками и верхним куполом. В разреженном воздухе «мессеры» маневрировали с трудом, что позволило отчаянно (насколько позволяла высота) маневрирующему разведчику выиграть хоть сколько-нибудь времени. До облаков оставалось всего две-три минуты – но этих минут не было. Уже не опасаясь пулеметов, «Мессершмитты» один за другим зажгли оба левых мотора. «ТБ-7» свалился на крыло и посыпался вниз. В полутора тысячах километров восточнее один оператор сделал отметку о потере очередного метеоразведчика, а другой прочертил курс и скорость холодного антициклона, неотвратимо надвигающегося на европейскую часть Союза.

* * *

65. При стрельбе на уничтожение огневой налет ведут, как правило, беглым огнем. Если по условиям обстановки цель должна быть подавлена в кратчайший срок, то для ее подавления назначают огневой налет без указания его продолжительности.«Наставление по управлению огнем наземной артиллерии», изд-во НКО СССР, 1939

Старший сержант Лемехов лежал между могилами мещанина Пузанова и безгильдеиного купца Братухина почти пять часов. Деревья на кладбище были скошены артиллерийским огнем, словно гигантской косой, так что маскироваться среди могилок, да плюс под поваленными стволами было одно удовольствие. Изредка в оптике винтовки за речкой и в развалинах Канатчиковой дачи наблюдалось шевеление, но для стрельбы по «пациентам» было слишком далеко. Лежащий на три могилы справа наблюдатель что-то хрипел в телефон, но, видимо, командование сочло перебежки немцев недостаточным поводом для огневого налета. Хотя тяжелые снаряды артиллерийских фортов могли бы успокоить нынешних обитателей больницы не хуже смирительной рубашки – начальству виднее.

Начальству всегда виднее. Ну почти всегда.

Его дело вел целый старший майор госбезопасности, не какая-то мелкая сошка. Разобрал по косточкам весь тот злосчастный вечер, когда он, Лемехов, почти пропустил через границу предателя. Он был готов к расстрелу – считал его заслуженным. Его ротозейство стоило жизни двум лучшим бойцам заставы и, судя по въедливости следователей, привело к большому ущербу для страны. Пусть перебежчик был убит – то, что он нес через границу, похоже, было чем-то очень, очень важным.

Поэтому, когда почти через два месяца осунувшийся старший майор протянул ему красноармейскую книжку, он не сразу поверил и понял, что происходит.

«Пограничник из тебя, Лемехов, хреновый. А вот стрелок – неплохой. Так что иди – и стреляй». Только тогда Лемехов и узнал, что началась война.

Он стрелял – редко, как и любой снайпер, точно – как снайпер хороший. Их воздушно-десантная бригада ни разу не видела самолетов, кроме как над ними – немцев, которые пытались смешать их с землей, и изредка – наших, которые занимались тем же по ту сторону фронта. Парашютов тоже не видели – кроме тех, что раскрывались над сбитыми летчиками.

Ими затыкали дыры, их бросали под гусеницы танков и удары штурмовых групп немцев, под снаряды гаубиц и очереди пулеметов. Потом отводили, пополняли молодыми, здоровыми и полными готовности умереть за Родину парнями. Большинству это – умереть за Родину – удавалось, часто в первом же бою. Немногие выжившие учились не умирать, а убивать врагов. Но таких, научившихся, было мало, и они отступали, сменялись – и затыкали новую дыру, каждый раз на другом участке фронта, но все дальше и дальше на Восток.

А потом – они уперлись спинами в московские кварталы, и отступать стало некуда. Немцы тоже уперлись. Не в них, Лемехов трезво оценивал ситуацию, а в огневой вал, который обрушивали на наступающую пехоту и танки тяжелые орудия из глубины обороны. Теперь главными становились не пулеметчики и стрелки, а наблюдатели с полевыми телефонами. Хотя расслабляться, конечно, не следовало.

На кончик носа упала снежинка. Как будто пахнуло зимой, Забайкальем… Скоро, видно, подморозит.

Лемехов плавно провел стволом вправо-влево. Все как обычно – в поле зрения прицела попали развалины больницы, глинистый берег речки с неизвестным названием, две порушенные то ли колокольни, то ли водонапорные башни, станция на горизонте, пять подбитых танков, которые немцы так и не смогли либо так и не захотели вытащить. Выдохлись? Хорошо если так. Хотя вряд ли, конечно.

Черт. Накаркал. С немецкой стороны послышался резкий свист, справа, слева, сзади встали дымные столбы разрывов. Налет был недолгим, но мощным, как летний ливень. По берегу речки уже тянулась полоса дыма, скрывающая немецкие позиции. Сейчас начнется.

Первого немца, выскочившего из дымной стены, Лемехов снял влет. Менять позицию не стоило – дым мешал не только нашим, но и немецким пулеметчикам. Потом фрицы поперли валом, с флангов застучали «максимы». Угловатая коробка танка прорезала сизые клубы, сразу два или три росчерка отрикошетили от брони. Танк повел башней, выискивая позиции пушек. Найти их он не успел.

Лемехова подбросило в воздух, невысоко, сантиметров на пять. Звуки боя ушли – только шум в ушах. Земля медленно поворачивалась на своей оси гигантской каруселью. В воздухе кружились серые тела, клубы дыма, бревна наведенной немцами за ночь переправы, какие-то уж совсем непонятные ошмотья.

Второй залп восьмидюймовок рухнул уже почти беззвучно – разве что легкий щелчок от разрыва первого снаряда да внезапно появившийся во рту медный привкус. Танк уже лежал на боку, выставив отполированное грязью брюхо в сторону русских позиций. Уже никто никуда не бежал и даже не полз, и третий залп лег скорее только для проформы. Впрочем, был третий залп или нет – Лемехов с уверенностью сказать не мог. Слух возвращался постепенно, земля проворачивалась все медленнее, пока не замерла, наконец, в неустойчивом равновесии.

Рядом, всего в метре от его лежки, валялся немецкий сапог – к счастью, без ноги хозяина внутри, сорвало взрывом; за стойкость желудка сержант сейчас бы не поручился.

… Ночью бригаду сняли с позиций, заменив свежими войсками откуда-то из глубины страны, погрузили в грузовики и повезли на восток. О переформировании речи идти не могло – потери бригада, вопреки обычному ходу дел, понесла небольшие. Гадали долго – часа четыре. Пока лес внезапно не расступился и во всю ширь не распахнулся простор наполненного ревом моторов аэродрома.

* * *

В течение 5 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На Истринском направлении наши войска ночной атакой выбили противника из поселка Куркино и в течение дня отразили четыре атаки немецких войск.Вечерняя сводка Совинформбюро от 5 ноября 1941 года

Давид уже давно перешел на ночной образ жизни, как и вся танковая бригада. Погрузка – ночью, движение, начиная от Воронежа – только и исключительно ночью, днем состав отстаивался на полустанках и разъездах. Ночью же разгрузка в Раменском, и марш к Подольску – тоже ночью. И шли они далеко не одни. Дороги разнесло гусеницами до состояния полного изумления. Утром загоняли танки в рощи с полностью вытоптанным гусеницами подлеском, принимались за профилактику.

– Ну что?

– Нормально, командир. Не скажу, что как новенький, но коробка и фрикционы в порядке.

Командир недоверчиво помотал головой. «Тридцатьчетверкам» он не доверял с тех пор, как в июле был вынужден собственноручно спалить новенький танк под самыми Бродами – полетела трансмиссия. А потом на своих двоих, с «ДТ» на плече прошагал сто двадцать километров на восток. Давид, сам повидавший в бытность еще водителем не одну вставшую на фронтовых дорогах «тридцатьчетверку», полностью разделял его опасения, отчего при первом удобном случае залазил «примадонне» в потроха. Это, да и схожие скитания по вражеским тылам, если и не сблизили их, то заставили проникнуться изрядным уважением друг к другу.

– Ладно. Иди, поспи. А то одни глаза остались.

– Не, командир. Если я машину не вылижу до гайки – боюсь, как бы один пепел не остался.

– Отставить, Гольдман. Это приказ. Птичка на хвосте донесла – завтра последний на пока переход. А там – ждать. Сколько, не знаю, но двое суток обещают точно. Будет время гайки повылизывать.

– Шоб я так жил, как ты говоришь, командир, – Давид провел замасленными руками по и так черному от недосыпа лицу. – Ладно. Против приказа не попрешь. Спасибо.

Давид устроился на теплых жалюзи, завернувшись в три слоя брезента. Нормально. Провалился в сон сразу.

Снилось грязное поле, дорога с глубокими кюветами. На дороге – короткий строй бойцов, без ремней, без оружия. Перед строем – немецкий офицер с неразличимым лицом. Рядом – несколько совсем уж расплывающихся в глазах фигур – тоже немцы, конечно. Офицер что-то говорит коротко, ноги несут Давида из строя. И уже на излете из задних рядов – тычок в спину, недобрый тычок – давай-давай, дескать, иди. Он и еще десяток бойцов встают спиной к кювету, немцы поднимают оружие, на кончиках стволов вспыхивает огонь…

Давида подбросило, он чуть не скатился вниз, под гусеницы. Крепкая рука схватила под локоть, втянула обратно.

– Что, приснилась гадость какая-то? – Командир сидел, прислонившись к башне, дымил самокруткой. Не дождавшись ответа, продолжил:

– А мне вот собаки снятся. Я бегу по лесу, они за мной. С ног сбивают, начинают рвать.

Он затянулся, отщелкнул бычок.

– Даже не знаю, что после войны делать. Вернусь домой – первым делом Лайку удавлю. Плакать буду, а удавлю. А потом в город подамся. Все одно в тайге без собаки не жить. А ты не переживай, Давид. У меня как началось, в июле еще – первое время каждую дневку во сне собаки рвали. Ребята, как по тылам брели, чуть не прибили. В паре сотен метров шоссе, немцы прут валом, а я ору во сне… Потом реже стало, а сейчас – совсем редко. И у тебя пройдет.

Давид молчал. Потом завернулся обратно в брезент и лег. Уснул не сразу. Спал, к счастью, без сновидений. Завывание автомобильных моторов на проходящей рядом с лесом дороге помешать сну, разумеется, не могло.

Полуторка мелко тряслась на «лежневке». Если в аду и есть дороги, то устроены они именно так. Длинные бревна кладутся одно к другому, от одной обочины до другой и скрепляются скобами. Если таковые есть. Два бревна – полметра, четыре – метр. И на каждом метре машин) четыре раза бросает вверх-вниз на деревянной «гребенке». Люди еще выдерживают, а вот подвеска – никак. Рессоры как бы не раз в неделю менять приходится. Неописуемое удовольствие. Точнее, неописуемое в рамках нормативной лексики.

Зубы стучали не то от тряски, не то от холода. Дул ледяной северо-западный ветер, кидались на лобовик одинокие снежинки – разведчики огромной армии Генерала Мороза.

Генерал, по мнению Андрея, задерживался с развертыванием основных сил, и не сказать, чтобы лично Андрея это расстраивало.

Оно конечно – то, что вермахту зимой будет хреново – душу грело. Но только душу. Тело в настоящий момент грелось только неверным теплом от сорокасильного движка, пробивающимся в щели из-под капота в кабину и моментально выдуваемым холодным воздухом из других щелей, которых было намного, намного больше. Ни привычного по фильмам полушубка, ни валенок. Ботинки с обмотками (даже не сапоги с байковыми портянками – что-то такое помнилось из «Теркина»), да телогрейка на вате. Пока терпимо, а ну минус сорок? Ну ладно, водители – тыловые крысы по фронтовой табели о рангах, но и на передовой – шинели да те же ватники. И сапоги только у командиров. Так что шарахнет Генерал Мороз из всех своих снегометов – «Френдли Файр», точнее «Френдли Фрост» будет ого-го.

За поворотом на неразъезженном островке грязюки обозначилась фигура регулировщика. Опять привычный облом – вместо укоренившихся в подсознании симпатичных веселых девах с флажками, как правило, махали злые на весь свет пожилые мужики. Фильмов надо меньше смотреть, чтобы не разочаровываться, ага. Следуя сигналу, Андрей притормозил, благо ехал один и сзади не подпирали, съезжать с «лежневки» в бурое месиво не пришлось.

По обочине подошли двое заградотрядовцев (заградотряды приказом Ставки ввели как бы не месяц назад) в зеленых пограничных фуражках и с ними какой-то мужик с сержантскими петлицами. Что-то было в нем не так, но Андрею было не до копаний в ощущениях. Один из погранцов заглянул в водительское окно, проверил путевку, потом красноармейскую книжку. Другой стоял поодаль, страховал. Вообще, работали «зеленые» профессионально, напоминая северокавказский ОМОН в самые горячие деньки второй чеченской – занесло Андрея к родственникам на юга как раз в то время. Так что манеры погранцов были и знакомы, и понятны. И что характерно, пережив здесь уже несколько отступлений, Андрей у «заградовцев» пулеметов «для стрельбы в затылок своим» так и не увидел. Может, повезло, а скорее – приходящие на ум ассоциации с омоновцами на Ставрополье были оправданы на все сто. Делом люди заняты, тыл охраняют. На войне у каждого своя работа.

Погранец проверил путевой лист, козырнул.

– Младший сержант Чеботарев, возьмете сержанта, подкинете до поворота на хозяйство Смирнова, – конечно, заградотрядовец ему не указ, можно было пойти на принцип, сославшись на приказ не брать пассажиров, но попутчик в дороге лишним не бывает. Вдруг толкать придется, за нехваткой людей его отправили на склад в одиночку. А от картошки в кузове помощи не дождешься.

Сержант ловко, с шиком запрыгнул в машину, прислонив к дверце карабин. Бывалый дядька. Сверхсрочник, что ли? Для младшего комсостава староват, а для призванного из запаса выправка чересчур военная. «Андрей». – «Семен». – «Ну, погнали». Попутчик минут пятнадцать ерзал, приноравливаясь к зубодробительному ритму «лежневки», потом вроде привык. Через узкие конуса чистого стекла, прорезанные ручными дворниками, смотрел с интересом, цепко. Разговор – любимую забаву водителей дальних рейсов, не поддерживал, ограничивался однословными ответами. Ну, пару раз выдавил подряд аж слова три, причем с неудовольствием, свойственным ни разу не сержанту, но капитану, как минимум. Как раз по возрасту кстати, да. Но даже в этих односложных ответах что-то… не то чтобы царапало, нет. Скорее, как и манеры пограничников, было каким-то домашним. Да он же с Сибири! «Подкидыват», «Заметат», вместо «Подкидывает» и «Заметает» – точно сибиряк. Блин! Только что ведь об это думал! Да он в полушубке!!!

Сибиряк, причем явно кадровый военный в полушубке под Москвой – это же… Рановато вроде? «В тот раз» сибирские дивизии подтянулись вроде как к декабрю или нет? Панфиловцы с Казахстана, да, еще в обороне отметились. А дальневосточные дивизии, которых привыкли сибиряками называть? Они вроде как раз под контрнаступление подошли. Неужели шарахнем? По слухам, немец плотно завяз на западной окраине Москвы и под Тулой, так что же – время? Похоже, время! Время, Андрюха!

И уже у поворота с указателем на «хозяйство Смирнова» Андрей повернулся к ссаживающемуся сибиряку и, улыбнувшись во все оставшиеся зубы, подмигнул:

– Вы бы,товарищ командир,полушубочек-то пока заменили на что-то более неприметное. У нас такое богачество в редкость, а немец – он, сволочь-то, глазаиметинаблюдат,зараза. Так что как бы вас не срисовали раньше времени. Привет землякам! – И прежде чем ошарашенный начальник разведки разгружающейся в неглубоком тылу дальневосточной дивизии успел открыть рот. вдарил по газам.

Понятно, по возвращении в часть о чересчур глазастом шоферюге был поставлен в известность начальник особого отдела дивизии. Понятно, какое-то время заняло выяснение имени-фамилии этого самого глазастика. А потом – завертелось, закрутилось, и висящие по всем особым отделам контрольки на фамилию «Чеботарев» остались нетронутыми просто за недостатком времени.

* * *

Парашюты рванулись, приняли вес,

Земля колыхнулась едва.

А внизу – дивизии «Эдельвейс»

И «Мертвая голова».М. Анчаров. «Баллада о парашютах»

Железное брюхо старого, первых еще выпусков, «ТБ-3» дрожала от рева работающих почти на полной мощности «М-17». Другим повезло – более новые машины с «М-34» ревели не так сильно, а в «Ли-2» десант вообще летел почти что первым классом. Впрочем, эта разница в комфорте ненадолго. Земля уравняет всех.

Десантники были похожи на медвежат, причем белых – в маскхалатах с поддетыми под них и под ватники меховыми безрукавками, в ватных штанах и привязанных веревочками к штанинам валенках. Запасного парашюта не было ни у кого – высаживаться группа должна была плотно, внизу, возможно, ждал бой, так что самолеты шли низко, сотнях на четырех метров. Благушинский хулиган Мишка Анчар наклонился к уху соседа и, скаля зубы, проорал:

– Боишься, старшой? – Лемехов усмехнулся и заорал в ответ:

– А ты думал? Это вон они, – он кивнул в сторону двух контейнеров, лежащих рядом со створками бомболюка, – ничего не боятся. А нам положено. А кстати – знаешь, как от страха верней всего избавиться?

– Как?

– Да очень просто. Надо побольше страху на немца нагнать. Чтоб на тебя не хватило.

Оба заржали, немного нервно. Из прямоугольного люка между кабиной и бомбоотсеком выглянул краснорожий штурман, показал три пальца. Неуклюжие белые фигуры на скамьях зашевелились, закрепляя карабины вытяжных систем на тросах под потолком. Штурман показался снова, створки бомболюка поползли вниз, открывая проносящуюся внизу бездну. Сигнализации, как на более новых транспортах, на «ТБ» не было, и поэтому штурман просто махнул рукой. Двое крайних бойцов споро швырнули контейнеры вниз и нырнули в люк сами, за ними – остальные. На земле горели три костра, длинный конец треугольника указывал направление ветра. Свист потока в ушах на три долгих секунды заглушил рев моторов, потом хлопок, рывок – и тишина, нарушаемая лишь удаляющимся ревом моторов.

Земля набегала быстро, прыгнувшие раньше уже взрывали ногами снежные фонтаны, гасили парусящие на ветру купола. Кого-то протащило аж до недалекой стены леса, и повисший на ветвях купол светился на черном фоне, как гигантская бледная луна, восходящая над снежным полем.

Старший сержант погасил парашют, скинул «упряжь». Собирать купола времени не было, как, впрочем, не было и смысла. Ели немцы еще не узнали про десант – то к утру узнают точно. Ниче, если кто из деревенских найдет – будет бабам счастье. Достал из-за пазухи оптический прицел, успевшими закоченеть пальцами прикрутил к винтовке. Костры горели метрах в трехстах. У одного из них несколько раз мигнул фонарик – красным, зеленым, потом опять красным. Значит, встречали свои.

Он поковылял по глубокому снегу на свет. Метров через пятьдесят догнал еще двух десантников, тащивших объемистый тюк.

– Ну что, братва, помочь?

– Помогай-помогай, старшой, – недавний сосед по алюминиевому брюху коротко улыбнулся. Сзади проломился по целине Славка Иванченко по кличке Кузнец, кабан еще тот, и дело пошло веселее. Гул моторов уже стих, где-то на западе глухо ухало – бомбардировщики что-то обрабатывали, а может, просто кидали бомбы в чисто поле, чтобы замаскировать высадку.

При свете костра распотрошили тюк, явив свету связку дубоватых армейских лыж. Из второго тюка, оттащив его подальше от костра, освободили огнемет, ротный миномет и два ящика с минами.

Из темноты к костру подкатились еще фигуры, у двух других также наблюдалось шевеление. На импровизированных носилках из парашюта и двух жердин подтащили скрежещущего зубами лейтенанта – приземлился неудачно, бывает. Почти сразу из лесу подкатили запряженные мохнатой лошаденкой сани, на которые погрузили страдальца.

Разобрали лыжи, построились. Подходили другие группы, слышались переклички взводов. Дальние костры уже загасили, около ближнего комбат и бородатый мужик, впрочем с выправкой кадрового командира, шаманили над картой. Наконец капитан взглянул на часы и повернулся к строю.

– Батальо-он! Слушай мою команду! Нам поставлена боевая задача – совместно с партизанским отрядом товарища Бялого в ночном бою овладеть деревней Троицкое и удерживать ее до подхода наших войск. Приказываю – выдвинуться в точку сбора к четырем ноль-ноль. Порядок движения…

Сержант мысленно присвистнул. За оставшиеся пять часов предстояло протропить почти десять километров по снежной целине. А потом в бой. И даже если штурм пройдет гладко – вряд ли немцы здесь, в тылу, ожидают нападения регулярных частей, – то уж очухаются-то они быстро. И сколько придется держаться до подхода наших – знает только бог и товарищ Сталин. Впрочем, насчет второго старший сержант Лемехов, снайпер двести первой воздушно-десантной бригады, бывший командир заставы Брестского погранотряда, разжалованный в рядовые и вновь дослужившийся за какой-то месяц до старшего сержанта, был не вполне уверен. Хотя, какая разница?

Ночью как следует подморозило, казалось, все проблемы со снабжением остались позади. Но эта проклятая страна не исчерпала своего коварства. Грязь схватило льдом, на уклонах образовались настоящие ледяные горки. Танки буксовали в снегу, пробираясь по обочинам. Машины второй танковой группы, ныне – второй же танковой армии, шлина север. Тула оказалась в полукольце, оставалось всего одно-единственное усилие – и этот город-арсенал будет сначала отрезан, а затем и занят.

– Герр генерал-полковник! – Подбежавший майор-танкист мерз в своей куртке. – Герр генерал, дальше нельзя. Русская артиллерия ведет обстрел.

– Не беспокойтесь, майор. Я не собираюсь вести танки в атаку лично… если в этом не будет необходимости. Что там?

– Мы перерезали железную дорогу Тула – Узловая. Сейчас ожидаем заправщики, чтобы продолжать наступление на Сталиногорск.

– Русские?

– Ведут артобстрел, но не слишком интенсивный. Передвижений войск не замечено. Захвачены пленные, прибытие новых частей не подтверждают.

– Как вы находите их?

– Все так же, герр генерал. Они достаточно стойкие… До тех пор, пока против них не сосредоточены подавляющие силы. Впрочем, даже в такой ситуации они теперь отходят в полном порядке.

– Да, они быстро учатся.

– Так точно, repp генерал. Разрешите задать вопрос?

– Спрашивайте, майор.

– Что с зимним снабжением? Господин генерал, ситуация ухудшается. Наши солдаты мерзнут без зимнего обмундирования. Наша техника с большим трудом заводится на морозе. Боже праведный, да мы вынуждены на ночь сливать из радиаторов воду, чтобы их не разорвало к дьяволу.

– В ближайшее время вы получите необходимое снабжение, майор.

«Проклятье! Если бы это было так!» – Гудериан уже устал бомбардировать ОКХ, ОКБ, лично фюрера своими требованиями о теплой зимней форме, зимней смазке, антифризе, окопных печках… О сотнях или даже тысячах мелочей, необходимых для войны зимой. Но тыловым крысам застили глаза снимки с Воробьевых гор – башни Кремля (уже большей частью разрушенные артиллерией, разумеется), панорама кварталов… Кто мог знать, что русские вцепятся в каждую избу, в каждый цех, каждую рощу… Точнее, кто изтыловиковмог знать это?!

– Это был ваш единственный вопрос, майор?

– Так точно, герр генерал!

– Отлично. Где командир?

– Генерал-майор Брайт на НП, герр генерал. Разрешите проводить? Только придется пройти пешком. Машинам трудно подняться – лед.

Снега было не очень много – сантиметров тридцать. Они поднялись по склону, по протоптанной сотнями армейских сапог тропке. В небольшой рощице был оборудован наблюдательный пункт, стояли палатки, несколько штабных вездеходов. Майор провел Гудериана к одной из ощерившихся антеннами машин.

– Герр генерал-полковник!

– Здравствуйте, Брайт! Вам все равно не удастся щелкнуть каблуками в этом чертовом снегу, – оба засмеялись, – но, по крайней мере, после разгрома русских можно будет поиграть в снежки.

– Увы, я не особо верю, что нам удастся покончить с ними до весны.

– Я тоже.

– Ну что же, если медведя не получается съесть сразу – придется есть его кусочек за кусочком. Только сначала нужно поразить его в сердце.

– Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить, Брайт. Насколько прочна ваша рогатина?

– Она слегка потрескивает на морозе, – опять этот мороз! – но достаточно прочна для того, чтобы пробить медведю шкуру. У меня осталось сорок пять танков, включая три трофейных русских «Т-34». Берем пример с соседей – генерал невесело усмехнулся, – «Великая Германия», как и все СС, вынуждены использовать русские танки достаточно широко. Мы даже посылали к ним людей обмениваться опытом.

– И какого мнения ваши люди о русских танках в деле?

– У них есть три достоинства, герр генерал-полковник, все остальное – недостатки.

– И что же это за достоинства? По вашему мнению?

– Мощная пушка, прочная броня и широкие гусеницы.

– Хм. Всего-то. Впрочем, я вас понимаю.

– Это действительно хорошая заготовка для танка – но это не танк Обзор, оптика, радиооборудование – все это ниже всякой критики. Двигатель и трансмиссия, кстати, заметно улучшились с августа. Впрочем, главный недостаток русских танков – это русские экипажи и, что еще важнее, русское командование.

– Они все так же плохи?

– Они учатся, герр генерал. Быстро учатся. И экипажи, и командование. Пожалуй, командование учится даже быстрее. И если мы не покончим с ними за год…