Чтение 6–й страницы книги ~Вчера будет война~

– Да нигде особо. Так. В тир ходил иногда, в школе.

– Говорить не хочешь?

– Да нет… Что скрывать-то? – Есть, есть что скрывать. Не расскажешь ведь ей ничего. – Просто – я же рисую много. Вот, видимо, руку и набил.

– Да, рисуешь ты здорово… А меня… Можешь нарисовать?

– Могу. – И о том, что уже нарисовал ее после памятного побоища – в ночнушке и со сковородкой наперевес, тоже не расскажешь. Рисунок, по обыкновению, сжег, хотя и было жалко. До того, кстати, рисовалась только Ленка. Странно, по ней вообще не тосковал с самого начала. Да и, в общем, делотамявно шло к разрыву, месяцем раньше, месяцем позже, какая разница. – Если хочешь – пойдем, посидишь у меня, а я порисую.

Наташка покраснела, но предложение ей явно понравилось.

– Давай, – тряхнула головой, – у меня пироги еще остались, с капустой. Хочешь, принесу?

– Заметано. Тащи пироги, а я пока чай поставлю.

Тащила пироги Наташка минут пятнадцать – прихорашивалась. Чайник на примусе успел засопеть, да и Андрей немного прибрался. Пришла церемонная, накрашенная, села натабурет напротив, водрузив блюдо с пирожками на стол.

Андрей разлил по эмалированным кружкам чай с молодыми смородиновыми листьями (с детства любил). Пирожки оказались что надо, даром, что холодные. Андрей съел штуки три, Наташка ограничилась одним. Сидела, смотрела на него, чисто по-русски подперев подбородок ладонью. Андрей мысленно сфотографировал ее, и потом, когда он короткими штрихами переносил ее образ на бумагу, принятая ею поза, совсем как на старых карточках – скованная, официальная, но, видимо, для этих времен каноническая, – уже не имела никакого значения.

* * *

Был побег на рывок -

Наглый, глупый, дневной, -

Вологодского – с ног

И – вперед головой.В. Туманов. Магадан, ок. 1965

Кто сказал, что в СССР не было деловых людей? Ну, частных предпринимателей? Чеботарев Андрей Юрьевич, 1976 года рождения, ранее судимый? Девять граммов ему между глаз за дезинформацию – и не было бы у лейтенанта ГБ Прунскаса проблем, кстати. Попутчик, подсевший-таки в Толочине в купе (лейтенант забронировал оба места, но вот поди жты! Не скандал же устраивать… Хотя в иной ситуации…), был живым воплощением, прямо-таки эталоном делового подхода и частного предпринимательства. Несмотря на своюформальную принадлежность к потребкооперации. Толстый разбитной дядька неопределенного возраста, пухлый, в засаленном пиджачке, направляющийся в Брест по каким-то своим якобы потребкооператорским делам.

Это целое искусство – надоесть попутчику всего за 30 минут. На третьей минуте Сидор Егорович Сирко предложил перейти на «ты», на пятой – выволок из портфеля бутылку беленькой (судя по звяку – не единственную), крутые яйца и курицу в газетке. На пятнадцатой – «тонко» намекнул, что на недавно возвращенной в лоно братских советских народов территории еще можно делать дела (хотя, конечно, уже не так, как годом раньше), и по доброте душевной предложил «товарищу инженеру» свести того с нужными людьми. Ведь есть же у товарища инженера супруга? Нет? Ну значит, должна быть, хе-хе, любовница. А женщины – они ж любят тонкое обхождение и, хе-хе, тонкое бельишко.

Лейтенант отмалчивался, лишь изредка бросая короткие реплики, а чаще – понимающе усмехаясь. Человек был не из органов, там, конечно, были гениальные опера-актеры, но принять на операции пару стаканов за десять минут, не обращая внимания на то, что собеседник едва пригубил – это было исключено. Значит, вырваться удалось. Впередибыла куча проблем – но, по крайней мере, эта часть проводимого исключительно на наглостиуходапрошла удачно. До Бреста следовало решить проблему с печатью на командировочном – там все же не московский вокзал, там погранзона. Хорошо еще, маховик предвоенных мероприятий еще только начал раскручиваться, так что шанс был.

– А что ж вы не пьете, Владимир Оттович? – Сосед не умолкал ни на минуту. – Давайте-ка выпьем за гладкую дорожку. Вон курочкой закусите, не побрезгуйте! А вот яички,только с утра из-под курочки, хе-хе.

– Благодарствую! – Вот и решение. Отхлебнуть полглотка, этот все сто грамм засадил, какие же русские алкоголики, прав все-таки Гитлер – недочеловеки. – Курицу, пожалуй, не буду, а вот яичком – угощусь, спасибо.

Кооператора хватило еще на полтора часа. Практически в одиночку уговорив поллитру (у Прунскаса осталось еще пол-стакана), он неловко завалился на свой диван и захрапел. Лейтенант взял так и не облупленное яйцо и пустой стакан, прошел к титану за кипятком. Проводник посмотрел неодобрительно – уплывали чаевые – но ничего, естественно, не сказал. Оставив стакан и яйцо на полочке у титана, прибалт вышел в тамбур, покурил. Яйцо нагрелось. Вернувшись в купе, Прунскас достал из дорожного саквояжа пачку прихваченных с собой документов, выбрал наиболее подходящий. Под богатырский храп толстяка прокатил аккуратно очищенным яйцом по печати, затем – по первому из прихваченных бланков. Получилось вполне приемлемо, да еще и с первого раза. Что ж, цивилизованному европейцу аккуратности не занимать. Дотошной проверки печать, конечно, не выдержала бы, но тут уж точно – за неимением гербовой…

Убрал бумаги в саквояж, еще раз покурил в тамбуре. Отправил яйцо на шпалы, в промежуток между вагонами. Мелькнула мысль – съесть вместе со штампом, но природная чистоплотность не позволила. Ничего, птицы склюют. За окном проносилась тьма, лишь изредка разрезаемая огоньками. Вернулся, легким движением забросил себя на верхнюю полку и лег спать с полицейским «вальтером» под подушкой.

К Бресту поезд подходил ранним утром. Вопреки ожиданиям, прощелыга-кооператор с похмелья не страдал, подскочил в пять утра, за окном едва светало. Слава богу, больше бутылок из пузатого портфеля не появлялось – дескать, предстоит много хлопот, нужно встречаться с нужными людьми, вы же, товарищ инженер, понимаете. Заказали у проводника чайку. Зато из того же портфеля на газетку перекочевала сочащаяся жиром колбаса, коию кооператор принялся жизнерадостно нарезать. От угощения «инженер» опять отказался, нервы все-таки подшаливали. Хотелось пристрелить толстяка, но такую роскошь Владимир, нет, теперь уже снова Валдис Прунскас, позволить себе не мог. Приходилось терпеть. Наконец проводник в коридоре зычно объявил, что до Бреста осталось полчаса и предложил собираться. Подхватив саквояж, Валдис извинился и вышел в уборную. Когда по истечении трех минут он вернулся, вчерашний кошмар был отмщен. Кооператор в немом ужасе глядел на «инженера», затянутого в слегка помятую в саквояже, но щегольскую форму, слепящую глаза малиновыми петлицами.

– Что же вы так неаккуратно, Сидор Егорович? – Аристократический палец указал на стол, где под слоем колбасных кружков на первой странице «Известий» красовался заляпанный жиром и изрядно порезанный ножом портрет Сталина, – нехорошо это.

Кооператор бросился собирать колбасу, уронив пару кружочков на брюки. Впрочем, тем уже было все равно – пятном больше, пятном меньше. Попытался рукавом вытереть жир, но только разорвал и так уже надрезанную бумагу. Лейтенант с иронической улыбкой наблюдал за суетящимся толстяком, откинувшись в углу. Тот, наконец, осознал тщетность попыток и затих, сгорбившись. Считаные минуты назад румяное, лицо попутчика теперь было мертвенно бледным. Хоть бы инфаркт не схлопотал, скотина – уж больно не ко времени. Нет, выдержал. Губешки дрожат, но жив пока. Пару раз свистнув на семафорах, поезд ворвался на станцию.

Прунскас с достоинством поднялся, откозырял полумертвому попутчику и, не задевая (сами жались по сторонам) других пассажиров, вышел на перрон. Постоял, покурил. Всеразошлись, даже бедняга-кооператор уковылял в обнимку с портфелем, прячась за спины. Наверное, забьется в какую-нибудь вшивую гостиницу, будет глушить оставшуюся водку и ждать, когда за ним придут. Пусть ждет.

На привокзальной площади мельком предъявил патрулю документы, огляделся. Рядом с ящиком мороженщика и будкой чистильщика сапог примостился мелкий лоточник – классический еврей, совершенно местечкового вида. Сначала – к чистильщику. Если идешь брать службу на арапа – что-что, а сапоги должны сиять. Затем подошел к лоточнику.Хорошие шведские спички, немецкий фонарик-коробочка с набором светофильтров. Вот ведь торгашеская нация, немцы их прямо в синагогах жгут, а этот кустарь-одиночка наверняка с ними свои гешефты и ведет, пусть и через посредников. Хотя он же, наверное, не знает…

Лоточник, почуяв богатого клиента, сыпал словами не хуже, чем этот, как его… газетный террорист-кооператор. За то время, что лейтенант опробовал фонарик, он узнал, что торговля, конечно, уже не та («спасибо, мне уже сообщили»), но что если товарищ командир желает, то можно найти многое; что Советская Власть, шоб ей было хорошо, с прошлой недели активно вербует местных жителей куда-то на Урал вместе с семьями. Но какая, азохэнвей, на Урале торговля? Там же одни заводы, на которые поехали одни гои или голытьба вроде Рувима Блюмшмита или Изи Малкина. А вот если товарищ командир желает наилучшие французские кондомы…

Товарищ командир наилучшие французские кондомы пожелал. Не торгуясь, взял сразу десяток. После чего выслушал информацию о том, где собираются лучшие девушки города, и массу пожеланий хорошо отдохнуть. Расплатился сотенной и даже получил сдачу, в основном – медяками.

Теперь следовало четко рассчитать время. Карту погранрайона Прунскас изучил еще в поезде, сразу по отъезде от Москвы. Дорога до интересующей его заставы должна была занять часа два, следовательно, полдня нужно было где-то убить. Для начала зашел в ресторан и наконец-то позавтракал. Затем посетил оба местных кинотеатра. Время утекало, его уже должны были хватиться, но запас еще должен был остаться. Единственный в мире мобильный телефон был у него, да и тот без сети базовых станций малополезен. А по обычному телефону…

В кинотеатре посмотрел «Семеро смелых», затем в другом – какую-то пафосную лабуду «про шпионов». Это было ошибкой – фильм был бездарным, а жанр только усугубил нервное напряжение. Пришлось зайти в рюмочную и принять пятьдесят под селедочку. Это помогло.

По ступеням здания НКВД-НКГБ лейтенант взлетел внешне уверенным и деловым. Предъявив на посту удостоверение, поинтересовался, получена ли телефонограмма из Москвы. Телефонограмма была, естественно, получена, машина с водителем будут готовы через полчаса. Отметив пребывание (хорошо получилось – предвоенная лихорадка уже потихоньку раскручивалась, но параноидальная бдительность еще не успела развиться), потребовал на этот срок помещение для работы, с пишущей машинкой. В кабинете, запершись изнутри, открыл саквояж, достал мобильник. Распаковал презервативы, один за другим натянул три из них на аппарат, перевязав суровой ниткой каждый по отдельности. В остальные семь упаковал часть документов – какие влезли. Остальные бумаги переложил в распухший планшет. Достал один из «прокатанных» в поезде бланков, отпечатал недостающий, но крайне нужный документ. В столе оказались конверты и сургуч. Печать, конечно, не добыть, придется запечатывать своей, персональной. В любом случае это уже неважно.

Ровно через полчаса, сдав ключи и оставив на хранение саквояж (кроме гражданской одежды, там все равно уже ничего не осталось), спустился во двор, к выделенной ему «эмке». Водитель дорогу до нужной заставы знал. «Вальтер» в кармане приятно тяжелил бедро, табельный «ТТ» на поясе особо не мешал. Охрана распахнула ворота, машина вылетела на улицу. Все. Теперь вряд ли догонят. Маршрут знает только водитель, остальным он не докладывался. Даже то, что он едет на заставу, а не, к примеру, в горком партии, не известно никому. Укачавшись на ухабистой брусчатке, лейтенант незаметно для себя заснул.

К заставе подъехали еще засветло. «Эмка» скрипнула тормозами, лейтенанта выбросило из дремоты. Сон пошел на пользу – мандража не было, была собранная бодрость. Выйдя из машины, он значительным движением одернул гимнастерку, взмахом приказал водителю отогнать машину в сторону.

– Боец! Начкара ко мне!

Часовой у ворот, не спуская с нежданного визитера глаз, снял с держателя трубку. Начальник караула тоже был бодр и собран. Откозырял («Лейтенант Сухомлин!»), бегло глянул корочки и командировочное предписание («Цель командировки – выполнение задания командования»).

– Проходите, товарищ лейтенант госбезопасности. Пропустить! – Это часовому. – Начальник заставы в своем кабинете.

Прунскас холодно кивнул и проследовал в ворота, на ходу бросив:

– Лейтенант! Покормите моего (это слово Прунскас выделил буквально за гранью слуха, намеком – вроде и не слыхать, а звучит солидно) шофера. И ночлег обеспечьте.

«Вот же ж цаца московская», – подумал Сухомлин. Чем ему не понравился московский гость, он так и не понял – барством каким-то, что ли… Вернее даже не барством – старших командиров, в том числе и из ГБ, он повидал, некая доля надменности в их поведении присутствовала частенько. Но этот смотрел на него, как на какое-то низшее существо. Скотину рабочую, что ли.

Застава была, что называется, ладной. Не с иголочки – все же полтора года назад обосновались, но аккуратной, правильной. В коридоре стоял свежий запах краски, да и двери кабинетов отблескивали лаком. Плохо. Видимо, начальник дотошный и службу блюдет – но посмотрим. Обратного хода все одно нет.

Начальник заставы поднялся из-за крытого зеленым сукном стола. Заставе своей он соответствовал на сто процентов – не щеголь, но аккуратен и основателен.

– Начальник заставы старший лейтенант пограничных войск НКВД СССР Лемехов!

– Лейтенант госбезопасности Прунскас. Выполняю специальное задание командования, – начальник заставы кинул быстрый взгляд на командировочное предписание. – Япо поводу «окна», товарищ старший лейтенант. Вот приказ, – прибалт достал из планшета заранее заготовленный пакет, – об оказании мне необходимого содействия. Вызовите в кабинет наиболее опытного и знающего район младшего командира и прикажите, чтобы нас здесь в ближайшие полчаса не беспокоили.

Пограничник быстро сломал сургучную печать, вскрыл пакет, пробежал приказ глазами. Положил пакет в одинокую картонную папку рядом с письменным прибором.

– Есть, товарищ лейтенант госбезопасности Все верно. Всем, что в моем распоряжении, – помогу. – Выглянул в коридор, подозвал бойца. Секунд пятнадцать втолковывал, что надо, – молодое пополнение, что делать. Обернулся. Гость сидел у стола, длинные ухоженные пальцы левой руки барабанили по зеленому сукну около чернильницы. Правая шарила в кармане галифе и через секунду появилась с пачкой «Дуката».

– Курить у вас тут можно, старший лейтенант? Угощайтесь, кстати.

– У нас тут курящих мало – служба быстро отучивает, – усмехнулся тот самым уголком губ. – Но пепельницу сейчас организуем.

– Не надо. Раз уж курение не соответствует специфике – до утра перебьюсь.

Лемехов кивнул. А гость-то ничего. Кажется немного высокомерным, но дело у него, видимо, действительно важное. Раз уж от курева отказался. Сам он после училища отвыкал полгода.

Через пару минут, после стука и капитанского «Войдите!», на пороге появился невысокий кряжистый старшина.

– Товарищ старший лейтенант, старшина Томилин по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, старшина. Закройте дверь. Это товарищ из самой Москвы, выполняет спецзадание. Я рекомендовал вас как самого опытного следопыта заставы. Прошу вас, товарищ Прунскас.

– Товарищи пограничники. Через несколько дней на участке вашей заставы возможен переход с той стороны нашего сотрудника. Моя задача – проинспектировать обустроенное на участке вашей заставы окно перехода и в условленное время обеспечить нашему встречу и прикрытие. Сегодня ночью, – обратился прибалт к Лемехову, – прошу вас выделить в мое распоряжение старшину Томилина и еще одного бойца из лучших стрелков заставы для рекогносцировки на местности. Предоставьте нам также хороший бинокль. И маскхалаты. А сейчас давайте изучим местность по карте.

Пограничники показали место «окна» на карте, дополнив фотографиями и словесным описанием. Не вполне удобный берег с нашей стороны (съехать вниз по глинистому склону было легко, а вот взобраться обратно, да еще после заплыва через Буг – непросто) компенсировался уж больно хорошими подходами «с той стороны». К тому же немцы этот участок навещали редко, да и жилья на той стороне было, что называется, кот наплакал.

На закате идти было бессмысленно – солнце в глаза. Старлей отвел гостя в столовую, поужинали. Лемехов живо интересовался московскими новостями (в основном театральными), Прунскас отвечал. На околопрофессиональные темы – отвечал, подумав. На заданный намеком вопрос о скорой войне намеком же и ответил, мол, вот через несколько дней и узнаем, чем расположил к себе пограничника окончательно. Оказаться хоть краешком причастным к операции такой важности, как ни крути, приятно.

Когда солнце скрылось за деревьями, Лемехов провел гостя на склад, за маскировочными халатами. Московский визитер потребовал пакет, сложил туда документы (в основном, туфту – благо старлей профессионально-вежливо отвернулся) и, запечатав своей личной печатью, вручил начальнику заставы с приказанием положить в сейф до их возвращения.

Третьим в группе оказался рядовой-якут. Кстати сказать, лица на заставе были в основном славянские, других было мало. Осмотрели друг друга (дотошность старшины Томилина внушала уважение), вышли в ночь.

Быстро дойти до кабинета старлею не удалось – перехватил политрук, минут пятнадцать обсуждали спущенные вчера сверху изменения в акцентах политической подготовки. Добравшись, наконец, до кабинета, он отпер сейф – положить оставленный гостем конверт с документами – и замер. Эту, вот именно эту печать он явно видел не более пары часов назад. Ну да, точно. На пакете с адресованным ему приказом. Конечно, тот сургуч уже изошел на крошево, и сравнить было нельзя – но… А ведь лейтенант ГБ запечатывал конверт с документами уже здесь, при нем! И «московская» печать на сургуче просто обязана была быть другой! Печать… Печать на приказе! Что-то там было… Подскочив к столу, он быстро открыл папку, куда два часа назад положил адресованный ему приказ о содействии. Печать была… не такой. Бледноватой и вроде бы не совсем круглой.

– Дежурный! Заставу в ружье, но тихо. Не кричать, не греметь. Построение – во дворе, быть готовым к прочесыванию местности. Ждать приказа. Двоих к воротам, в мое распоряжение, живо.

На заставе поднялась суета. Старлей выскочил во двор, закрепил фуражку подбородочным ремешком, махнул рукой двум озирающимся у ворот пограничникам: «За мной!»

Стараясь не шуметь, Лемехов бежал по знакомой тропе. Бойцы отставали – по физподготовке со старшим лейтенантом на его заставе мало кто мог сравниться. До указанной прибалту точки оставалась всего верста, как вдруг даже не слухом, а каким-то шестым, «пограничным» чувством он ошутил два слабых хлопка – слишком слабых для «ТТ» или «нагана» и уж тем более – для винтовки. Сердце пропустило такт, он наддал еще, уже понимая, что опоздал. Бойцы отстали безнадежно, но Лемехову было не до них. Неглубокая ложбинка уходила вправо, к воде. Скользя по примятой минут двадцать назад скользкой от вечерней росы траве, старлей проскользнул к дереву. Старшина Томилин сполз по скату прибрежного бугорка, его развернуло лицом вверх. Из-под белесых волос под широкую спину текла черная в неверном свете остатков зари кровь. Лучший стрелок заставы Тюленев уткнул лицо в рукав, винтовка валялась рядом. Сзади приближался топот отставших, от реки доносился мерный плеск. Внезапно на фоне светлого песка берегового откоса мелькнула тень.

– Сссука.

Старлей поднял винтовку якута. Передернул затвор. Попытался успокоиться. Встал на одно колено – «как учили». Поймал бредущую уже по пояс в воде у того берега еле заметную фигуру. Отбросил все лишнее на данный момент – собственный позор, набегающий сзади топот, вздохнул глубоко, но без напряга и в короткую, очень короткую паузу между ударами сердца – выстрелил. Потом еще. Фигура сломалась, начала оседать в воду. Оставшиеся три пули пограничник выпустил уже наугад, в реку, туда, куда опало тело.

На том берегу тоже бухнуло. Закричали: «Хальт!», лучи фонарей рванулись по дальнему урезу воды, метрах в пятистах правее… По песку им бежать минут пять. Вытащить труп на свою сторону все одно не успеть. Сзади охнул кто-то из подбежавших.

– Симаков. Заставу не выводить. Нарядам на линии – усилить бдительность. Сюда – особиста и политрука. Пусть возьмут четверых, принесут фотоаппарат с магнием и фонари. И носилки. Водителя «эмки» – разоружить и задержать. Сообщить в отряд – у нас уход, убиты двое пограничников. Нарушитель как минимум тяжело ранен. Пусть высылают следственную группу.

Мучительно хотелось застрелиться, дур-рак, идиот. Развесил уши перед московским гостем! Теперь все, теперь конец – но только в свой черед. Нужно будет рассказать все, что запомнил, малейшие нюансы. Легкого выхода он не заслужил.

* * *

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоем вдвойне веселей

Даже проплывать по небу,

А не то что жить на земле.С. Микоян и ВИА «Цветы». «Звездочка», первое исполнение – предположительно, Красноярск, 1972

Путевку Андрею выписали аж во Владимир, на электромеханический. Всего-то делов – отвезти коробку амперметров и забрать по накладной три десятка катушек трансформаторного провода. В принципе, провод они обычно брали в Кольчугине, и другие водилы катались туда каждый день. Но тут снабженцы закрутили какую-то хитрую схему (слово «бартер» было не в ходу), и в результате намотать на колеса предстояло километров двести пятьдесят. До того в основном гоняли до станции и назад, ну и по близлежащим колхозам. Так что поехал Андрей с удовольствием – он всегда кружению по городу предпочитал трассу.

Что приятно – за экспедитора с ним направили Наташку. С того вечера, когда Андрей нарисовал ее у себя в комнатушке, они почти не встречались, Андрею даже казалось, что она его избегает. Живущая в соседней с Наташкой выгородке Анюта из бухгалтерии «по секрету» растрезвонила всему заводу, что портрет теперь висит у Наташки на стене. Автора портрета долго искать не пришлось – Андрей как художник уже пользовался в заводских кругах широкой известностью. Естественно, не обошлось без подколок – вот Наташка, видимо, и стушевалась. Но тут же было совсем другое дело – официальная командировка.

Так что в кабину она заскочила безо всяких следов смущения, да еще и глазками стрельнула, устраиваясь поудобнее. Андрей не возражал.

Заправились, выехали за ворота и покатили с ветерком. Накануне он еще немного повозился с зажиганием, и моторчик тянул, как только что с завода. Шел Андрей честные пятьдесят – полз, по привычным ему меркам, но Наташка впечатлялась – тут скорости держали поменьше, Андрей считался записным лихачом, хотя ни одного происшествия недопустил – привык к совсем другой интенсивности движения. Дороги еще, конечно, гонкам не способствовали. Местные шоссе – или «шоссированные дороги» – обходились без асфальта. Гравием засыпали (то самое «шоссирование», ага) – и хорошо. А то ж в основном по грунтовке шли. Но, кстати, за грунтовками следили и, видимо, клали по какой-то прочно забытой к рубежу веков технологии – по крайней мере, даже в ливень можно было до соседнего колхоза добраться.

Десяток раз обгоняли подводы, раз пять – грузовики, а один раз Андрей оставил глотать пыль даже легковушку с каким-то мелким начальником. Водила попытался было отыграться, отчаянно сигналил – но, видимо, за машиной следил хуже, вот и отстал. В общем, до Владимира долетели часа за три, еще полчаса выруливали к электромеханическому. По дороге болтали о разном. Ивану Трофимовичу парторг выбил путевку в профилакторий, Семенычев зять написал со сборов письмо, что все в порядке, а Катерина с заводоуправления родила и через пару недель выйдет на работу, так что Наташке будет полегче.

Во Владимире, однако, настроение резко испортилось. Завскладом принял по счету привезенные амперметры, а вот насчет провода сделал круглые глаза – знать, мол, ничего не знаю, ведать не ведаю. Наташка пошла в атаку, бегала между заводоуправлением, складом и дирекцией. Андрей помочь ничем не мог – стоял, пинал баллоны. Уже вечером, после смены, Наташка выскочила – красивая и злая и прямо-таки приказала (вошла в роль!) подгонять машину к складу. В сумерках Андрей с меланхоличным грузчиком закинули, наконец, в полуторку катушки с проводом – их, как оказалось, еще надо было искать. В общем, выехали уже в темноте. Но и на этом злоключения не кончились. Километрах в тридцати от города, прямо за Ставровом, Андрей поймал правым передним колесом гвоздь. Машину повело, чудом в кювет не слетел. Ну и как назло – на старом грузовике запасное колесо отсутствовало как класс. Пришлось ставить домкрат, при свете ручного фонарика снимать колесо, разбортовывать покрышку. До этого Андрею довелось заниматься этой операцией всего раз в жизни, счастье то еще. Ладно, ремкомплект в ящике под кузовом у Андрея был на все случаи жизни. Наташка суетилась, но помочь особо ничем не могла, только «подай-принеси» да на руки воды полила, когда Андрей закончил. Тронулись уже за полночь. Фары светили тускло, так что плелись на двадцати. Часам к двум, проехав Дубки, Андрей понял, что скоро начнет клевать носом. Наташка уже спала, облокотившись на дверцу. Пришлось будить и требовать, чтобы развлекала разговорами. А то и навернуться недолго. Наташке план не понравился. То ли жалея Андрея, то ли резонно опасаясь за жизни их обоих – заявила, что ночью ехать они не будут. Вслабом свете фар обнаружили небольшой просвет в стене леса и колею, уходящую куда-то на север. Андрей вышел из машины – грунт был нормальный. Отъехал с дороги – мало ли что. Из ящика же достал котелок с куском хлеба, салом, двумя луковицами – во Владимире между Наташкиной беготней перекусили в столовке, вот и не пригодилось. Наташка принесла хвороста, он же пока притыреннои в гараже лопаткой окопал костровище – еще только пожар не хватало устроить и сесть еще раз, за вредительство. Плеснулграммульку бензина. Недалеко нашлись две сухие лесины, одну Андрей порубал топором, тоже притыренным, на дрова, другую положил рядом с костром как скамейку. Посидели, поели. В котелке заварили чай из свежесорванных листьев дикой смородины. Было прохладно. Андрей накинул на Наташку свой пиджак, сам облачился в промасленную спецовку. Из кустов шарашили соловьи и еще какие пташки попроще. Звездное небо своей глубиной прогнало сон напрочь. Созвездия Андрей знал, Наташка, что удивительно – тоже.

– А знаешь, Наташка, когда-нибудь мы и до них доберемся. Вот представь – лет через двадцать, – ага, точно! В шестьдесят первом – «Ты поосторожнее, Андрюха!» – запустим мы на орбиту космический корабль. И будет его пилотом наш, советский человек. Летчик.

Сцена сразу напомнила очень подходящий американский фильм про безумного профессора с машиной времени, «Назад, в будущее»? Точно.

– Ага. Я кино смотрела, – Андрей чуть не подскочил от неожиданности: откуда тут?! – «Космический Рейс» называется. Там наши на саму Луну летали. А до Луны мы когда долетим?

Андрей поперхнулся чаем. Хорошо, что сидят они рядом, а не напротив друг друга и не надо прятать глаза. Ну не скажешь же ей, что на Луну мы так и не слетали, что года с семидесятого все покатилось по наклонной, и теперь огрызок Советского Союза – всего лишь космический извозчик для богатых американцев. И то не факт, что надолго, –пока мы топчемся на месте, все остальные идут вперед.

– Думаю, еще лет через пять. Там еще три километра в секунду скорости надо, на отлет к Луне. Ну и около Луны поманеврировать придется.

В километрах в секунду Наташка разбиралась хуже, так что Андрей смог излагать теорию и всякие технические детали, не кривя душой и тщательно скрывая стыд за свое время. Что с того, что он и родился-то уже после того, как американцы прикрыли «Аполло», – все равно он, в том числе и он, обманул и Наташку, и всех тех, кто сейчас надеялся на лучшее будущее.

– Ух, как много ты знаешь… Ты что, на инженера учился?

– Ага. На специалиста по системам управления.

– А потом?

– А потом… болтал слишком много.

Наташка замолчала. То ли растерялась, вспомнив, что сидит и болтает с бывшим «врагом народа» – пятьдесят восьмую статью не спрячешь, – то ли просто не знала, что сказать. Молча допили чай и пошли устраиваться спать. Наташка – в кабине, на сиденьях, он – в кузове, на свернутом брезентовом тенте.

Спали часа три, до зорьки.

По свету уже на хорошей скорости добрались до завода.

В пути молчали.

* * *

– В ставке Гитлера все малахольные.Макарыч (А. Смирнов). «В бой идут одни старики». Киностудия Министерства Обороны, 1973

– Итак, мой фюрер, большевики явно что-то заподозрили. Согласно прямому указанию Сталина, в настоящее время они проводят перегруппировку своих соединений у границы, приводя их в повышенную боеготовность. Нами отмечена также скрытая мобилизация автотранспорта в западных округах. Объявленными ими большими учебными сборами такую мобилизацию объяснить невозможно – в южных районах Украины и прилегающих к Кавказу областях уже наступило время уборки озимых, а через несколько недель озимые нужно будет убирать уже в Центральной России. Автотранспорта в селах у них и так немного, ранее они на время сельскохозяйственных работ, напротив, привлекали технику из городов. Как считают наши аналитики, такая мобилизация будет стоить им около трех миллионов тонн потерянного зерна. По моим данным, – Канарис[5]вздернул подбородок, – большевистские хозяйственники очень недовольны. Дело дошло до того, что кое-кто из них уже подумывает о саботаже.

– Я всегда говорил, что Россия – колосс на глиняных ногах, – Гитлер казался крайне довольным, несмотря на возможную утечку информации, – вот увидите – через пару недель после нашего удара они сами сбросят своего азиата. Русские достигали каких-то успехов только под управлением немцев!

Когда Гитлер оседлывал любимого конька, остановить его было невозможно. Оставалось только ждать, пока он выдохнется сам. Наконец это произошло.

– Насколько приготовления большевиков могут осложнить «Барбароссу»? Гальдер?

– Мой фюрер! С одной стороны, концентрируя части в приграничных округах, Советы облегчают нам задачу молниеносного окружения и разгрома их армии. С другой стороны, сопротивление может оказаться несколько выше ожидаемого. Однако этот ход большевиков легко опровергается подтягиванием дополнительных ударных сил. Главная техническая проблема русских – это неразвитость транспортной сети. По нашим оценкам, они могут пропускать к границе до ста пятидесяти эшелонов в сутки, мы же в состоянии пропускать шестьсот. Поэтому штаб сухопутных войск предлагает сместить сроки начала операции на неделю – на утро 29 июня – и за оставшееся время дополнительно усилить наши войска Мы наращиваем силы быстрее, чем они, так что время работает на нас.

– Разрешите возразить, мой фюрер? – приглашенный в качестве эксперта по танковым прорывам Гудериан не смущался маршальских погон окружающих, его вообще мало чтомогло смутить. – Я не считаю стягивание дополнительных сил русских серьезной угрозой. Качество и боевую стойкость русских войск я расцениваю как крайне низкие. Чем больше дивизий большевики выдвинут на запад, тем больше их окажется в котлах. Когда германские танки вырываются на оперативный простор, становится неважно, сколько солдат противника остается позади. Нам понадобятся разве что несколько лишних охранных полков – пересчитывать пленных. Что же до затяжек сроков операции… Нашим главным врагом в русской кампании будет не русская армия, а расстояние, следовательно – время. Поэтому я настаиваю на скорейшем ударе.

– Браухич? – Гитлер колебался.

– Мой фюрер, позиция оберкоммандо вермахта однозначна. Для того чтобы танки вышли на оперативный простор, оборона русских должна быть прорвана. Если большевики успеют подготовиться – нам нужно усилить артиллерию и пехотные штурмовые части. Иметь в резерве дополнительные танки я бы тоже не отказался.

– Откуда вы предполагаете получить это усиление?

– В ближайшее время англичанам будет не до высадки на континент. Я предполагаю частично снять войска с французского побережья. Кроме того, для прорыва русской обороны могут быть использованы трофейные французские танки. Они малопригодны для маневренных действий в германском духе, но для поддержки штурмовых отрядов подойдут. После осуществления первоначального прорыва, ориентировочно к началу августа, мы перебросим снятые части назад. Что же до затяжки времени – согласно скорректированному с учетом переноса сроков варианту плана большевики будут окончательно разбиты к концу сентября, до наступления распутицы и холодов. Отмечу также, что дополнительная концентрация Советами материальных запасов в приграничных районах позволит нам после разгрома и капитуляции их войск еще улучшить положение со снабжением в целях завершения кампании.

– А большевики не могут нанести по нам превентивный удар?

– Не думаю, мой фюрер, – за это Канарис мог ручаться. – Конечно, они сыграли нам на руку. После начала войны мы сможем аргументированно заявить о якобы подготовке ими нападения, сославшись на концентрацию войск Но что касается их истинных намерений – разведка выявила ведущиеся русскими работы по созданию полевых рубежей обороны в приграничных районах. Причем работы тщательно маскируются.

– В таком случае концентрация дополнительных артиллерийских и пехотных частей представляется мне оправданной. Герман?

– Люфтваффе готовы выполнить любой ваш приказ, мой фюрер! Мы не считаем русскую авиацию серьезным противником и гарантируем захват господства в воздухе при любыхусловиях! После чего вопрос русских оборонительных рубежей может быть решен пикировщиками. Нам дополнительная подготовка не нужна, – Геринг был вальяжен и уверен в себе, свысока посматривая на сухопутчиков.

– Один раз вы уже обещали это, рейхсмаршал, как раз перед Британской кампанией! И что стало с вашими обещаниями?

… Это было сигналом. Свара получилась в лучших традициях германского верховного командования. Канарис тихо сидел в углу и не отсвечивал. Геринг хорохорится, но после фактического поражения над Англией его авторитет уже не столь бесспорен. Вермахт явно чувствует себя неуверенно, только авантюрист Гудериан рвется в бой. Но его дожмут. А поскольку в России первая скрипка будет принадлежать сухопутным частям – видимо, операцию отложат. Это было бы хорошо. В идеале было бы совсем не связываться с Россией – но из доставленных абвером сведений и выводов аналитиков Гитлер мистическим образом отбирал только те факты и выводы, которые свидетельствовали впользу восточного похода. Но вот перенести дату он, кажется, склонен. Да, так и есть. А за лишнюю неделю есть возможность еще немного прояснить ситуацию. Если удастся заполучить серьезные аргументы, можно будет попытаться обречь «Барбароссу» на судьбу «Морского Льва» – вторжение в Англию тоже регулярно переносилось, пока не было, наконец, полностью отменено. Тем временем – пощипать англичан на периферии, обеспечив себе доступ к африканским и азиатским ресурсам. Вполне возможно, за пару лет упрямство Черчилля надоест англичанам, и вот тогда… Тогда можно будет развернуться на Восток без особого риска. Хотя лучше бы решить все спорные вопросы миром и как следует переварить уже захваченное.

Когда довольный глава абвера наконец-то покинул совещание, к нему подскочил давно ожидавший его в приемной референт.

– Герр адмирал. Срочное сообщение из генерал-губернаторства.

– Что случилось? Поляки опять мутят воду? – Референт замялся.

– Я бы хотел…

– Хорошо. Следуйте за мной!

Референт проследовал за главой абвера, он вспотел – в приемной было душновато, вентиляция не справлялась. Эсэсовец из охраны ставки распахнул перед адмиралом лакированную дверцу «Хорьха», Канарис знаком приказал референту сесть рядом с ним. Когда дверца захлопнулась, отгородив мягкое кожаное нутро машины от мира, разведчиккоротко бросил:

– Докладывайте!

– Герр адмирал. Вчера вечером в районе Бреста при попытке перехода на нашу сторону Буга русскими пограничниками убит перебежчик. Тело было прибито к нашему берегу. Судя по документам, это офицер русской тайной полиции. Начальник отделения абвера сообщил, что обнаруженные на теле убитого материалы требует вашего личного внимания. Подробности он счел неподходящими для телефонного разговора или даже шифрованной телеграммы, настаивая на личной встрече. Два часа назад он вылетел в Растенбург.

* * *

При выполнении постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 7 декабря 1940 г. «О привлечении к ответственности изменников Родины и членов их семей» НКГБ, НКВД и Прокуратура Союза ССР предлагают руководствоваться следующим:

1. Проведение следствия по всем делам об изменниках Родины, бежавших или перелетевших за границу, кроме военнослужащих, возложить на органы НКГБ, надзор за следствием – на военных прокуроров военных округов; дела по окончании следствия направлять через военных прокуроров в военные трибуналы для судебного рассмотрения – заочно (следствие по делам об изменниках Родины из числа военнослужащих и вольнонаемных Красной Армии, Военно-Морского Флота и войск НКВД проводят органы третьих управлений НКО, НКВМФ и третьего отдела НКВД).Приказ НКГБ СССР, НКВД СССР и Прокуратуры СССР№ 00246/00833/ПР/59сс о порядке привлечения к ответственности изменников Родины и членов их семей

– Как – ушел?! – Берия как будто уменьшился в росте. – Как. Ви. Могли. Допустить. Это?!

Ответить было нечего. Оправдываться? Как? Сбежавший предатель был выведен в прямое подчинение самого Берии – тут даже на непосредственного начальника не свалишь, а головотяпы, пропустившие через страну и границу беглеца с липовыми документами, также подчинялись, в конечном счете, ему – наркому внутренних дел. Да и не об оправдании следовало думать. Даже из тех, отнюдь не главных соображений, что оправдывающихся Сталин не любил. Просто на ниточке повисло слишком многое – не для самого Берии, для страны. Надо было срочно думать, что еще можно спасти.

– Виноват, товарищ Сталин. Это целиком моя вина.

– Не сомневаюсь, – резко бросил вождь и внезапно успокоился. Вероятно, из тех же соображений. – У вас, товарищ Берия, есть три недели. До двадцать второго числа. Доэтого времени вы должны совершенно точно выяснить, что стало известно немцам, поверили ли они перебежчику… или тем документам, которые, если этот… Лемехов действительно пристрелил мерзавца, они нашли на его трупе.

– Там были не только документы, товарищ Сталин. Непосредственно перед побегом лейтенант госбезопасности Прунскас получил из хранилища под расписку вещественноедоказательство – рацию марки «Сименс». В личном сейфе Прунскаса объект не обнаружен.

– Совсем плохо. Значит, поверят, – Сталин покачал головой. – Мы же поверили. Что вы собираетесь предпринять?

– Во-первых, я предлагаю уничтожить все оставшиеся вещественные доказательства по этому делу. Точнее, разобрать соответствующие устройства, особо критические части передать в совершенно несвязанные друг с другом секретные лаборатории для дальнейшего изучения. Во-вторых, провести операцию по дезинформации противника. В ближайшее же время немцы неизбежно должны зашевелиться, пытаясь выяснить, что же все-таки произошло. Я думаю, что кто-то из их агентов направится в Острожск – протоколзадержания Чеботарева входил в число похищенных документов. Но, кроме того, они должны активизировать научно-техническую разведку. Состав пластических масс, из которых сделаны корпуса радиостанции и патефона, весьма схож. Мы попытаемся подсунуть одному из германских агентов панель, похожую на панель корпуса рации. Я поинтересовался у химиков – плавление и литье в бескислородной атмосфере не приведет к окислению пластической массы.

– Хорошо. И что это нам даст?

– Немцы могут подумать, что рация – наша мистификация. Пусть даже это будет не полная копия – к примеру, может же у нашей «мистификации» быть прототип. Кроме того, на основе купленной у Маркони технической документации мы можем составить отчет по испытанию жидких кристаллов разных типов. Датируем примерно тридцать шестым годом. Может сработать.

– Может, да. А может, и нет. Еще вопрос. Место, куда мы определили Чеботарева, тоже может быть… скомпрометировано. Что вы предполагаете делать с ним самим?

– Убирать «Паука» оттуда нет никакого смысла. Если немецкий агент не обнаружит Чеботарева, но расспросит сотрудников завода и узнает, что да, был такой да после утечки сплыл, – немцы еще больше уверятся. Проще в рамках начавшейся мобилизации выдернуть его и еще нескольких его товарищей и призвать в армию.

– В армию? Накануне войны? Рискованно.

– Рискованно было отпустить его тогда, товарищ Сталин. А теперь… К тому же он водитель, закатаем его в тыловую часть. Лучше всего – на Дальний Восток.

– Тогда проще устроить ему пищевое отравление. Благо приставленный вами к нему сотрудник такую возможность теперь имеет. Весь смысл того риска, на который мы пошли, отпустив этого человека, заключается в том, чтобы определить, что же он из себя представляет. Так что на Дальний Восток его отправлять не надо. Пусть поводит грузовик под немецкими бомбами. Если они будут.

* * *

Отменить бронирование от призыва на военную службу для 50 % лиц, имеющих специальности шофера и тракториста с разбитием по промышленным предприятия колхозам и совхозам. Призвать разбронированных работников на срочную службу в ряды РККА. Одновременно по аналогичной квоте провести мобилизацию грузового автотранспорта и тракторов промышленного и сельскохозяйственного назначения, а также строительной техники. Мобилизованные а/м и водительский состав использовать для пополнения автомобильных подразделений механизированных соединений, а также для формирования отдельных автомобильных батальонов в приграничных округах.Приказ наркома обороны Тимошенко от 01 июня 1941 года

Военкомат в Александрове радикально отличался от знакомого Андрею по той жизни Кировского районного. Отличался в первую очередь по духу. И там и там собиралась изрядная толпа нетрезвых юношей с родственниками. Но если там нетрезвость была угрюмая, злая – то в этом времени поддавали больше для веселья. «Социальный лифт», – подумал Андрей. Ну да, армия в этой жизни была уважаемым социальным институтом, школой жизни без появившегося позже издевательского оттенка. Помимо получения множества полезных в дальнейшей гражданской жизни навыков (обращения со сложной техникой, например, на гражданке такую не везде встретишь), отслужившие возвращались уверенными в себе взрослыми мужиками. Причем привычными к совместной работе, что сразу поднимало вчерашних крестьян на одну ступеньку во все еще деревенской на семьдесят-восемьдесят процентов социальной иерархии. Готовый рабочий как-никак. А уж если вернулся младшим командиром – прямая дорога в звеньевые, бригадиры – и далее, хоть из прораба до министра дорастай.

Да и провожали сыновей-братьев-женихов хотя и с почти теми же нетрезвыми песнями-танцами под гармошку, но совершенно с другим настроением. И бравурные марши из репродукторов звучали без скрытой безнадеги… Если не знать, что сегодня уже, как ни крути, восьмое июня одна тысяча девятьсот сорок первого года. Точнее, не знать смысла этой даты.

Народ действительно веселился. Давид в окружении комячейки травил байки, Славка Иванченко гулко ухал, забивая смех остальных слушателей. Он уже отслужил, так что пришел только проводить друзей, поделиться опытом. И уж в такой ситуации не отказал себе в удовольствии постращать «молодых». Не дедовщиной, нет – тут слова-то такого еще не изобрели. Скорее, все его страшилки и байки можно было свести к постулату «в армии служить – это вам не девок портить». Но особо тоже не пугал – «научат».

Даже Леха Клязьмин в окружении давешнего тела и еще двух корешей (давешнего же крепыша среди них не наблюдалось) бодрился и выпячивал грудь. Провожали его с компанией две подавальщицы из столовой.

Андрей, как всегда, тусовался чуть в сторонке. Ну уж так он себя поставил, и народ к этой его особенности уже привык. Давид иногда, после памятного разговора «про древних греков» в заводском гараже, пытался сблизиться, то ли по должности, то ли из симпатии, но Андрей, хотя и вежливо, неизменно уходил в глухую оборону. Ага, про серого речь, а серый навстречь. Подскочил, улыбнулся во все шестьдесят четыре.

– Ну что, Андрюха, как настроение?

– Нормально.

– Я тут вот что подумал. Тебе что – судимость, что ли, сняли? Я тут у военкома узнал, с судимостью в армию брать не положено.