Чтение 14–й страницы книги ~Баронесса Изнанки~

Анка падала в колодец.

Вначале падать было не страшно, потому что тело стало невесомым и опускалось вдоль неровных влажных стен, как сухой лепесток или пушинка. Но по мере того как синее пятнышко вверху превращалось в точку, Младшей становилось все тревожнее.

Вот кусочек неба стал размером с копеечную монету, вот сжался до булавочной головки, и, наконец, от света Изнанки остались одни воспоминания. Анку кружило, ударяло о шершавые стены, воздух свистел в ушах, а потом что-то произошло, что-то изменилось в свисте, он стал более ровным, устойчивым, накатило тепло. Нежный ветерок пах пластмассой и, едва уловимо, дезодорантом. Младшая обнаружила, что не летит, кувыркаясь, а сидит в удобном кресле, колени ее чем-то прижаты, а в уши льется негромкая музыка. Переход получился настолько резким, что она вздрогнула, лязгнула зубами, прищемила язык и дернулась вперед всем телом. Потом робко приоткрыла глаза, и задохнулась от удивления.

Ощущения ее не обманули. Самолет. Младшая сидела в мягком кресле возле прохода, а у иллюминатора, отвернув голову, дремал Бернар. Слева, через проход, клевала носом Мария, а дядя Саня прихлебывал вино и увлеченно разгадывал кроссворды. Рядом посапывала тетя Берта в компании Каролины, старшей сестры Бернара. Младшая приподнялась, ремень впился в живот, но она успела увидеть и едва не задохнулась.

Среди полутора десятка чернявых и кудрявых голов светлым ежиком выделялась макушка ее брата. Старший летел куда-то вместе с ней и тоже спал.

Младшей стало не по себе. Она справилась со жгучим желанием вскочить и заорать на весь самолет. Ей неистово хотелось заорать, что все это неправда, что никуда она нелетала в столь чудной компании, и сейчас никуда не летит, но... Она плюхнулась обратно, так и не вспомнив, что же происходит сейчас.

Где она, и почему тут очутилась?

Бернар почмокал во сне губами и привалился ухом к стеклу иллюминатора. В сторону туалета пробежал толстый дядька, невероятно смуглый, с пышными усами и глазами навыкате, одетый в легкие штаны и яркую футболку. Навстречу толстячку проплыла стюардесса, тоже смуглая, настоящая креолка или метиска. Дядя Саня включил лампочку для чтения. В проход спланировала салфетка. Кто-то впереди чистил мандарин, в носу остро защекотало от кислого запаха.

«Это мне только чудится, это не настоящее, это сон»

Она изо всех сил напрягала память, пытаясь объяснить происходящее, но ничего не получалось. Из динамиков лилось что-то скучное, вроде джаза, а потом музыка и вовсе стихла. Вместо музыки хрипловатым голосом заговорил кто-то из летчиков, по ковровой дорожке рысью пробежала другая стюардесса. Анка попыталась угадать язык, на котором общался экипаж. То ли итальянский, то ли испанский?

Вся спина у нее промокла от пота. Вот-вот должно было произойти что-то страшное, но никто этого не замечал, а сон все никак не желал кончаться. Младшая пыталась глядеть по сторонам, но глаза непроизвольно натыкались на затылок брата. Достаточно было отстегнуть пряжку ремня, встать и пройти каких-то десять метров, чтобы разобраться, Старший там или только призрак Старшего.

Но руки предательски тряслись. Она даже не рискнула толкнуть Бернара, хотя сделать это было проще всего. Он не притворялся, а действительно дремал, такой же, как всегда, и одет был так же, как дома, в светло-голубые джинсы, свободную рубашку и большую мягкую кепку, прикрывающую шевелюру. Младшая сосредоточилась и поняла причину своего страха.

Она себя обманывала. Все это уже было. Может быть, не с ней и не сегодня, но то ужасное, что должно было вот-вот случиться, уже случилось когда-то и уже оставило в ее сознании рваную борозду.

«Я ничего не помню, мамочки, мы все погибнем».

Толстяк вернулся на место, мать выставила в проход ребенка, мальчик немедленно потерял соску и уставился на Анку ярко-черными, оливковыми глазами. Младшая собралась с силами, подняла столик, который мешал ее ногам. Осторожно пригубила оранжевый напиток из стаканчика. Самый настоящий апельсиновый сок! Она потрогала сиденье, ослабила ремень, приподнялась, отключила вентиляцию. Очередная пробегавшая стюардесса одарила ее приклеенной улыбкой.

Наверное, лайнер начал снижение, потому что в салоне потух яркий свет и моментально заложило уши. Младшая совершенно не разбиралась в авиационной технике, но успела догадаться, что летит не в российском самолете. Впереди, над занавеской, отделяющей кухню от салона, светилась надпись латинскими буквами, на английском и еще на каком-то языке. Из кармана, расположенного в спинке кресла, торчал импортный глянцевый журнал. Двое соседей впереди, женщина с мальчиком лет девяти, были похожи на мулатов — пухлые губы, бронзовая кожа, жесткие волнистые волосы. Мальчик отложил пластмассовую головоломку, потряс пальцем в ухе и принялся будить мать. На мгновение Анка встретила встревоженный взгляд его черных выпуклых глаз.

«Это все не взаправду, — попыталась успокоить себя Анка. — Это все только чудится, тетя Берта предупреждала. Так что не старайтесь, не запугаете меня! Стоп! Тетя Берта? Но она же осталась в...»

Самолет неудержимо снижался, и снижался подозрительно резко. У Анки не получалось набрать во рту достаточно слюны, чтобы сглатывать и как-то противостоять разрывающей боли в барабанных перепонках. Серая пелена за окошками сменилась рваными хлопьями, затем в салон хлынуло солнце, самое обычное солнце, яркое, нестерпимо горячее.

Младшая едва не порвала ремень безопасности. За бортом грело настоящее солнце из Верхнего мира, топорщились заснеженные вершины гор, и горизонт не стягивался в кучку, а напротив, прятался, проваливался за край облачной страны. Под блестящим, чуть трясущимся крылом проплывали нитки подъемников, домики с дымками, затем рассыпчатым языком разлегся тающий ледник.

Верхний мир, Нижний мир...

В голове как будто взорвалась шаровая молния. Она вспомнила все разом, чересчур быстро, невольно подпрыгнула и опрокинула сок. Это не может быть правдой, это Ритуалимени, это колодец, куда она сама прыгнула, это испытание, которое она сама себе выбрала, потому что выбирать необходимо, как бы нам ни мечталось отсидеться в норке.

То есть она себе ничего не выбирала. Тетя Берта через Бернара передала слова угрюмой баронессы де Урр.

— Раз обычная не понимает языка, Ритуал будет проведен при помощи верескового меда и травы Ахир-Люсс! — припечатала круитни. — Это плохо, потому что наших девушек мы ведем за руки, а обычной никто не сможет помочь. Ее поведут духи гор, которым не нужен человеческий язык.

По салону, натужно улыбаясь, промчались две стюардессы. Анка моментально отметила, что девушки между собой говорили на чужом языке, кажется, на испанском. И одеты они были совсем не так, как стюардессы, обслуживавшие ее на рейсе в Лондон.

— Аня? — рядом проснулся Бернар и таращил осоловелые глаза. — Что случилось? Почему трясет?

Младшая понятия не имела, что ему ответить. Язык словно застрял во рту. Она толком не понимала, насколько этот сказочный Бернар соответствует тому, настоящему. ТетяБерта перед тем, как идти в подвал, дважды повторила загадочную фразу, а Саня старательно перевел. Не важно, как меняется мир вокруг нас, — успокоила Хранительница, — важно, как меняемся мы.

Легко успокаивать, а что делать, когда уши лопаются?

Не успела Анка набрать достаточно слюны, чтобы непрерывным глотанием заглушить боль в барабанных перепонках, как повисла подозрительная тишина. Замер двигатель, лайнер клюнул носом, выровнялся, еще раз клюнул и помчался к земле под аккомпанемент кошмарного, пронзительного свиста. Двигатель еще несколько раз всхлипывал, кряхтел и кашлял, но так и не застучал, ровно и глухо, как раньше. В ответ на свист ветра истошно заорали женщины. Младшая молчала, сцепив зубы. Она никогда не слышала, чтобы две дюжины людей кричали одновременно на такой высокой ноте. Не только женщины, но и мужчины. Теперь она их видела, потому что пассажиры повскакали с мест. Позади, оказывается, сидели парни, молодые, в легких курточках, похожие на спортивную команду. Они начали визжать не хуже женщин. Бернар подался вперед, его грива распушилась, стала похожа на шар.

Распахнулась дверь в туалет. По ковровой дорожке запрыгал мячик, за мячиком покатился сандалик. Ребенок орал, перекрикивая толпу взрослых. Толстая тетка упала в проход, захлебываясь пеной, зажимая уши. Стюардесса, с налившимися кровью глазами, кричала в микрофон, но ее никто не слушал. Анка высматривала впереди Старшего, но егозагораживали широкие спины вскочивших мужиков. Распахнулись клапаны над сиденьями, оттуда вывалились и повисли кислородные маски. Крен усилился, стюардесса схватилась за занавеску, закрывающую проход к кабине, но не удержалась и упала. Занавеска упала вместе с ней. Мальчика, сидевшего впереди Анки, вырвало. Игроки спортивной команды, смуглые парни в одинаковых куртках, прорывались вперед, расталкивая людей в проходе. Возможно, хотели помочь экипажу. Индианка в пончо, с совершенно ооезумевшими глазами, расшвыривала корчащихся на полу пассажиров, искала своего годовалого ребенка. Из туалета в хвосте салона вывалился дедушка и покатился кубарем вслед за спортсменами. Мария названивала по сотовому. Анка обратила внимание, что рука у нее снова была в порядке. Тетя Берта уткнулась в гигиенический пакет, ее плечи в зеленой кофте тряслись.

Младшая дышала ртом, чтобы не вырвало от разлившегося кислого зловония. В иллюминатор ока глянула только один раз и мгновенно отвела глаза. Горы опрокинулись и мчались навстречу, медленно разворачивались, словно ослепительные, незагорелые курортники, подставляя солнцу сметанно-белые бока. Между неровных склонов промелькнула россыпь черных прямоугольничков — крыши строений, ажурные высоковольтные опоры, и снова помчались навстречу до тошноты страшные скалы. В какую-то секунду показалось, что пилотам удастся выровнять машину, нос задрался чуть выше, но двигатель так и не заработал.

— Аня, Аня, — Бернар еще что-то говорил, повторял, теребил ее за рукав, но уши окончательно заложило, словно внутрь черепа набились жуки. Они шуршали ножками, шуршали усиками, создавая сообща невообразимый, колючий шум.

— А-гаааа-га! — Голоса пассажиров уже не разделялись, невозможно было разобрать ни слова, они точно свалялись в единый вопль отчаяния. Между сидений высунулось багровое от крика, искаженное женское лицо в потеках расплывшейся туши. Женщина ревела, зажав щеки ладонями. Ее пытался успокоить темнокожий мужчина в белом костюме. Из носа у него ручьем текла кровь, заливая рубашку и лацканы пиджака. Мужчина смахивал кровь рукавом, шмыгал носом и выкрикивал что-то своей жене прямо в ухо, но она его не слушала, раскачивалась и визжала.

«Старший! Валечка, Старший, где ты там?»

Младшую вырвало, она вовремя успела перегнуться в проход. Ей было стыдно, но почему-то совершенно перестало волновать, чем все это закончится, ее будто охватило оцепенение. Наверное, потому что подсознательно ждала плохого. Нельзя ждать плохого, так часто любит повторять маманя. Будешь ждать плохое — поневоле приманишь его.

Скалы приближались, нарастали, как будто в каждом иллюминаторе показывали кусок мультфильма. Анке удалось выбраться из кресла на ковровую дорожку. Ей внезапно показалось крайне важным успеть увидеть Вальку до того, как все кончится. В том, что это безумное падение очень скоро завершится общей гибелью, она не сомневалась. Тетя Берта предупредила, что смерть придется увидеть в лицо, ничего уж тут не поделаешь.

Едва поднявшись с кресла, Анка моментально поняла, что делать этого никак не стоило. Ей открылась совершенно дикая картина — люди валились друг на друга, образуя возле служебного отсека кучу-малу, но смешной игрой тут и не пахло. Самолет внезапно начал размахивать крыльями, Анку швырнуло в сторону, она снова не успела рассмотреть — Валька там впереди или кто-то очень на него похожий. Погас свет, из ящиков над левым рядом кресел посыпались сумки, пакеты и верхняя одежда. Прямо перед Анкой на коленях стоял молодой парень, один из спортсменов. Он истово молился, осеняя себя крестами, бился головой об пол и делал это с таким сосредоточенным видом, словно находился на службе в главном ватиканском соборе. Еще двое молились позади, скорчившись на креслах, раскачиваясь из стороны в сторону. Загорелось слабое аварийное освещение, Младшая сфотографировала взглядом несколько залитых слезами, опухших лиц.

— Миа купла, миа купла...

— Иезуз Мария, Иезуз Мария...

Тут впереди рывком распахнулась дверь в кабину пилотов или ее взломали, в салон хлынул поток сигаретного дыма, ругани и нежно-голубого света. Совсем близко, прямо по курсу, надвигалась щербатая бурая поверхность, затем самолет в последний раз накренился, и каменистое плато сменилось заснеженной поверхностью ледника. Трещины разрастались, ледник походил на пологий, торчащий из пасти пса язык, как при болезни припорошенный белесым налетом. Пилоты кричали, Младшая разглядела парня в кителе, изо всех сил тянущего на себя штурвал.

— Нет, нет, господи, мамочки! — уговаривал кто-то в темноте. Анка стучала зубами, вцепившись в подлокотник, и чувствовала, что не может сделать и шагу. Зрелище накатывающей, гигантской, жестокой земли приковало ее полностью. Кажется, кто-то повторял ее имя, но жуки в голове шебуршали все громче, и не было ни малейших сил отцепиться от подлокотника и обернуться на голос.

Видимо, летчики предприняли все возможное, чтобы перед самым падением задрать нос. Удар оказался гораздо страшнее того, на что Анка рассчитывала. Ее пальцы чуть не выдернуло из суставов, руки оторвало от спасительного кресла, а саму подкинуло в воздух и швырнуло вперед со скоростью артиллерийского снаряда. Последнее, что Младшая увидела до того, как шмякнуться головой, — была рваная дыра между кабиной и салоном. Кабину оторвало и унесло вбок, днище ударилось об лед, с треском переломилось крыло, в салон, навстречу Анке, влетел столб хрустальных брызг.

Она столкнулась с тысячей острых осколков и потеряла сознание.

Чили — Колумбия

Младшая открыла глаза.

Несколько секунд перед этим она старательно молилась, уговаривая боженьку, чтобы все закончилось, чтобы ее вернуло обратно в подвал к ведьмам круитни, но молитвы не помогали. Жутко болела лодыжка: кажется, она подвернула ногу. А еще не могла до конца вдохнуть, сразу начинало колоть в груди и спине. Анка пощупала языком десны и убедилась, что слева шатаются сразу два зуба и щека изнутри кровоточит. Она поранила язык об осколок третьего, развалившегося зуба. Затылком она упиралась в твердую, невероятно холодную поверхность. По сути дела, она его не чувствовала, затылок. Болел живот, но терпимо. Кажется, поперек живота лежал и ворочался кто-то живой.

Анка забыла, как батя учил ее подниматься после опасных падений. Она сразу попыталась сесть, оперлась на правую руку и взвыла от острой вспышки боли, по сравнению с которой предыдущие мучения показались щекоткой. Рука не была сломана, но представляла собой самое жалкое зрелище. Сорванная кожа с костяшек пальцев, два вырванных ногтя, сплошная кровоточащая ссадина от плеча до кисти. Разорваны блуза, свитер и куртка, все разорвано на нитки.

«Мне все это кажется, только кажется» — уже менее уверенно ободрила себя Младшая. Она лежала навзничь на корке вспаханного, иглистого льда. Ледяная крошка забилась ей под воротник, в разорванные рукава, ласкала голую пятку. Почему-то правая нога оказалась обута, а на левой потерялся и ботинок, и носок. Вдавив Анку в снежное крошево, на нее упал спортсмен, тот самый парень, что молился деве Марии, стоя на коленях в проходе. Он еще дышал, но Младшая за время своей вынужденной медицинской практики в компании Марии научилась определять тяжесть повреждений. Этому парню оставалось несколько минут. У него был перебит позвоночник и сломано основание черепа.

Наученная неудачным опытом, Младшая уже осторожнее повернула голову. Самолет нависал над ней, изорванный, смятый, словно был сделан не из металла, а из детского пластилина. Кабина исчезла вместе с пилотами. Корпус лежал немного на боку, огрызок правого крыла торчал вертикально вверх, точно изуродованный палец, указывающий в зенит. За измочаленным хвостом в гладком белом льду тянулся глубокий след. Ледник был словно вспахан огромным плугом. Слева и справа от простыни припорошенного снегом, отполированного ската вздымались хмурые пики гор. Анка обернулась в другую сторону и невольно охнула. В трех метрах от нее зияла пропасть. Самолет промчался на брюхе по наклонной поверхности и чудом не свалился вниз. Из пропасти неспешно поднималось облачко снежной пыли. А дальше, всюду, куда ни посмотришь, торчали неприветливые вершины.

Ни дорог, ни дымков, ни следа цивилизации.

На небо смотреть было невозможно, столь яркое солнце висело в лазурной пустоте. Каждый вдох давался с трудом. Анка осторожно провела пальцами по лицу и убедилась, что из носа идет кровь. Потом она все-таки села, вытряхнула лед из-под кофты и столкнула с себя теплого еще мертвеца. Пальцы саднили невероятно, приходилось непрерывно сплевывать кислую слюну, а рот держать полуоткрытым, чтобы быстрее затянулись ранки. «Так не может быть, чтобы я осталась одна. Кто-то же еще живой. Это не взаправду, и больно не взаправду, это все ведьмы...»

Она поднялась, стараясь не оглядываться в пропасть, и плюхнулась на колени. Закружилась голова, а в лодыжку словно кто-то вкрутил шуруп. Разглядывая падающие из носу капли крови, Младшая внезапно осознала, что единственным звуком для нее является стук собственного сердца.

— Я не оглохла! — произнесла она, стараясь не задевать прикушенным языком распухшую щеку.

Потом она кое-как расшнуровала ботинок и надела на голую ступню носок с другой ноги. Посиневшие пальцы почти ничего не чувствовали, в пятку можно было забивать гвозди. Солнце висело прямо над головой, но не грело совершенно. Младшая предприняла очередную попытку подняться, на этот раз вполне успешно. Кости не сломаны, это главное, ободряла она себя, ковыляя по скользкому склону к распахнутому жерлу лайнера. Из черной овальной дыры торчали обрывки кабелей, алюминиевые штанги и куски мягкой теплоизоляции, то ли шерсти, то ли ваты.

Еще не добравшись до самолета, Анка обнаружила людей. Штук шесть трупов, в самых разных позах, разметало по снежному языку, обрывающемуся вертикально вниз. Анка не стала к ним подходить — сплошь чернявые, смуглые. Вывернутые конечности, оскаленные рты. Больше всего она боялась узнать среди мертвецов Валю или Бернара, но здесь их не было. Младшая миновала сносно сохранившуюся кухню, перешагнула через ноги мертвой стюардессы и очутилась в полутемной кишке. После хрустящего морозного воздуха она словно попала в больничный барак. Откуда-то доносились прерывистое дыхание и короткие всхлипы, воняло горелой тряпкой, мочой и еще чем-то, тошнотворно-сладковатым. Из иллюминаторов падали круглые пучки света, кусками освещали распахнутые полки, сорванные с мест, кресла и куски застрявших человеческих тел. В салоне она сразу наткнулась на живых. Между вырванными с мясом, креслами стонала толстая тетка в пончо, рядом с ней шевелился мужичок в черных очках. Немного дальше, прижатый к стене, истекал кровью дядя Саня. Анка узнала его только по бороде и характерной шевелюре фэйри. С лицом его что-то случилось, точно вниз сдернули кожу вместе с глазами и переносицей. В том месте, где раньше сидел Бернар, переборка прогнулась, острый алюминиевый профиль разрезал парня пополам. Анка открыла рот, чтобы закричать, но так и застыла, словно у нее вывихнулась челюсть. Возле ног, придавленные креслами, лежали трупы двух пожилых мужчин. Только Марии нигде рядом не было. Где-то в темноте горько плакал ребенок, его утешала женщина. По скрученному проходу, волоча за собой непослушные ноги, полз молоденький смуглый парень. На нем была куртка с эмблемой футбольного клуба. Парень приподнялся на локтях и обратился к Анке на испанском, потом на английском. На его физиономии отпечатался след чьей-то подошвы.

Позади тень загородила проход. Анка резко повернулась и тут же схватилась за больной бок. Наверное, от бедра до подмышки расползался сплошной синяк, потому что не только дышать, но и опираться на левую ногу стало равносильно пытке. Младшая решала: это ей только чудится, как заостренные обломки ребер впиваются в легкие, или, на самом деле, она грезит, лежа с многочисленными переломами на дне колодца. Она точно помнила, что спрыгнула в колодец. И нет никакого самолета. Но почему же тогда так больно и так холодно?

В темный салон заглянули двое. Хрупкая девушка поддерживала пожилую женщину, скорее всего — свою мать. Обе дрожали, одежда на них висела лохмотьями, мать бережно баюкала сломанную руку, черные, атласные волосы ее дочери торчали во все стороны, точно ее ударило током. Девушка успокаивающе заговорила с матерью, затем помогла старушке сесть на край перевернутого сиденья. Анка не понимала ни слова из их речи. Из хвостовой части лайнера пробирались двое мужчин. У одного, щупленького, в белом костюме, был выбит глаз, вся левая часть головы покрылась сплошной черной коркой запекшейся крови, но мужчина смеялся и курил сигару, Анка уже встречала таких, чокнутых от пережитого шока. Второй, седой, с усами, не смеялся, он горбился и что-то быстро говорил, плюясь кровью. Младшая догадалась, что у него сломался зубной протез, а без протеза даже свои не могли разобрать, что он там говорит.

Старшего она узнала тоже не сразу, потому что его лицо густо покрылось инеем. В одном ряду с Валькой сидел высокий мужчина в вязаной кофте и круглых очках, а у самого окна...

— Валя, — позвала она. — Валечка!

Анка сползла на пол.

Маманя. Нет, так нельзя. Они не имели права с ней так поступать. С маманей все в порядке, никогда она не летала в горы, она вообще боится самолетов. И никакая это не маманя, просто похожие волосы, похожая прическа. Оба мертвые, они оба погибли. Нет, так не может быть, чтобы оба.

«Не буду их трогать, не буду — и все!»

Но потрогать очень хотелось. Просто невозможно было отвернуться и уйти. Старший раскинулся в позе отдыхающего на шезлонге. Спинка его кресла куда-то подевалась, а ремень перетянул грудь с такой силой, что вместе с одеждой на груди брата лопнула кожа. Анка была почти рада, что в полумраке не заметны детали. Светловолосая женщина у окна, напротив, сжалась в комок, клонилась лицом вниз, почти завалившись Старшему на грудь. На ней была куртка, очень похожая на мамину, но таких курток много, и причесок таких много.

Всего два шага. Младшей не хватало всего двух шагов, чтобы подойти вплотную и заглянуть женщине в лицо. Но эти два шага неожиданно стали непреодолимым препятствием. У Старшего был открыт рот, на губах оседали мелкие снежинки, закинутые в салон неторопливой вьюгой.

«Нет, это не, они. Просто похожи, так бывает.»

Младшая неожиданно ощутила, как она замерзла. В разбитом салоне стоял самый настоящий мороз. Она потрогала затылок и убедилась, что волосы слиплись и застыли. Носок, натянутый на посиневшую ногу, ничего не давал. Напротив, без носка окончательно замерзла и вторая нога.

Она глядела на иней, укрывший лицо брата, и соображала, сколько же времени прошло после падения самолета. Она стояла истуканом и смотрела, не в силах пошевелиться, пока кто-то не положил руку ей на плечо.

Мария!

— Мария? — Анке показалось, что она громко вскрикнула. На самом деле, ее онемевшее горло едва выдавило звук, похожий на сиплое карканье.

— Какое счастье, что ты жива!

— Я тоже тебе рада.

Анка осеклась. Советница приобняла ее, заглянула ей в глаза, но в этих жестах недоставало теплоты, недоставало жизни. Настоящая Мария так себя не вела. Однако она ждала, и Анка не стала прерывать игру.

— Мария, Бернар и Валя.

— Да. Я видела.

— Мария, где мы?

— В горах, недалеко от Чилийской границы, — спокойно ответила та. — Тяжело дышать, да? Почти четыре тысячи метров, мой сосед сказал.

Мария объяснялась по-русски правильнее, чем обычно, а вела себя немножко странно, даже для человека, пережившего авиационную катастрофу. Она как будто совсем не обрадовалась, застав Анку живой, смотрела куда-то поверх ее головы и практически не щурилась на диск заходящего солнца. Она где-то потеряла половину воротника и левый рукав, в жестких кудрях запутались мельчайшие кусочки льда. Анке захотелось встряхнуть наездницу, ударить, ущипнуть!

— Мария, кто эти люди? Что они говорят? Я не понимаю! — Она хотела спросить, знает ли та, что все это только сон, но не спросила. Советница уже отвернулась и сплюнула кровью.

— Они говорят на испанском и на португальском, — резко ответила Мария. — Они говорят, что вторую ночь не пережить, что все мы замерзнем. Один отморозил пальцы на ногах, а женщина — уши.

— Вторую ночь?!

Что-то неправильно, какая-то заваруха произошла со временем. Не могла же она проваляться без памяти на снегу целые сутки! Или могла? Анка снова ощупала шишку на затылке. Кажется, череп не треснул, но потребуется наложить несколько швов. Волосы примерзли к ранам.

— Ты замерзнешь, надень!

Наездница наклонилась, потянула за ногу мертвую женщину, застрявшую между сидений. Голова у женщины болталась, как у сломанной куклы, черные волосы закрывали лицо,на голых предплечьях тоже переливался иней.

— Мария, я не могу.

— Тогда замерзнешь, — спокойно ответил та, обошла ее и спрыгнула на лед.

«Тогда замерзну. Погибну, если не буду слушаться ее? Нет, дело не в ней. Я ведь не умерла вместе с другими, значит... Что же это значит, почему меня не отпускают обратно?!»

Превозмогая отвращение, Младшая потрогала ногу мертвой женщины. Крепкая нога в темном толстом чулке, короткие сапожки со шнуровкой, стоптанные каблуки. Юбка на женщине задралась. Анка подумала, что этой пассажирке повезло больше других, — она моментально сломала шею при ударе и не успела почувствовать боль. Анка вяло удивилась чудовищным мыслям, которые лезли ей в голову. Она расшнуровала сапожок, под ним оказался короткий шерстяной носок. Младшая сосчитала до пяти и потянула носок на себя. Ей показалось, кто коварный план баронессы стал чуточку понятнее.

Не самой умереть, а встретить смерть.

Не встретить и отойти, а встретить и победить.

«Если я не сделаю это, то непременно замерзну!» Она со всей отчетливостью поняла, что если снова заупрямится, то имеет все шансы погибнуть здесь, в этих горах, то ли в Изнанке, то ли в Верхнем мире, то ли где-то посредине, и никто ее никогда не найдет. А главное — что никто не вступится за нее, потому что слабакам нет места на Пыльной тропе.

Она почти натянула чужой красный носок, когда кто-то толкнул ее в бок. Это оказался тот самый парень, что ползал по проходу с перебитыми ногами. Он подобрался вплотную, на Анку пахнуло спиртным. Парень протянул ей открытую пузатую бутылку и что-то сказал, указывая на ее ноги. Она отрицательно покачала головой: от одного запаха крепкого алкоголя ее едва не стошнило. Парень снова заговорил, горячо жестикулируя, и тогда Младшая догадалась, что он советовал ей сперва растереть пятки спиртным, а уж потом натягивать носки.

Она так и сделала. Изо всех сил натерла ноги, поливая в ладошку, затем обулась. Потом сняла с трупа кофту и длинную юбку, надела поверх своей одежды. Сразу стало теплее. Парень поскреб щетину, икнул, улыбнулся ей и глотнул из горлышка. Потом снова протянул бутылку Младшей. Анка разглядела, что на нем тоже, как минимум, два свитера и две куртки. Она хотела решительно отказаться, но, неожиданно для себя, взяла бутылку и сделала три больших глотка. Она пила огонь и смотрела в заснеженное лицо брата. Футболист постучал ей по спине, когда кашель вырвался из горла, и глаза заволокло слезами.

— Спасибо, — сказала Анка. — Теперь меня не вырвет. Я выпью что угодно, лишь бы жить.

Вряд ли парень что-то понял, но покивал и показал ей кулак, как символ сопротивления. Позади, на льду, усатый крепыш, одноглазый и Мария пытались развести костер из обшивки кресел. У них ничего не получалось. Усатый щелкал зажигалкой, обшивка воняла, внутренности кресла коптили, но не горели. Женщины жались в комок и стучали зубами. Платиновый громадный диск, неистово полыхая, спускался за снежные пики. Обнаружилось еще несколько уцелевших пассажиров. Они тоже пытались помочь костровым. Спотыкаясь и скользя, поднимались в салон, собирали книжки, журналы, газеты, кидали в костер, но огонь не разгорался.

Чтобы окончательно не околеть, Младшая приняла участие в вылазке вокруг самолета. Рискованный поход возглавил толстячок в сломанных очках. Как и футболист, он почти непрерывно прикладывался к бутылке. Когда одна заканчивалась, он возвращался на кухню, брал из ящика следующую, свинчивал пробку и заправлялся. Очень скоро он допил все, но почти не опьянел. Периодически он падал на колени, возносил руки вверх и яростно молился. Его примеру следовали женщины и некоторые из мужчин. Иногда они хором начинали браниться или смеялись, или о чем-то спрашивали Анку, но в ответ только пожимала плечами.

Осмотр самолета не дал ничего нового. Корпус переломился примерно в середине, хвост раскурочило, осталось целым одно крыло. Второе крыло исчезло вместе с пилотской кабиной. Ни еды, ни топлива, ни связи. За полуоторванным хеостом вверх по склону тянулась борозда. Один из парней вызвался дойти до края ледника. Он ушел, оскальзываясь и периодически припадая на четвереньки, после вернулся и долго говорил, размахивая руками. Анка поняла лишь одно — с той стороны нет обрыва, можно спуститься, если очень аккуратно. Видимо, парень предлагал немедленно идти вниз, потому что на него закричали и замахали руками. Анка слушала их и рассматривала горы. Какой смысл обсуждать крутизну склона, когда вокруг один снег и лед? Они просто-напросто замерзнут, стоит подуть небольшому ветру! Младшая еще слегка удивилась, что ни у кого из пассажиров не нашлось сотового телефона. Хотела спросить об этом наездницу, но та была занята очень важным делом. Вместе с усатым и дедушкой в сомбреро она вытаскивала из салона трупы.

Уцелевших оказалось тринадцать. На льду, с укрытыми лицами, в ряд лежали одиннадцать тел. Анка не хотела думать, где Старший и Бернар. Она глядела в сторону, но какая-то темная сила упорно разворачивала ее к мертвецам. Чадила кучка грязи, свистел и позвякивал хвост самолета. Ветерок шевелил бахромистые концы шарфов и завязки шляп. Живые приплясывали от холода, глядя на несостоявшийся костер. Все, что могло сгореть, давно сгорело. Пожилая женщина непрерывно подвывала, как раненая собака. Девушка гладила ее по спине. Парень со сломанными ногами кутался в одеяло. Вперед вышел высокий с потухшей сигарой. Он долго отрывисто говорил, жестикулировал, пока остальные не начали перебивать и не заткнули его окончательно.

— Мария, что они говорят? — Анка не выдержала, дернула наездницу за рукав. — Мария, не молчи!

— Кажется, тот длинный предлагает сбросить трупы вниз, но не все согласны, — Мария обернула к ней белое лицо. — Я не понимаю. Кажется, некоторые считают, что надо рыть могилы.

— Как тут рыть? — изумилась Анка.

— Как рыть? Руками. Инструмента тоже нет. Но трупы нельзя просто так оставить на земле. Мы заразимся и погибнем.

Мария обратилась к высокому мужчине на английском. К счастью, тот знал язык, завязалась беседа. Вскоре к беседе подключились еще двое. У Младшей дробно стучали зубы. Она побрела вослед за женщинами в самолет, но внутри оказалось еще холоднее. Та девушка с распущенными черными волосами, что ухаживала за раненой матерью, жестами предложила сбиться в кружок и накрыться чужой одеждой.

— Никто не хочет скидывать трупы, — сообщила вернувшаяся Мария. — Одни кричат, что надо идти, спускаться по западному склону, пока есть силы. Другие предлагают ждать у самолета.

«Кошмар не кончается, — думала Анка. — Она ничего не помнит. Она верит, что мы летели над этими, как их... над Андами, что ли? Я помру, если ничего не придумаю, я помру, если не придумаю.»

И провалилась в сон.

Платон был прав

Все произошло гораздо быстрее и проще, чем Старший предполагал. Ему уже виделись беспощадные лазерные лучи, вырывавшиеся из бородавок на боках Тхола, и обугленные,разрезанные тела американцев. Но никого резать лазером не пришлось. Безымянная женщина из Коллегии сухо указала, что следует нажать на одном пульте, на втором, и когда Старший, спустя минуту, включил общий обзор, выяснилось, что враги обезврежены.

— Тебе следует выйти наружу и забрать на борт профессора Харченко, — отдала команду советница. — Если он оставался в радиусе ста метров, то также парализован. Забери его на борт, и я укажу, как привести его в чувство. После этого ничего не предпринимайте, ждите.

Валька сделал все, как ему велели. Спустился в шлюзовую, спрыгнул на камни и пополз к палаткам. Ему чудилось, что позади вот-вот клацнет затвор, и недолгие часы свободы закончатся. Но затвор не клацнул. Начальство и рядовые члены разведгруппы спали в тех позах, в которых застало их излучение корабля. Как-то раз Лукас при нем обмолвился, что лаборатория Коллегии уже лет двадцать бьется над тайной вооружений Тхолов. С гравитационными пушками и темпоральным коконом было все более-менее понятно. То есть современная физика могла кое-как, с натяжками, объяснить принцип действия, но повторить схему ни один научный коллектив бы не сумел.

Валька на всякий случай забрал у усатых спецназовцев оружие, потом чуть не умер, перетаскивая волоком профессора. Еще через семь минут истерично-довольный Харченко уже таскался за Валькой по всему кораблю и болтал без остановки.

Старший даже стал подумывать, не усыпить ли его снова.

— Читай внимательно, вот отсюда, — Харченко протянул Вальке истрепанную книжку.

«...Боги по жребию разделили всю землю на владения — одни побольше, другие поменьше — и учреждали для себя святилища и жертвоприношения. Так и Посейдон, получив в удел остров Атлантиду, населил ее своими детьми, примерно вот в каком месте этой земли: на равном расстоянии от берегов и в середине всего острова была равнина, красивее всех прочих равнин и весьма плодородна, а опять-таки в середине этой равнины, примерно в пятидесяти стадиях от ее краев, стояла гора, со всех сторон невысокая. На этой горе жил один из мужей, по имени Евенор, его единственная дочь звалась Клейто. Когда девушка уже достигла брачного возраста, а мать и отец ее скончались, Посейдон, воспылав вожделением, соединился с ней; тот холм, на котором она обитала, он укрепил, отделив его от острова и огородив попеременно водными и земляными кольцами, проведенными на равном расстоянии от центра острова. Это заграждение было для людей непреодолимым, ибо судов и судоходства тогда еще не существовало. А островок в середине Посейдон без труда, как то и подобает богу, привел в благоустроенный вид...»

— Обана, — протянул Старший. — Вот так номер! Два кольца земли и три кольца воды! Так значит, он и правда живет в море?

— Кто живет? — удивился Харченко.

— Ну... этот, Посейдон.

— Никакого морского бога, естественно, не существует, — рассмеялся Михаил.

— Но кольца-то, вот они! — Валька ткнул пальцем в слабо мерцающую картинку. От возбуждения у него даже запершило в горле.

Совсем недавно совместно ими найденная голографическая карта острова неторопливо поворачивалась, занимая половину рубки.

— Кольца есть. Это означает, всего-навсего, что греческий историк Платон нас не обманывает, и на острове действительно существовали титанические ирригационные сооружения. Читаем дальше! — Харченко воздрузил на нос очки.

«...над многолюдным народом и обширной страной. Имена же всем он дал вот какие: старшему и царю — то имя, по которому названы и остров, и море, что именуется Атлантическим, ибо имя того, кто первым получил тогда царство, было Атлант. Близнецу, родившемуся вслед за ним и получившему в удел окраинные земли острова со стороны Геракловых столпов вплоть до нынешней страны гадиритов, называемой по тому уделу, было дако имя, которое можно было бы передать по-эллински как Евмел, а на туземном наречии — как Гадир. Из второй четы близнецов он одного назвал Амфереем, а другого — Евзмоном, из третьей — старшего Мнесеем, а младшего — Автохтоном, из четвертой — Еласиппом старшего и Мнестором младшего и, наконец, из пятой четы старшего он нарек Азаэс, а младшего — Диапреп. Все они и их потомки жили там, властвуя над многими другими островами этого моря, власть их простиралась по эту сторону Геракловых столпов, вплоть до Египта и Тиррении...»

— Ты понял? Погляди на следующую карту! Нет, не в ту сторону мотай!

— Я уже разобрался, это как в Интернете, возврат на предыдущую страницу.

Действительно, оказалось достаточно передвинуть палец по голубой пластинке чуть влево, и подробная карта главного острова моментально сменилась картой архипелага. Еще одно движение — и справа наползли огромные синие массивы, Испания и северная оконечность Африки.

— А где эти самые столбы?

— До чего ты нетерпеливый, — вздохнул Харченко, — Вот, я же тебе показываю. Это две огромные скалы, в Гибралтаре, и вот здесь, в Африке. Видишь, судя по линейке и флажкам, вплоть до теперешнего Туниса, а на севере — до Персидского залива, — это все была территория, подведомственная, так сказать, атлантам.

— Ничего себе!

— Вот и я говорю. И это только на восток. Не крути так сильно, тогда мы остальное увидим, а то у меня уже в глазах рябит! Читаем дальше, вот отсюда.

Старший откашлялся.

— «...Лес в изобилии давал все, что нужно для работы строителям, а равно и для прокормления домашних и диких животных. Всякий пестуемый человеком плод и злак, который мы употребляем в пищу или из которого готовим хлеб, а равно и всякое дерево, приносящее яства, напитки или умащения, всякий непригодный для хранения и служащий для забавы и лакомства древесный плод, который мы предлагаем пресытившемуся обедом, — все это тогдашний священный остров под действием солнца порождал прекрасным, изумительным и изобильным. Пользуясь этими дарами земли, царя перебросили мосты через водные кольца, окружавшие древнюю метрополию, построив путь из столицы и обратнов нее. Дворец они с самого начала выстроили там, где стояло обиталище бога и их предков, и затем все более его украшали, всякий раз силясь превзойти предшественника,пока не создали поразительное по величине и красоте сооружение. От моря они провели канал в три плетра шириной в длину на пятьдесят стадиев вплоть до крайнего из водных колец, приготовив достаточный проход даже для самых больших судов. Что касается земляных колец, то они прорыли каналы, смыкавшиеся с мостами такой ширины, чтобы от одного водного кольца к другому могла пройти одна триера. Самое большое по окружности водное кольцо имело в ширину три стадия, и следовавшее за ним земляное кольцо было равно ему по ширине...»

— Ничего не замечаешь? — Харченко указал на висящий в воздухе замысловатый план гавани.

— Точно! — ахнул Старший. — Канал из моря до самого центра. Так значит, был там храм?

Харченко почти вплотную приблизил нос к голограмме, затем отошел на пару шагов, вытащил из заднего кармана брюк блокнотик и карандаш.

— Зарисую-ка я, надо поразмыслить на досуге. Эх, шпионы из нас с тобой никудышные. Даже фотокамеры завалящей не прихватили. Храм, говоришь? Почему бы и нет? Но к тому времени, когда был построен этот агрегат... — Он уважительно погладил теплую волокнистую стену рубки. — Я думаю, что такая точная схема создана явно не с религиозными целями. Здесь, в центре, находился навигационный центр, маяк, а возможно — крупный аэропорт. Но не совсем аэропорт. Нечто среднее между морским портом и воздушным. Посмотри, сколько вокруг нарыто бухт и каналов.

— Точно.

— Наверняка, ремонтные доки, грузовые терминалы и стоянки частных судов.

— А у нас ведь такого не бывает, чтобы корабли и самолеты из одного порта отправлялись?

— У нас? — засмеялся Харченко. — У нас пока нет таких самолетов, чтобы под водой плавали. Просто такой универсальный вид транспорта никому не нужен. Ну что, рискнем дальше?

Валька попробовал двигать пальцем помедленнее, и вскоре они сделали еще одно маленькое открытие. Оказалось, что если на секунду оторвать палец от теплой пластины, а потом сразу нажать сильнее, карта резко увеличивает масштаб. А если держать палец миллиметрах в трех от вибрирующей поверхности, то масштаб сохраняется прежним, зато растет сама карта. Таким макаром Валька увеличил ее невероятно, и теперь, вместо петель наездника и глубокого кресла навигатора, они с профессором лицезрели сплошную розовую поверхность, испещренную десятками крупных и мелких клякс. На многих кляксах помаргивали оранжевые и зеленые огоньки: Харченко предположил, что это обозначения древних портов для Тхолов и каких-нибудь торговых баз. Вне архипелага, на территории Европы и Африки, таких маячков было совсем немного. На севере власть Атлантиды распространялась почти до Британских островов, хотя Харченко высказал мысль, что слово «власть» тут не совсем уместно. Скорее — политическое влияние.

Не менее интересно дело обстояло на Западе. Выяснилось, что плоская проекция карты на самом деле вращается, и можно довращать до Западного полушария. Едва заметив береговую линию Американского континента, Харченко пришел в неописуемое волнение.

— Стой, стой, не шевелись! — потребовал он. — А еще крупнее можешь? Обалдеть, настоящая спутниковая разведка! Ты хоть сам понимаешь, что у нас в руках? На сегодня — ни одному частному лицу такая техника недоступна! Чтобы следить за всей территорией Земли, необходима сеть спутников.

— Ну и что? — не понял Валентин. — Так их же полно, спутников.

— Это сейчас полно, а тогда? Десять или двадцать тысяч лет назад, какие спутники? Лично я не могу себе представить, за счет чего они получали столь достоверные изображения. Фантастика! Естественно, сейчас перед нами всего лишь последняя калька, сохраненная в памяти карта. Но как они ее создали? Полная карта земного шара, с маршрутами, портами, техническими сооружениями, фронтами непогоды. Ты только погляди — вон там двигаются, видишь?

— Ага, две оранжевые большие и маленькая.

— Это значит, что на территории нынешней Мексики, задолго до пирамид ацтеков и майя, атланты строили города, или базы, как угодно. Эта карта — она живая, в реальном времени.

— Так все же просто, — сообразил вдруг Старший. — Спутников не было, но Тхолов-то полно водилось. Вот они отовсюду в центр и передавали, что видят.

Харченко несколько секунд глядел на Старшего, раскрыв рот, затем подпрыгнул, как мальчишка.

— Гениально! Просто гениально, и как я не уловил сразу! Естественно, вот эти голубые, за которыми я слежу уже семь минут, просто курсируют по одним и тем же маршрутам. Вполне вероятно, что это один из типов Тхолов, вроде нынешних погодных зондов, и заодно — радиомаяк. Они непрерывно передавали на Атлантиду сведения об обстановке, каждый контролировал. Ну, допустим, тысячу квадратных километров поверхности. Этот Тхол поднимался вверх и опускался вниз, сигнализировал о воздушных и морских течениях, об ураганах, ливнях, о температуре воздуха и заодно оказывал навигационное содействие всем судам, пролетающим или проплывающим поблизости.

Старший восхищенно вглядывался в далекое прошлое планеты. Жалел он только об одном — что такие разумные древние атланты не оставили для него хоть немного видео. Надо же — придумать Тхолы, летавшие до Луны и дальше, и не собрать простенький телевизор! Что-то здесь неправильно.

Он глядел на сотни крошечных оранжевых точек, неторопливо ползущих вдоль пунктирных линий. Точки останавливались, меняли цвет на зеленый и возвращались назад, к главному острову. Или останавливались, но цвет не меняли, а меняли направление движения. Одни уплывали в Африку, другие — в сторону Кубы и там выгружали свои неведомые товары. На Кубе, на Бермудских островах, в Мексике и вдоль побережья теперешних США моргали зеленые ромбики и треугольники, а также оранжевые квадраты. Иногда к оранжевым квадратам причаливали сразу несколько оранжевых точек, тогда квадрат становился зеленым. А по отдельным линиям, никак не взаимодействуя со стационарными портами, циркулировали те самые голубенькие метки, которые Харченко обозвал зондами.

Профессор возбужденно говорил и говорил, а Валька, слушая его, представлял колоссальное помещение диспетчерской, где десятки операторов анализировали информациюс Тхолов, передавали гражданам сводки погоды, военным — сведения о передвижениях врагов, а торговцам — данные о конъюнктуре и выгодных маршрутах. В любой момент каждый из тысяч живых кораблей мог принять по телепатической связи и показать экипажу все, что делается в каждой точке государства.