ней он был не просто одеждой, чем-то другим. Пакетом, что ли... нет,
изящной упаковкой того нежного, прелестного, манящего, что в ней (в
упаковке) видно и что предполагается. Так же сделано, как у прочих, но в
чем-то иное. Да и вообще она отличалась от тех представительниц
прекрасного пола, каких я здесь пока видел, то есть крепких, здоровых, но
малоподвижных и несколько неуклюжих. Выше среднего роста, прямая, с тонкой
талией и стройными ногами. И притом какая-то сдержанная свобода в
движеньях - легко, скромно и совершенно естественно. Темные мягкие густые
волосы, белые, почти не тронутые загаром руки. Но особенно лицо. Бывает,
знаете, такой облик благородства, создаваемый семьями, где в длинном токе
поколений не было катастроф и драматических перерывов, где пьянство,
картеж, корысть, угодничество и другие пороки мужчин не калечили выражения
детских лиц, и от прабабушек к правнучкам передавались спокойное
достоинство и женственность. От макушки до кончиков туфель все было и
красиво и мило в той, что села напротив и чуть в стороне от меня.
Оказавшись рядом с такими девушками, женщинами, невольно подтягиваешься,
хочешь быть лучше, чем был до сих пор. Смотрел на нее глазами человека,
проведшего полгода в одиночном полете. Чувствовал, что надо оторваться, и
не мог.
карманчика куртки маленькую тетрадку, карандашик, начала что-то писать,
нахмурилась, зачеркнула. Закусила карандаш, посидела, глядя в небо. Так
было довольно долго - записывала, перечеркивала.
странички. Перечла все, чуть кивая в такт своему тексту, освобожденно
вздохнула, откинулась на спинку скамьи.
обращаешься к накату с вопросом, - пусть самым простым - он сначала
удивляется чуть ли не до испуга, затем начинает мучительно рыться в
глубинах своего сознания.
страничках, и воззрился на девушку в крайнем изумлении. Даже ее очарование
поблекло.
твердо удержал в памяти весь вид этого творения - неодинаковой длины
строки были набраны в газете не так, как делается у нас, то есть ровной
вертикальной линией слева и ломаной, как уж получится, с правой стороны, а
образуя симметричную фигуру наподобие вазы. Начальную же строфу и две в
середине я просто сумел перевести. Стихотворение открывалось чем-то вроде
"Выходите по одному, подняв руки вверх!". Помнил, как удивился тогда,
полагая, что это больше подходит не лирике мирного времени, а, скажем, как
ультиматум осажденному гарнизону противника. Впоследствии, правда,
выяснилось, что правильный перевод: "Выйдем все, как один, голосовать
за..." Но это впоследствии, и вообще не в том была суть.
настроенный юноша, минуту назад с робким обожанием смотревший на возникшую
рядом красавицу, но разочаровавшийся, как только она открыла рот.
девушке, что видел эти стихи вчера в газете, она посмотрела на меня с
возмущением.
скамьи. - Можете ничего не спрашивать, просто посмотрите, как меня примут
со стихами. Это вас скорее убедит, чем мои возражения.
восстановилось.
темноволосый крепыш с резкими движениями и высокий блондин.
чтение.
надо. Посмотри, Втв, - он обратился к блондину. - И сразу понесем
главному.
воздухе.
У вас есть подшивка? Посмотрите.
оттуда?.. Не с края?
края приходили многие. По человеку в год или два. А в последние двадцать
лет никого.
свободных помещений много. - Повернулся к крепышу. - Крдж, пошли. Шеф
подпишет и сразу в набор. Мы сейчас вернемся.
глубокой задумчивости побрел проспектом.
представляться мне замаскированными муравьями. Гигантскими, которые под
мягкой белой кожей скрывают трехчленное, покрытое твердым хитином тело,
голову со жвалами-рогами, три пары растущих из груди тонких длинных ножек.
И девушка тоже. (Содрогнулся, отгоняя фантастическое видение.) Но ведь
правда! Все население города-муравейника, побуждаемое слепым инстинктом,
ни для чего сбегается на площадь, в разных залах музея смотрит одну и ту
же картину, перечитывает вечно одну и ту же газету, без выбора питается
одинаковой пищей. Так же, как обитатели муравьиной кучи обязательно
убивают попавшего к ним по ошибке чужака, так и крестьяне, едва услыхав,
что я не иакат, набросились на меня.
ручейника от златоглазки. Но если о муравьях, то понятие трофаллаксиса мне
знакомо, и для меня нет загадки, чем же объясняется ежедневная без
выходных усердная деятельность каждого насекомого, направленная на
обеспечение нужд муравейника. Если, спрашивал я себя, система поведения,
передаваемая генами от одного поколения к другому, позволила нашим
крошечным земным мурашам овладеть такими изощренными формами активности,
как, скажем, выращивание и даже выведение определенного сорта грибов, чем
хуже здешние существа?.. Почему бы им, пользующимся преимуществом
"человекоподобия", то есть высоким ростом (значит, хорошим обзором
окружающего мира), ненужными им для передвижения (следовательно,
освобожденными для работы) передними конечностями и всем прочим, что на
Земле отличает внешний облик людей от животных, не дойти _именно
инстинктивно_ до выплавки и обработки металлов (отсюда тракторы), до
издания газеты, и, наконец, сочинения стихов, всегда одинаковых, так как
инстинкт - постоянно одни и те же реакции на неизменные требования?..
поднялся легкий ветерок, воздух посвежел. Мысли мои приняли новое
направление - вероятно, оттого, что хотелось как-то примирить себя с
девушкой. С другой стороны, думал я, так уж ли много мы, человеки,
отличаемся от муравьев? Поведение насекомого, у которого отсутствуют ум и
заранее намеченная цель, есть лишь серия готовых ответов на бомбардировку
раздражителями из внешней среды: светом, температурой, запахом, вкусом
пищи и тому подобным. Ну а для людей среда разве является нейтральным
пространством, где развивайся как хочешь? Неужели она не образует нас?..
Как и у животных, наше поведение создается и поддерживается его же
(поведения) последствиями. Либо положительным, либо наоборот. Первые
ободряют нас двигаться по избранному пути, вторые остерегают. Потому что
важно не только то, какова была _среда до нашей реакции_, но и какой она
стала _после_ того, как мы что-то сделали. Богомол, напавший на
жука-бомбардира, временно ослеплен горячей жидкостью, извергнутой из
брюшка предполагаемой жертвы, и, по всей вероятности, научится другой раз
к бомбардиру не соваться. Когда балованный аспирант-позвоночник выступит
на кафедре против испытанных практикой мнений заслуженно уважаемого
ученого, реакция специалистов заставит его призадуматься. Если оба будут
продолжать, как начали, первому вообще не жить, а второй в дальнейшей
карьере столкнется с трудностями. То есть среда именно создает, избирает
нас - человека и насекомое - для продолжения предпринятой деятельности,
одних пропуская, других отсеивая.
девушкой-"поэтессой", которую я и увидеть-то еще хоть раз не предполагал,
заводит меня далеко, к мысли о полной несамостоятельности человека. Взялся
с другого конца.
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Доценко Виктор
Свержин Владимир