лезет тебе в голову! Я просто стараюсь простейшими словами растолковать
тебе, что ты ужасно честолюбив. И прежде чем ты начнешь грозить
самоубийством, чтоб доказать, как ты меня любишь, разреши мне сказать
одно: я вовсе не считаю твою работу своей соперницей. Ведь иначе и быть не
может.
положила руку на горло, но тут же снова заговорила наставительным тоном
школьной учительницы:
работой. И не для того, чтобы доказать мне свою любовь - это ты делаешь
другим путем, а чтобы доказать самому себе, какой ты талантливый физик.
Послушай, Эрик, ты все время твердишь о том, как тебе хочется жениться на
мне. Тебе никогда не приходило в голову, что в летнем университете ты
можешь зарабатывать достаточно, чтобы снять квартиру и поселиться вместе
со мной?
это помешало бы опыту, над которым ты собираешься работать.
что делать, ты сам мне это говорил. А Хэвиленд будет приезжать раз в
неделю, и ты сможешь себя проверять.
она права.
самим собой? Я буду работать с ним на любых условиях. И я действительно
честолюбив, Сабина. Так честолюбив, что боюсь, если я дам себе волю,
честолюбие меня одолеет. Помнишь, я когда-то тебе говорил, как я мечтаю
добиться успеха. - Он беспомощно покачал головой. - Это не значит, что я
хочу быть знаменитым или богатым. Оказаться достойным славы ученого - вот
чего я хочу, ради чего я себя сжигаю, за что я готов отдать почти все в
жизни. Дарование, способности, талант - в общем, называй это как хочешь, -
вот о чем я мечтаю. Слушай, Сабина, я тебе скажу, что требуется для того,
чтобы стать великим ученым. Вовсе не нужно понимать самые сложные вещи.
Совсем наоборот. Надо уметь так посмотреть на самое сложное явление, чтобы
сразу найти лежащую в его основе простоту. Талант находить простейшее в
самом сложном - вот что необходимо настоящему ученому. Иной раз, когда я
читаю о крупных теоретических открытиях, у меня бывает такое чувство,
словно я вижу, как человеческий ум опускается в страшную трясину
невежества и взлетает оттуда к блестящим достижениям. И поверь мне, для
этого нужно особое мужество. Человек должен уметь доверяться своей
интуиции. Все говорят - иди и добивайся сам, но попробуй предложи новую
идею, - тебя заклюют. Значит, нужно еще уметь не бояться того, что говорят
другие, и не бояться собственных суждений. А тут еще опыты, от которых
можно сойти с ума, столько приходится над ними думать. И вот представь
себе, с каким волнением ты вдруг начинаешь понимать, что обладаешь такой
интуицией! Милая, любовь прекрасна, но то, о чем я говорю, - совсем
другое, и именно этого я и хочу. Хотя бы каплю. Боже, боже, как я хочу
этого!
Сабиной, и теперь у него словно гора свалилась с плеч. Все прошло,
осталась только воля к осуществлению своих стремлений, и он чувствовал
себя гораздо бодрее, чем когда-либо, гораздо бодрее, свободнее и сильнее.
пожалуйста, наставлений!
буду тебя соблазнять.
спину и смотреть в небо.
закрыл глаза и вздохнул.
куда-то ее девать.
нем такое же волнение, какое ощущают поэты - даже большее. Он смотрел в
бездонную прозрачную синеву и с гордостью думал, что только он, его
учителя, его студенты и товарищи могут постичь умом это пространство. Люди
точной науки чувствуют себя во Вселенной как дома, потому что они
посвятили свою жизнь замене мелких чудес великим чудом познания.
любой срок. Сабина предоставила ему полную свободу и сделала это так, что
возвращение к ней всегда будет для него желанным.
необходимо закончить этим летом.
еще больше солнца, чем прежде. В здании было пусто, но даже тишина
отдавалась в его ушах деловитым гулом. В раскрытые окна виднелись залитые
солнцем светло-зеленые крыши университетского городка, вливался теплый
летний воздух, доносился шелест густых вязов, трепетавших под легким
ветерком. Эрика больше не мучило ощущение напряженной, неистовой спешки.
Стремительные вихри и водовороты остались позади, и работа шла плавным
потоком, но намного быстрее, чем раньше.
что сначала постепенное отдаление Хэвиленда не вызывало у него никакой
тревоги. В первой половине июля Хэвиленд дважды появлялся в лаборатории и
каждый раз казался Эрику случайным посетителем. Эрик вспомнил свой первый
разговор с Хэвилендом в его кабинете, когда он получил разрешение работать
в лаборатории. После этого разговора Хэвиленд ушел со своими друзьями.
Лили и Дональдом Питерс, и у Эрика тогда осталось неприятное ощущение,
будто Хэвиленд ушел от него в какой-то другой мир. Такое же ощущение он
испытывал и теперь, во время еженедельных посещений Хэвиленда, тем более
что тот никогда не проявлял прежнего энтузиазма. Теперь он казался
туристом из какого-то чужого мира. Но Эрик заглушал в себе раздражение, он
был уверен, что рано или поздно Хэвиленда подхватит могучий поток,
которому он не сможет противиться. Как бы осторожно он ни переходил вброд
по мелким местам, течение неизбежно собьет его с ног и увлечет за собой.
которого представил Эрику как молодого исследователя, тоже недавно
получившего стипендию от студенческой ассоциации. Звали его Хьюго
Фабермахер. Это имя показалось Эрику знакомым, но он не мог сразу
вспомнить, где он его слышал, и вскоре забыл об этом, приглядываясь к
посетителю, который казался совсем юнцом и с первого взгляда мог сойти за
студента-первокурсника. Он был немного ниже Эрика, но гораздо тоньше. У
него были коротко остриженные белокурые волосы и нежно-розовые щеки -
признак редкого употребления бритвы. Черты его лица были тонки, но больше
всего привлекали к себе внимание его темно-синие глаза - они быстро
перебегали с одного на другое, избегая смотреть на собеседника прямо.
Однако, когда Эрику удалось поймать его взгляд, он увидел в нем такую
острую и непроницаемую настороженность, что ему стало не по себе, и он
поспешил отвернуться. Он снова постарался припомнить, где он слыхал это
имя, но так и не вспомнил.
теорией атомного ядра. Затем он извинился, сославшись на дела, и ушел. За
все это время Фабермахер не произнес ни слова. Пока говорил Фокс,
беспокойный острый взгляд юноши быстро скользил по комнате. Когда Фокс
назвал его имя, румянец на его щеках стал чуть-чуть ярче, а на губах
появилась слабая, не то смущенная, не то лукавая, улыбка. Немного погодя
он обратился к Эрику, выговаривая слова тщательно, но с легким акцентом и
все еще избегая смотреть ему в глаза.
- Боюсь, что у меня, как у большинства физиков-теоретиков, совершенно
беспомощные руки - я умею обращаться только с карандашом. - Покраснев, он
слегка пожал плечами. - В смысле техники я лишен всякой интуиции, так что,
пожалуйста, будьте ко мне снисходительны. Вот, например, объясните мне,
пожалуйста, как вы фокусируете пучок альфа-лучей на мишень?
того, что ему все понятно. Время от времени он перебивал Эрика вопросами;
экспериментатору они сначала могли показаться наивными, но затем
оказывалось, что ответить на них не так-то легко, потому что Фабермахер
доискивался до самых основ. От застенчивости его не осталось и следа;
присмотревшись к нему ближе, Эрик заметил на его лице тонкие морщинки.
Трудно было угадать его возраст. Но вдруг Эрику наконец пришло на память,
где он встречал имя Фабермахера.
Максимов Альберт
Беляев Александр
Афанасьев Роман
Вронский Константин
Емилина Ника
Контровский Владимир