Чтение 60–й страницы книги ~Чужая война~

И не за что.

Но покуда походка легка и печатает шаг

Непечатную брань всем тем, кто нас недооценил,

Менестрель кует меч по рецептам

Из собственных вычурных саг,

И играя на лютне, боец набирается сил.

Воспитание. Правильное воспитание дворянина, военного, аристократа.
Одного из пяти палатинов - людей, на которых держится империя. Человек,
близкий к императору, воин и рыцарь. Он живет по своим законам и ждет, что
по этим же законам будут жить другие.

Эльрик помнил себя таким. Конечно, представления Анго и Готской империи о
том, как должно жить воину и дворянину, разнились, и довольно сильно. Но
есть понятия, неизменные для всех времен и для всех народов.

К сожалению, именно они чаще всего не выдерживают столкновения с
действительностью.

И глупо было обращать внимание на старика, всю жизнь прожившего за
кисейной пеленой своих странных представлений о мире. Представлений не
всегда реальных, навязанных воспитанием и силой собственного характера.
Глупо было давать волю старой, привычной уже озлобленности на смертных,
трусливых, невежественных, самонадеянных... жалких. Глупо было.

Только вот не привык император к презрению, Сам редко позволял себе
презирать кого-то. И уж тем более не позволил бы никому отнестись так к
себе.

Раньше не позволил бы...

А дороги разлетались из-под копыт несущихся лошадей.

Богата дорогами Готская империя. Хорошие ухоженные тракты, оставшиеся с
тех времен, когда мир еще не знал Нолрэ Анласа, пересекались проселками с
глубокими колеями, накатанными множеством тяжелых повозок. Выбегали и снова
скрывались в лесу узкие тропинки. Разделялись и сами тракты, вытягивая
длинные щупальца к большим городам.

Из Грааса дорога уходила на юг, к белокаменному, славному своими дворцами
и храмами Лану.

На юг. В Аквитон. Мимо Тальезы. И время еще было. В обрез, но оставалось,
главное, поспешить - на исходе июнь, и куплены свежие лошади, и всего одна
опасность впереди, но плевать на опасности...

Из Грааса дорога уходила на север. К деревянному, чуть сумрачному,
полному морской свежести и холодного дыхания океана Гемфри.

И рвануло сердце так, что взвыть захотелось от неожиданной и резкой боли.

Или радости?

Гемфри - это Десятиградье. Это города на берегу Северного океана. Это
море, любимое, страстно любимое, соленое, безбрежное, вечно живущее море.
И...

Навигация еще в разгаре.

Черные дарки империи стоят в портах Десятиградья.

Черные дарки.

Они не заходят в Гемфри - слишком далеко этот город от морских торговых
путей, через него идут караваны из Готской империи, с Великих Западных гор,
из баронств, Венедии, Аквитона и Румии.

Только шефанго не ходят туда. Нечего им там делать.

Эльрик приезжал в Гемфри. Часто. Очень часто. Потому что там было море.

И потому что там не было шефанго. Страшно было встретиться с ними...

Боялся жалости. Знал ведь, что будут жалеть, стыдливо мяться, отводить
глаза, тщательно избегать в разговоре той темы, на которую этот самый
разговор обязательно будет скатываться. Так или иначе, но будет.

Боялся себя самого. Тоска по дому - слишком страшная вещь, чтобы шутить с
ней подобным образом.

Боялся...

Да, просто боялся.

Но сейчас все изменилось. Все изменилось настолько, что дорога из Грааса
на север показалась каким-то мистическим подарком судьбы. Зовом она
показалась. И все померкло перед сумасшедшим, но таким близким, таким
реальным видением черной ладьи, уходящей под зеленым парусом на север. На
Анго. Домой...

Две недели пути до Гемфри.

Еще дня два - стиснув зубы, вымучивая улыбки, отвечая на расспросы - в
гостях у Лукаса. Всего два дня. Лукас поймет, он не обидится. А не
задержаться совсем было бы свинством. А потом - в Квириллу. В порт. И...

И все!

И к акулам все неясности с грядущей войной, к акулам мелочные людские
заботы, к акулам их проблемы, их грызню, их смешные великие дела. И не будет
дела до Человеческой ненависти и страха. До презрения Человеческого. До гота
этого, отдельно взятого, который утомил уже до озверения...

- Забавно получается, не находишь? - Сим вошел без стука и с ногами
забрался на стул. - То нам на север нужно было, а вы с Киной на юг
собирались. А теперь - наоборот.

Эльрик промолчал. О чем, собственно, говорить? Все идет, как шло. Завтрак
в его комнате. Мрачноватое хамство Элидора. Трепотня Сима. Только вместо
веселой, как утреннее солнышко, Кины высокомерное молчание сэра Рихарда. А
так... все как всегда...

- Элидор говорит, что дальше мы и без тебя вполне справимся. - Гоббер с
хозяйственным видом покопался в накрытых крышечками блюдах. - Правда,
Элидор?

- Ты меня уже спиной чуешь? - брюзгливо поинтересовался эльф, входя в
комнату, - Доброе утро, Ваше Величество. Входите, сэр Рихард. Вы с нами
первый раз в гостинице. Спешу предупредить, у нас, знаете ли, принято
завтракать в покоях императора. А что правда-то?

- Ты бы, Сим, молчал да кушал, - хмуро посоветовал Эльрик. Гоббер,
открывший было рот, тут же его закрыл. Открыл снова, но только для того,
чтобы засунуть кусок хлеба с сыром и начать молча жевать.

Шефанго рассеянно поковырялся в тарелке. Отодвинул ее и закурил,
проигнорировав насмешливо-удивленный взгляд Элидора.

А после завтрака они оседлали лошадей и выехали из Грааса.

На юг.

Между Аквитоном и Гемфри словно натянулись струны, сросшиеся с сердцем
императора. Натянулись. До звона. До стона. До крика болезненного.
Истончились от напряжения, как серебряные нити паутины, и... Не рвались.

Грохотали копытами лошади. Пылила дорога. Светило неяркое солнце, бликами
рассыпаясь от начищенных доспехов.

Впереди только одна опасность.

Плевать на опасности.

А позади - все дальше и дальше - дом.

Все дальше и дальше.

Зачем?!

Есть понятия "хочу" и "надо", но есть еще понятие "должно".

***

День. Ночь. День. Ночь. И снова день. Уже совсем недалеко до Весты.
Усталый, но непобежденный весело матерится Сим. Молчит Элидор, подгоняя
лошадь. Черная стена отчуждения выросла вокруг Эльрика. И сэр Рихард молча
сидит в седле, отощавший, весь уже прозрачный от усталости. Старик держится
исключительно на собственном безграничном самолюбии.

На гордости держится.

Правильно. Только так и нужно.

***

Давно, очень давно и очень далеко от наезженных трактов Опаленного
запада, в Великих Степях, что раскинулись к востоку и югу от лесистой
Венедии, собиралась в поход Орда. И дивились любопытные, как дети, и гордые,
как истинные воины, степняки на страшного чужака, ручного демона хана
Тэмира.

Демон явился из непроглядной ночи, как и положено демонам. Явился и
остался надолго, что им вообще-то не свойственно. Демон умел убивать - и это
было правильно. Но он очень мало знал, что было странно. Демон заплетал свои
белые волосы в длинную косу, как положено воинам. А еще демон почти не умел
ездить верхом.

Да, в Степи знали людей, которые не умели сутками не покидать седла.
Людей, которые валились с ног от усталости после каких-нибудь десяти часов
непрерывной скачки. Людей, которые, научившись направлять коня ногами,
считали это верхом мастерства и гордились жалким своим умением. Но в Степи
не встречали людей, которые вообще не знают, как .сидеть в седле. И уж тем
более не знали в Степи таких демонов. Хотя, если разобраться, кто их,
демонов, вообще знает? Эльрик помнил... Вспоминал...

Он стал сотником раньше, чем выучился управляться с норовистыми, злобными
лошадьми. У Тэмир-хана были хорошие кони. Не лохматенькие коротышки, которых
почему-то принято считать степными лошадьми. Нет. Тэмир любил гульрамских
кобыл, и барадские лошади нравились невозмутимому степному лошаднику. И
сипангских скакунов, божественных золотистых скакунов, с черными глазами и
тонкими белыми гривами, ценил хан. Это он научил принца - тогда еще принца -
понимать и любить лошадей. Загадочных, хитрых, умных и злопамятных.
Прекрасных и быстрых. Укрощенных, но остающихся неукротимыми.

И прятал улыбку вежливый степняк, когда после долгого перехода падал с
седла его сотник. Уже сотник. Но еще не человек. Демон?

Отворачивался хан деликатно, пока ковылял тот к своей юрте. А потом
посылал туда наложниц, которые приводили

Эльрика в чувство, разминая затекшие до окаменения мускулы.

А на следующий день - снова вперед.

- Ты умрешь в седле, - улыбался Тэмир-хан. Одними глазами улыбался, но
завораживающе тепло освещала эта улыбка скуластое, словно вырезанное из