Чтение 3–й страницы книги ~Самый далекий берег~

Их мысли принимают иной оборот. Надписи на английском, понимаете ли, антенны
эти странные...

Что же, шпион? А почему бы и нет? Ситуация, опять-таки многократно
обкатанная в отечественной фантастике. Иностранный шпион, загадочная
аппаратура, вон и сигарет целая россыпь иностранных, и холодильник иностранный,
и бутылки с невиданным спиртным...

Первая мысль, вполне логичная и естественная для комсомольцев
шестьдесят пятого года — пулей лететь Куда Следует. Пока враг не понял, что
обнаружен. Выбраться незаметно тем же путем, и...

Стоп, Благородные Доны, стоп! А вот это вы видели?

Ух ты... Это ж надо... Уши пылают, сердце замирает, и кое-какие иные
детали организма поневоле реагируют...

Журналы. Толстые, цветные, на отличнейшей бумаге. Ну, мы же в школе
проходим английский...

Шайбой... Так, кажется, транскрибируется? Должно быть. Шайбой. И —
«Хэстлэр».

Ох, фотографии... Все видно. Никакого стыда. Но до чего ж красивы
женщины...

Благородные Доны, да не туда вы смотрите, не туда!

Даты!

Тысяча девятьсот девяносто второй год! Девяносто третий! Это даты,
никаких сомнений! Это именно даты! Неприличные журналы изданы в конце
двадцатого века, в девяностых годах. А на дворе — шестьдесят пятый...

Первоначальная версия, об иностранном шпионе, не то чтобы улетучивается
вовсе, но под напором новой информации отодвигается куда-то на третий план.
Все, похоже, гораздо сложнее. Однако для знатоков и ценителей фантастики и в
этой ситуации нет ничего такого уж невозможного. Они просто-напросто вживую
столкнулись с тем, о чем читали не раз.

А вон и книги, со столь же поразительными датами. Восьмидесятые годы,
начало девяностых...

Они, как и собирались, потихонечку улетучиваются из дома, не прихватив
с собой ни единой мелочи — для чего, нетрудно догадаться, потребовались
титанические усилия воли. И, укрывшись на задах ближайших сараюшек, начинают
обсуждать загадку уже всерьез, неспешно, вдумчиво...

О коварном иностранном шпионаже речь уже не идет вообще — эта гипотеза
окончательно испустила дух, оттесненная более прагматичной. Путешественник во
времени, ну да. Гость из будущего. В конце концов, это предсказано еще Уэллсом:
синие тома с серебристо-черными орбитами неведомых небесных тел, иллюстрации
Гришина, пятнадцатитомник...

Все сходится. Даже журналы получают объяснение — ну да, конечно, это и
есть нравы будущего, культ здорового обнаженного тела, о котором пишет Ефремов,
раскованность потомков... Вообще-то шпион тоже может нагрянуть из будущего...
то есть из будущего может нагрянуть и шпион... нет, но похоже. Наша троица
свято верит братьям Стругацким, согласно коим конец двадцатого столетия — это и
полет на Венеру, и, что грандиознее, Союз Советских Коммунистических Республик.
Тридцать лет спустя коммунизм просто обязан победить на планете окончательно и
бесповоротно. Другого вывода просто не в состоянии сделать трое правоверных
комсомольцев, заядлых ценителей советской фантастики и западной прогрессивной
тоже...

Дальнейшие события разворачиваются довольно-таки стремительно. Стоило
только полярнику вернуться домой...

О девушке, о ревности и речь не заходит. Есть вещи поважнее. Троица,
вломившись во двор с видом непреклонным и решительным, открытым текстом
заявляет, что им «все известно» — о, эта классическая фраза, превратившаяся в
расхожий штамп детективных романов!

Наш полярник, сразу видно, не так уж глуп. Его первые попытки свести
все к шутке наталкиваются на упрямый отпор: интересно, а как же быть со всеми
этими загадочными вещами, что они трое не далее как час назад видели у него
дома? Вряд ли товарищ путешественник во времени захочет, чтобы им
заинтересовались органы. Или просто соседи. Между прочим, убивать их, этих
трех, совершенно бесполезно — они оставили письмо, где все подробно изложено.
Проще договориться.

Полярник, надо полагать, не пальцем делан. Но у мальчишек есть одно
несомненное преимущество: они, проглотившие массу фантастики, качественной и не
очень, к такой именно ситуации весьма даже подготовлены. А вот «полярник» к
провалу — не очень...

Должно быть, ему и в самом деле не хочется покидать скоропалительно эту
улицу, этот городок, этот отрезок времени — прижился. А потому переговоры
продолжаются уже в доме. Суть открывается после не столь уж хитрых и долгих
дипломатических уверток.

Ну да, машина времени. Ну да, он и в самом деле из девяносто третьего.
Но мать вашу, сопляки, никакой он не шпион, не враг народа, ни малейших
коварных смыслов по отношению к данному времени не питает. Поскольку никакой он
не иностранец, а самый что ни на есть коренной москвич, между прочим, с Арбата.
Ему просто очень нравится обитать в этом именно времени, что здесь преступного?

Благородные Доны, чувствуя себя победителями, вполне доброжелательны и
даже чуточку благодушны. Они вполне верят объяснениям и вовсе не намерены
расширять круг посвященных в тайну. Правда, если вспомнить о Свете... ну ладно,
сейчас не время. В общем, дураку ясно, что людям в их положении необходима
некая компенсация за молчание. Много они не просят — всего-то
одна-разъединственная поездка...

В скобках добавляя, чем дальше тянется разговор, тем меньше им нравится
«полярник» Виталий — как-то не отвечает он представлениям юных комсомольцев о
человеке коммунистического будущего. Недомолвки в ответ на одни вопросы, смех —
при других, а чтобы ответить на третьи, он, похоже, откровенно изворачивается,
а то и лжет. Да и вообще весь он такой какой-то... Ничего общего с героями
«Полдня» или «Попытки к бегству».

Но эти мысли и оценки они держат при себе — ладно, не стоит доводить
все до абсурда, даже у Стругацких среди обитателей светлого коммунистического
будущего попадаются, гм... персоны... Родимые пятна капитализма — штука
въедливая, надо полагать, чтобы полностью от них избавиться, потребуется лет
сто, а тут прошло всего тридцать. Будем к нему великодушны и терпимы...

Ну, и к чему же пришли высокие договаривающиеся стороны? А, Виталий?

Виталий наконец-то капитулирует. И машина времени — штука компактная,
не больше стиральной машины, — уносит сразу четверых в тысяча девятьсот
девяносто третий год...

Нет нужды детально все описывать. Достаточно напрячь фантазию и
представить себе юных идеалистов, романтиков, комсомольцев образца шестьдесят
пятого на улицах Москвы девяносто третьего года...

Это даже не конец света, это гораздо хуже. Нам не понять, право
слово...

Легко представить, какими они возвращаются — напрочь лишенными и
романтики, и иллюзий, и мечты о светлом коммунистическом будущем. К чести
проныры Виталика (а он на свой манер не так уж плох), он даже пытается их
утешать: ну так уж обернулось, ребятки, что тут поделаешь. А посему не хлопайте
ушами и, зная будущее на тридцать лет вперед, заранее готовьтесь к тому, чтобы
оказаться среди хозяев жизни, а не оттесненных к помойным ящикам маргинален.
Будете молчать, я вам все подробно объясню — что значит «крутиться», как делать
бабки...

Кому он это твердит, придурок?! Надо ж понимать, с кем имеешь дело...

Все-таки они не такие уж дети — восьмиклассники, допризывники,
комсомольцы, сибиряки, ребята, подготовленные фантастикой к самым разным
поворотам бытия...

События разворачиваются стремительно. В конце концов ничего нового —
уже издан и «Конец вечности», и «Звезда над нами», и многое другое...

После краткого периода полнейшей растерянности и отвращения к жизни
Благородные Доны не теряют времени даром. Они могут справиться и сами — в этом,
в своем времени, приложив не столь уж много усилий.

Охотничье ружье примитивно похищено из шкафа отца одного из Донов — как
и деньги, необходимые на покупку самых дешевых железнодорожных билетов. Уже тем
же вечером они все трое сидят в вагоне идущего на запад поезда. Они едут в
теплые, благодатные края, где уничтоживший СССР генсек-президент пока что
занимает невидный пост в горкоме комсомола...

Благородные Доны и в самом деле благородны и честны: романтики,
идеалисты, горящие желанием исправить историческую ошибку. У будущего предателя
попросту нет никаких шансов остаться в живых. И он получает картечью в живот из
обоих стволов, в полумраке окраинной улочки, под истошный визг жены — ну,
шестьдесят пятый год, секретарь горкома комсомола из областного центра не
располагает ни охраной, ни персональной машиной, так что приловить его легко...

Тут доктор Терехов решительно не в силах выбрать один из двух вариантов
имеющейся у него концовки. Не в силах, и все тут. Согласно первому, Благородным
Донам удается уйти, вернуться домой и их никто не ищет, потому что никому в
голову не пришло связать данный областной центр и далекую Сибирь — ни малейших
зацепок, ассоциаций, следов и мотивов...

Согласно второму, их тут же берут. И дальнейшая их жизнь — по тюрьмам и
лагерям. И историю эту рассказывает герою как раз бывший зэк, один из Донов, а
герой не верит — зэки мастера напускать туману и «тискать романы»...

Однако в обоих вариантах имя убитого предателя, растоптавшего идеалы и
развалившего Союз, остается неизменным — Сергей Николаевич Тихомиров, бывший
тракторист и комсомольский активист, за ударную работу и незаурядную
общественную деятельность направленный в Ленинградский университет на
юридический...

Вот именно, а вы что подумали? Тихомирова застрелили наши Благородные
Доны, Тихомирова, про которого всё узнали в Москве девяносто третьего...
Так-то.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПОЕДИНОК

Выйдя из троллейбуса, доктор Терехов дисциплинированно перешел улицу на
зеленый свет, не понеся при этом особенных потерь — ну разве что на красный
нахально промчалась чернолаковая иномарка непонятной закоренелому «совку»