Чтение 3–й страницы книги ~Креститель~

КОЛОВРАТ

Шесть пар весел взметнулись над поверхностью воды, ударили по волнам, снова взметнулись и снова ударили. Судно обогнуло далеко выдающуюся в реку отмель - парус заполоскался, яростно колотя серой, выцветшей тканью по мачте, и внезапно, сильным рывком, выгнулся. Крепчайшая аллепская ель заскрипела от натуги, но выдержала, за бортом зажурчала вода.

- Суши весла. - скомандовал кормчий, выправляя судно ближе к берегу, где течение Борисфена5 не так стремительно.

Гребцы вытащили длинные ясеневые лопасти и без сил попадали на палубу, переводя дух в ожидании нового приказа браться за работу. Видимых признаков усталости не проявили только четверо полуголых варягов, что расселись кружком перед носовой надстройкой и начали метать кости. Наемники из нищих северных стран, не имеющих иного богатства, кроме людей, а потому торговавших своей кровью по всему миру, были привычны и к ратному, и к морскому делу - чего не скажешь про упитанного корабельного кашевара, двоих купеческих детей, помощника кормчего и двух плывших при монахе слуг. От гребли были освобождены только хозяин судна Геркес; стоящий у весла седовласый и морщинистый кормчий; Ираклий, исходя из уважения к его святому чину; ливийская невольница, взятая в поход для плотских утех небольшой команды, да хлипкая служанка самого монаха. Ничего не попишешь, пузатый греческий корабль - это не военная галера, где, кроме носового тарана да отряда лучников, ничего и возить не надобно. Купцу главное - поболее товара разместить, да поменьше на команду потратиться. Оттого и скамеек для гребцов нет - приходится стоя веслами махать. Оттого при нужде на работу приходится ставить каждого, кто на борту есть. Рук не хватит - хозяин тоже за весло возьмется, не побрезгует.

- Киев... - внезапно вскинул руку Геркес, указывая куда-то на лесистые холмы по правую руку.

Близоруко щурясь, монах подошел к правому борту, наращенному толстыми прутьями и обтянутому для защиты от волн коровьей кожей, оперся на него обеими руками, но, как ни старался, разглядеть ничего не мог. И все же русская столица была действительно совсем рядом - ее существование выдавало множество причалов, выступающих от берега на десятки саженей. Правда, несмотря на дневное время, возле сотен принайтованных лодок, ладей, шаланд, стругов, насад и паузков особого движения почему-то не наблюдалось.

Внезапно над рекой прокатился гулкий удар колокола, потом еще один. Ненадолго повисла тишина, вскоре прервавшаяся легким перезвоном, - и опять по ушам ударил низкий колокольный гул, почти мгновенно перебитый другим, еще более низким.

Ираклий закрутил головой - и внезапно увидел его, Киев. На холме стояла высоченная белокаменная стена с частыми зубцами, ограниченная в начале и конце грубо сложенными, но основательными квадратными башнями с бойницами в четыре ряда и островерхим шатром над площадкой для лучников. Из-за стены выглядывали еще несколько похожих шатров - вероятно, над внутренними дворцами или храмами.

- Не будет ни сегодня, ни завтра работы, - вздохнул грек, указывая кормчему править к причалам. - Коловрат у русичей, Ярилин праздник. Ишь, и вечевой колокол бьет, и набатный, и еще не пойми что. До утра гулять станут, а завтра отсыпаться.

- Разве у них есть колокола? - удивился Ираклий.

- Нет почти, - поморщился Геркес. - Токмо на вече народ звоном созывают, да при тревоге в набатный бьют. Мастерские здесь богатые, мастера киевские всё отлить могут, за что нигде и не возьмется никто. От латиняне многие, да и православные тут колокола и заказывают. А русские, коли другим льют - отчего и самим не позвонить? Хотя, знамо дело, Киев больше мечами своими известен. Здешнему булату нигде более равных нет. За киевский клинок два дамасских повсюду дают. Брони здесь знатные куют, полотна выделывают. Меха тут тоже недорогие..

- Парус долой! - закричал кормчий.

Его помощник кинулся отвязывать веревку у борта, и Геркес, оборвав разговор, направился тому помогать.

Судно, замедляя ход, приближалось к свободному месту у причала. Кормчий и хозяин, подхватив багры, встали у борта, приняли на железные острия толчок, не давая кораблю удариться о настил, - помощник же, наоборот, выпрыгнул наружу с канатом в руке, подтянул корму, а когда она коснулась причала - быстро намотал конец на деревянный столб. Потом побежал вперед, где один из купеческих детей стоял наготове с носовым канатом.

- Дворы постоялые, что христиане содержат, в городе есть? - спросил моряка Ираклий

- А как же, - кивнул Геркес. - Сюда многие из Византии перебрались. Коли над воротами икона - стало быть, христианин живет. Или двор содержит. Отец нынешнего князя, Святослав, зело веру нашу не терпел, храмы ставить запрещал под страхом наказания. Сын его тоже веру христовую гоняет. Однако супротив икон не протестует. Лики ведь на них, сиречь - идолы. А с богами чужими русские ссориться не хотят.

Монах промолчал: не так давно ушла волна иконоборчества в самой империи, когда патриархи и игумены по этому вопросу бороды друг другу рвали. Не стоит затевать споры по этой скользкой теме с единоверцами на дальних закоулках мира.

- Думаю, святой отец, вас с радостью примут в любом христианском доме, - подвел итог грек.

- Ты охрану у судна выставишь?

- А как же. Порт тут оживленный, люда всякого разного хватает. Спокойнее присмотреть.

- Пусть тогда груз мой у тебя в трюмах пока полежит. Ты когда назад в море собираешься?

- Пока не знаю, отче. С праздниками токмо послезавтра разгрузиться получится. А на обратный путь еще товар найти нужно, али самому вложиться. Неделю точно простою.

- Я заберу свой груз раньше, - пообещал монах. - Дмитрий пусть тоже пока побудет здесь. А Елену и Агафена я заберу с собой...

Помощник кормчего с купеческими детьми уже сняли часть надставного борта, кинули сходни. Ираклий поманил за собой слуг и вышел на причал.

На берегу никаких построек не имелось - склон холма круто уходил вверх, и русские даже не удосуживались чистить его от всякой поросли, чтобы во время осады нападающие не прятались. Места у кромки воды хватало только на узкую дорогу, на которой вряд ли разъедутся две повозки, да на тощих бородатых идолов, встречающих путников после долгого пути.

Монах сплюнул и повернул налево, размашистым шагом отмеривая чужую землю. Минут через десять он вышел к складам - срубленным из цельных стволов амбарам по полета саженей в длину и около десяти в ширину. Построек было так много, что Ираклий со слугами даже заплутал и с полчаса бродил по вымершим проулкам, пока наконец не выбрался на оживленную дорогу.

Здесь царило веселье. Между капищем, распахнутые ворота которого виднелись по левую руку среди дубовых крон, и угловой башней города постоянно перемещалась толпа, которая пела, орала, насвистывала на дудках и свирелях, приплясывала... На женщинах красовались травяные венки с торчащими во все стороны колосками, мужчины щеголяли в атласных и шелковых рубахах самых ярких расцветок и шароварах столь непостижимой ширины, что на каждые, наверное, пошло локтей по сто ткани. Многие целовались, кричали друг другу поздравления, махали руками.

- Язычники, - презрительно скривился монах.

Сначала он удивился тому, что святилище находится вне города, не под защитой стен. Однако Ираклий вспомнил, что большинство соседей Киева молятся тем же богам, а значит, не станут громить родные идолы. Да и вообще - на восток от империи жили только дикари, которые побаивались чужих богов и даже во время самых жестоких войн не трогали святые для соседей изваяния. Просто на русские земли пока еще ни разу не ступала нога воина из цивилизованной страны. Вот и строили они капища по своим, дикарским обычаям.

Посланец базилевса, стараясь держаться края толпы, дошел до ворот, протиснулся мимо нарядной стражи, которая ради праздника не брала платы за вход, и двинулся по городу, выискивая проулки, на которых было не так шумно. Казалось, это невозможно: язычники, распахнув ворота дворов и двери изб, прямо на улицу выставляли столы, всем желающим наливали что-то пенное и хмельное, грудами насыпали пироги, выносили миски с грибами, капустой, а то и мясом. Пели, кричали. Стоящего посреди одного из перекрестков идола с угрюмо опущенными уголками глаз украсили желто-синим венком, залихватски сдвинутым набок, поставили ему под ноги бадью с брагой и глиняную кружку...

Среди общего гомона ухо монаха наконец-то уловило тихий уголок. Ираклий повернул туда и обнаружил совершенно пустой, тенистый тупичок, где никто не орал и не веселился. С огромным облегчением он перекрестился на список Троеручницы, висящий над дверью в одну из изб, отдельно - на младенца, которого удерживала на руках богоматерь, но стучаться не стал, ища двор более зажиточный. Как понял монах - здесь, в этом закутке города, обитали только христиане. А потому он уверенно прошел мимо череды приземистых домиков и остановился перед воротами с образом Георгия, молящегося с отрубленной головой в руках. Перекрестившись, посланец кивнул слугам. Агафен тут же выскочил вперед и заколотил в двери, не жалея кулаков.

- Кто там дверь ломает, во имя Христа?! - послышался вскоре встревоженный возглас.

В калитку выглянул старик с большими складчатыми мешками под глазами и толстой щетиной.

- Не поминай всуе имени божьего! - сурово отчитал его Ираклий, и старик тут же упал на колени:

- Прости, отче! Тревожно нам в дни сии, испытания господнего ждем.

- Здесь я всего лишь путник, - подошел к нему монах и протянул руку для поцелуя. - Ищу ночлега, стола и крова на много дней. Не скажешь ли ты, сын мой, где сыскать постоялый двор, хозяином в котором был бы почтенный христианин, а не дикий язычник, дабы мог я спокойно блюсти посты и возносить положенные молитвы,

- К чему искать, отче? - чуть ли не испугался старик. - Мы с сыном с радостью разделим с тобой кров и стол, и свои молитвы.

- Мне не хочется чинить неудобства единоверцам своим.

- Что ты, что ты, отче! - отступил тот, освобождая проход. - То не в тягость, то в радость нам будет...

Ираклий, смилостивившись к просьбам хозяина, ступил во двор, прошел к двухэтажному дому и удивился недовольному мычанию из примыкающего к воротам хлева:

- Чего скотина недовольна?

- Не кормлена, отче. Пост ведь сегодня, среда. Опять же, молимся мы все. За спасение душ несчастных, что блуду и веселию бессмысленному предаются.

- Что молитесь за спасение душ не токмо своих, но и ближних, то хвалю, - кивнул монах. - А вот скотину с пустыми яслями оставлять грешно. Нет у нее души святой, оттого и пост блюсти она не должна.

- А и то верно, - радостно закивал старик. - Пошлю, немедля пошлю девку всем ячменя задать, да брюквы свиньям запарить. А то томится скотинка-то. Никакой радости в ней нет.

Ираклий вошел в дом, перекрестился на красный угол, потом поднялся по лестнице, с которой доносилось тихое бормотание. Ступив в молельную комнату, задрапированную синим полотном, монах перекрестился еще раз на скромный складень, стоящий перед лампадой, и продвинулся вперед между домочадцами. Их было около десятка. Больше половины - малые дети, но в первых рядах склонились пред ликом Господним двое мужей, а за ними, словно прячась от грозного взора, прятались женщины в черных платках.

Старик что-то забормотал, уводя одну из девиц, а Ираклии хорошо поставленным голосом привычно запел "Отче наш":

- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеса и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго...

Вместе с мирянами Ираклий отстоял полтора часа молебна, призывая Господа обратить в истинную веру заблудшие души, а потом за общим столом преломил с ними хлеб - хлеб оказался пшеничный, рассыпчатый, но к нему хозяйка принесла только холодную колодезную воду, а потому назвать их обед чревоугодием было нельзя.

Потом Дмитрий, как звали старшего сына старика, показал гостю его комнаты: две смежные светелки наверху - для самого монаха н слуг. Остаток дня они снова посвятил и молитве, а после заката посланец базилевса сходил за вещами на корабль - заодно проверил, как держит грек свое обещание насчет охраны.

На палубе действительно прогуливался один из варягов - при виде монаха со слугами он схватился было за меч, но быстро узнал Ираклия. Елена и Агафен собрали сменную одежду господина, постель, пергамент, стило и чернила, вынесли сундук с тайными снадобьями; священник в это время стоял на краю причала и смотрел, как по реке плывут венки - тысячи и тысячи венков, в каждом из которых таились чьи-то желания и молитвы.

Язычники, что с них возьмешь?

Дождавшись окончания бесовского веселья, Ираклий отправился в великокняжеский детинец. Он возвышался в самом центре города: камень на пять человеческих ростов в высоту, и еще примерно столько же - бревенчатая надстройка. Как сказывали монаху еще в Византии, русские никогда не жили в каменных домах. Камень считался чем-то сродни земле, а потому и жизнь в подобной постройке для них равносильна погребению заживо. Поэтому в величественных палатах, сложенных искусными архитекторами, они встречали гостей, закатывали пиры, хранили оружие и припасы, но жили - жили только в деревянных пристройках, куда всегда уходили на ночь. Даже для скота в любой каменной крепости мастерились загончики из жердей или досок.

Попасть па прием к князю Владимиру особого труда не составило. Монах потребовал, чтобы стражник позвал полусотника, тому показал грамоту с печатями базилевса. Начальник караула ушел, вернулся с обрюзгшим тиуном, который долго обнюхивал свиток со всех сторон, но в конце концов соизволил пообещать что доложит обо всем правителю. Три дня Ираклий раз за разом слышал предложение немного подождать, а на четвертые сутки тиун с таким видом, словно делает послу империи одолжение, разрешил явиться завтра к полудню.

Впрочем, к этому времени слуги с помощью хозяев купеческого дома, где остановился монах, как раз успели выгрузить и распаковать драгоценный груз, а потому в детинец Ираклий направился в сопровождении двух телег, на которых стояли большие сундуки, и десяти юношей из христианской общины.

Великий князь Владимир принял гостя в гулком, как склеп, зале с накиданными на полу персидскими и самаркандскими коврами. Пробивавшийся сквозь слюдяные окошки свет причудливо разбивался на разноцветные пятна, что придавало развешанным на стенах щитам, клинкам и лукам забавные сине-зеленые оттенки. Кое-где, впрочем, на оружие падали красноватые блики, и такая подсветка казалась уже зловещей, кровавой. И неспроста - двери зала охраняли четверо воинов могучего телосложения, одетых в броню и удерживающих копья, вполне пригодные на роль мачты для рыбацкой шаланды средних размеров.

Однако чистый белый свет в зал тоже падал. И падал точно на единственное в зале кресло, в котором и восседал князь: остроносый, с курчавыми русыми волосами и небольшой клинообразной бородкой. Плечи его обнимала мантия из отборных соболей, которую накинули поверх парчовой ризы, расшитой золотом и украшенной самоцветами без счета.

Справа от трона стоял еще один полнотелый воин в броне и с мечом - но это, скорее, был не охранник, а советник, воевода. Слева опирался на посох худосочный старец в нищенском, выцветшем вервии, подбитом, однако, для тепла беличьими шкурками. Волхв. Языческий жрец, что должен провозглашать для правителя волю богов.

- Что привело тебя в наши земли, служитель распятого бога? - вопросил Владимир, и голос его загрохотал под сводами, ударяя по ушам подобно молоту, так что гость даже пригнулся от неожиданности.

- Послал меня к тебе, великий князь, базилевс империи Византийской Василий, - ответил, вежливо поклонившись, Ираклий и неприятно удивился тому, что его глас от сводов отнюдь не отражается, звуча жалобным бормотанием. - Император Василий указал заверить тебя во всяческих своих дружеских чувствах, в желании тебе здоровья, силы и процветания. Он просит передать тебе, что не питает в отношении Руси никаких враждебных чувств и в любой миг готов протянуть руку помощи, буде она понадобится.

Воин, что стоял у трона, молча подошел, принял из рук монаха письмо, вернулся назад и передал его своему господину. Ираклий, кашлянув, продолжил:

- В интересах Византии видеть Русь сильной, богатой и прочной державой, дабы империи не беспокоиться более о северных рубежах, которые в случае хаоса неизменно тревожатся мелкими бандами и дикими племенами. Мысли базилевса повернуты на запад, где Фатимиды египетские вознамерились подступиться к его сирийским провинциям. Василий желает сохранить мир с Русью на долгие годы, готов помогать ей, чем только понадобится, и в знак своей искренности присылает эти дары...

Монах указал на дверь, за которой юноши с сундуками дожидались разрешения войти. Князь кивнул - стража распахнула створки. Помощники внесли сундуки в зал и, как учил их Ираклий, тут же подняли крышки. Перед глазами дикарей заблестели тщательно отполированные серебряные блюда тонкой чеканки, нефритовые кубки, золотые цепи, стеклянные фляги, тончайший фарфор из далекой страны шелковых тканей.

К разочарованию монаха, язычник не вскочил, не побежал рассматривать красивые игрушки, а всего лишь милостиво кивнул:

- Передай базилевсу мою благодарность, слуга распятого бога. Когда станешь отправляться назад, приди в детинец. Я отдарюсь с честью.

- Император Василий, желая укрепить дружбу Византии с Русью, указал мне остаться здесь, дабы в любой момент я мог ответить на любой вопрос, рассеять любые сомнения в желаниях и деяниях его, - чуть отступив, опять поклонился монах. - Он желает Руси добра и благополучия и поручил мне привести любые доказательства своей искренности ныне или в будущем, коли они понадобятся. Словом или делом в пределах возможности своей, либо немедля отписать императору, дабы он предоставил доказательства своей дружбы и искренности. Письма мои велено доставлять ему без задержек, сразу по прибытии.

- Гладко сказываешь, гость дорогой, - задумчиво ответил князь. - Для посольства ты один маловат будешь, однако же и вреда причинить не сможешь али лишнего чего углядеть. От быстрого же сношения с Византией и впрямь токмо пользу вижу... Что просишь от меня для надлежащего исполнения воли своего правителя?

- Дозволь мне, великий князь, о душе своей озаботиться, - положил гость руку на грудь. - Для вознесения молитв прошу разрешения построить часовню христианскую в спокойном месте близ города...

- Вот они чего хотят! - мгновенно вскинул голову волхв. - Так и рыщут, в какую щель со своим богом пролезть! В святилище к богам ходят, грек, в святилище. Одно у нас место для молитв и подношений.

- Мы не ищем ссор с чужими богами, византиец, - твердо ответил князь, - но и своих в обиду не дадим. Негоже чужому богу отдельный дворец строить, когда все прочие в мире и ряде уживаются. Коли желаешь бога своего на нашу землю принести - в святилище иди, с волхвами честно рядись, идола своего там ставь. И не вперед прародителя нашего, Сварога великого, а там, где укажут. А уж коли твой бог пред прочими силу свою покажет, тогда и сам выдвинется.

- Благодарю тебя, князь, - согласился монах. - Я приду в святилище. Однако же, дабы службу свою честно справлять, дозволь мне в детинец к тебе невозбранно приходить. Дабы твое слово в любой миг услышать али слово императорское донести.

Князь переглянулся с воеводой, после чего величественно кивнул:

- Дозволяю!

СЕБЕЖСКАЯ ГАТЬ

Свой обоз боярин Зародихин собрал за несколько часов. Но, учитывая, что в первый день до глубокой темноты гости вместе с хозяином гуляли за пиршественным столом, на второй - отсыпались долго после пира, а после полудня снова собрались за столом, то двинуться в путь получилось лишь на третий день, рано поутру. Три телеги, с верхом груженные солеными полтями откормленных куриц, несколько коробов с сушеным мясом, связки мяса вяленого и копченого, отборные сорока лисьих, соболиных и бобровых мехов, еще какие-то мешки, туеса и бурдюки. Где-то среди груза скрывалась и серебряная казна, но где именно - Олег не знал, да и знать не хотел. Подворники закрыли груз широкой, от борта до борта, рогожей, и никто не собирался открывать этой рогожи до самого Полоцка.

- Вот, шестерых холопов вам даю, - ежась от утренней сырости, сообщил боярин, указывая на сбившуюся в кучку дворню. - Тихон, Садко, Феодул, Третьяк, Базан, Вавила Черный...

Кроме Вавилы - скрючившегося на левый бок, кривоглазого мужика в овчиной душегрейке, растоптанных сапогах и с плетью за поясом, - приставленные к обозу холопы оказались мальчишками лет по пятнадцать-шестнадцать, в коротких стеганках, густо прошитых конским волосом; у каждого имелся легкий топорик на длинной рукояти и кистень за поясом. Только у одного на ремне оказался короткий меч. Такое доверие юноше было оказано наверняка неспроста. Либо рубится холоп лучше прочих, либо чем-то близок хозяину. На всякий случай ведун отложил в памяти его имя: Базан.

- Вам, смерды, наказ, - обратился к людям хозяин. - Слушать боярина Радула как меня самого. Коли Пребрана доложит, что баловать кто стал, - на себя пеняйте. Не спущу.

Появилась и сама боярская дочка - одетая, подобно степнячкам, в шаровары и черную, расчерченную серебряной нитью, войлочную безрукавку поверх атласной рубашки; безгрудая, с узкими бедрами и спрятанными под меховую шапчонку косами, она мало чем отличалась от безусых воинов своего отца - разве только серьги с самоцветами смотрелись не к месту. Еще какая-то девка в простеньком сарафане и льняном платочке забралась на задок одной из повозок.

- Кажись, все, - подвел итог боярин Зародихии. - Так что, доведешь обоз до Полешка?

Богатырь грозно рванул из ножен булат, заставив попятиться всех присутствующих, положил меч на землю и ударил себя кулаком в грудь:

- Пред ликом Белбога, Ярила и Сварога, прародителя нашего, животом клянусь! Довезу добро, что под слово честное мне доверено, до ворот Полоцких, урона никакого ни обозу, ни дочери твоей не учинив, и другим ничего подобного не позволив!

Бояре, женщины и дворня перевели взгляд на Олега, но тот мотнул головой:

- Не, не стану. Я чародей, мне землей клясться - только Триглаву понапрасну обижать. Или так верьте, или я своей дорогой поеду.

- Да как тебе не верить можно?! - удивился Радул. - Я за ведуна ручаюсь, люди. Не бросит и не обманет!

- Ну, други... - Хозяин поцеловал дочку, потом по очереди обнял Середина и Радула. - Не подведите. Да пребудет с вами милость Велеса и Похвиста. Сегодня же жертву им принесу за ваше благополучие. По коням!

Трое молодых холопов, и Базан в их числе, поднялись в седла, вслед за боярином Радулом выехали в ворота. Следом тронулись телеги. На последней сидел Черный Вавила - видимо, для пригляда за впереди катящимися возами.

Пребрана, усаживаясь на коня, немного замешкалась, а потому выехала из ворот бок о бок с Серединым, ведущим в поводу обоих заводных коней - и своего, и богатырского. Некоторое время они скакали молча, глядя на конопатую деваху, что весело болтала свешенными с телеги ногами, потом боярская дочка вздохнула:

- Веришь, боярин Олег, третий раз всего с усадьбы родной отъезжаю. До того два раза с матушкой и отцом в Полоцк ездили - для хозяйства купить кое-чего, да товар свой продать.

- Извини, красавица, - покачал головой Олег, - я не боярин. Тут ты обозналась.

- Как же не боярин, - не поверила девушка, - коли про тебя все дни старики шептались? Дескать, тот самый, тот самый...

- Может, я и тот, который самый, - усмехнулся Середин, - да только всё равно не боярин. Земли, удела своего у меня нет, в верности никому не клялся, на службе не состою. Так, брожу по свету. Где просят - помогаю. Где не просят - баклуши бью.

- Не может быть, чтобы не наградил тебя никто за службу! - возмутилась Пребрана. - Что же тебе тогда князья молвят, почему награды не дают?

- А ничего не молвят, - рассмеялся Олег. - Потому как с князьями я дела обычно не имею. Я больше с упырями да баечниками сталкиваюсь. Да с мужиками, которым они досаждают. А мужики, сама понимаешь, наделы не раздают.

- Не договариваешь ты, ведун, ох не договариваешь... - глянула на него искоса Пробрана. - Боярин Радул за столом скалывал, княжича ты спас. Как же тебя князь Изборский не наградил?

- А боярин сказывал, что с княжичем я в город возвращаться не стал, только до ворот довел?

- Почему же?

Олег промолчал. Рассказывать о том, что стыдно ему было из-за товарищей своих, коих он назад никого не привел, - тревожить еще не зажившую рану. Придумывать пустую отговорку тоже не хотелось.

Между тем обоз выехал на тракт, повернул направо - дальше, на юг. Из-под многочисленных колес и копыт назад полетела пыль, и Олег слегка приотстал. Боярская дочка тоже придержала коней:

- Ведун, а расскажи, каков из себя Киев-град? А то я ведь, окромя Полоцка, и не видела ничего.

- Рад бы, да что я расскажу, - развел руками Середин. - Не бывал я еще в Киеве. Вот как раз и решил с боярином прокатиться, на стольный город посмотреть. Эй, Радул! Можно тебя оторвать на пару слов?

Богатырь, ехавший во главе обоза, отвернул в сторону, пропустил телеги мимо себя и присоединился к замыкающим. На дороге сразу стало тесно.

- Вот, боярыня интересуется, каков он из себя - Киев? Больше Полоцка, али как?

- Да Полоцк рядом с Киевом, что будка собачья пред усадьбой вашей! - От возмущенного восклицания мгновенно заложило в ушах. - Весь Полоцк в стенах одного токмо детинца княжеского уместится! В нем без слободы ремесленной, пристроек торговых да малых пригородов версты по две в каждую сторону! Стены высоты такой, что лестницы подобной не связать, под тяжестью своей ломаться станет. Сажен двадцать, не менее. Башни по полусотне стрелков вмешают на каждой площадке. А людей в нем живет - не считано. Коли по земле русской всех рассеять, то земли на всех не хватит, от соседей нарезать придется.

- А коли так, - с неожиданной дерзостью возразила девица, - то почто на службе у него в дружине одни варяги?.

- Это я, что ли, варяг? - расхохотался Радул. - Кто же тебе глупости таковые сказывал? Уж не полоцкий ли князь? Глупости все это, Пребрана. Варяжские сотни в Киеве и вправду есть. Однако же держит их Владимир не заместо дружины обычной, а в дополнение к ней. Случись, ворог нежданно нападет - это сколько же времени ждать, пока ополчение боярское со всех сторон к столице подойдет? А тут под рукой завсегда кулак железный есть. И удар первый выдержать сможет, и ответный нанести, пока свои рати сберутся. Оттого, что ни год, князь Киевский варягов себе нанимает. Нурманов, данов, голов, немцев6 всяких. Коли ссора с соседями назревает - больше созывает, коли мир - даже своих к грекам на службу отпускает. Киев богат, ему варягов покупать - бремя малое.

- А ты видел князя Владимира, боярин?

- Как тебя вижу. И видел, и говорил, и обнял он меня крепко, как поместьем награждал. С тех пор каженный раз, как видимся, по имени величает, здоровается. Князя народ любит, боги к нему благоволят, на землях русских покой который год. Вороги со всех сторон со времен Святослава притихли - боятся тревожить рубежи наши. Стыдиться Владимиру нечего. К чему ему за спины иноземцев прятаться? За него любой киевлянин живот отдаст...

Так, за разговорами миновала первая половина дня. Дорога уперлась в ворота Себежа - селения, ненамного большего зародихинской усадьбы и обнесенного точно такой же китайской стеной. Внутрь путники въезжать не стали. Дела у них в ремесленном поселке, занятом в основном выплавкой железа, не было. А коли так - к чему за вход платить? Они распрягли и напоили из протекающего через селение ручья лошадей, дав им небольшой роздых, перекусили еще теплыми пирогами и прилегли отдохнуть в тени подросшего возле стен кустарника.

- Слушай, боярин, - присела возле жующего травинку богатыря Пребрана. - А твой друг и вправду чародей сильный?

- А как же! - немедленно вскинулся Радул. - Да он у меня на глазах таких чудищ разил, что мне и глянуть страшно было, колдуна в горах Аспида един одолел, с татями супротив двадцати рубился...

- Коли так, боярин, может, мы через Себежскую гать пойдем?

- Это что за место такое?

- Здесь, прям за Себежем, она и начинается, - махнула рукой девушка. - Ее, сказывают, рудокопы настелили, пока железо в вязях здешних копали. Оно кончалось - дальше стелили. Кончалось - и снова стелили. Там, посреди болота, острова Крупинские. Гать аккурат до них доходит. И с той стороны тоже стелили, и тоже до островов. Получилось, что гать насквозь через топи проходит. Здесь по прямой до Полоцка верст сто получится. Дней за пять пройдем. А если вкруголять, по тракту - то все десять получится.

- А ежели так, - поинтересовался Олег, лежавший неподалеку, - почему по тракту все ездят, а не по прямой?

- Узкая эта гать. Пока рыли, возам с рудокопскими телегами там не разъехаться было. А с той поры, как железо из Себежской вязи рыть перестали, заброшена гать. Нет там никого. Ни людей, ни жилья. Слухи нехорошие про болото бродят. Коли бояре с холопами оружными идут, то удальства ради по ней скачут. А путники простые, смерды здешние не суются. Опасаются. Мы же коли кругом пойдем, к наказанному сроку не успеем. Князь Полоцкий, может, и простит. А может, и осерчает. Коли по прямой - так даже, на день ранее доберемся...

- Что за слухи-то?

- Про нежить болотную, про русалок да водяных.

- Сама-то не боишься нежити?

- А че ее бояться, коли чародей сильный с нами?

- Ты чего молчишь, ведун? - приподнялся па локте богатырь. - Как мыслишь, стоит князя Полоцкого уважить?

- То не князю, то боярыне нашей услуга, - поправил Середин. - Скажи, красавица, а с боярскими отрядами ничего на гати не приключалось?

- Нет, вроде. Не слыхивала ничего недоброго.

- Откель тогда слухи нехорошие?

- Не ведаю, - пожала плечами девушка. - Люди речи всякие ведут. И про гать Себежскую тоже. Так что, бояре, пойдем короткой дорогой?

- Пошли, - спокойно зевнул ведун. - Нечисть так нечисть. Первый раз, что ли?

- Что разлеглись, лентяи?! - тут же захлопала в ладони Пребрана. - Запрягайте, хватит валяться! Ночью поспите.

Олег тоже дернулся было, но сообразил, что командует девушка холопами. А ему можно еще маленько полежать. Хорошо всё-таки, когда не сам по себе едешь, а по поручению. И накормят, и напоят, и копей оседлают. Если бы еще только при этом никто голову отвертеть не норовил...

Середин рывком вскочил, пошел по полю, внимательно оглядываясь.

- Ты куда, ведун? - окликнул его богатырь.

- Береженого и судьба бережет. - Заметив старое кострище, Олег наклонился, собрал в кулак золу и аккуратно пересыпал в поясную сумку. - Можжевельника бы еще найти. Но придется обходиться тем, что есть.

Спустя четверть часа обоз обогнул поросшие молодой травкой стены Себежа и втянулся под сень прохладного березняка. Теперь, внимательно вглядываясь в сырую дорожную колею, впереди ехали ведун с Радулом. Болото дело такое - провалиться в промоину легко, а вот выбираться замучаешься. Боярские холопы держались позади, уже не веселясь, как прежде, и всё отмахиваясь от комаров.

- Интересно, - негромко отметил Олег. - Березняк тут дикий, али специально сажали?

- Кому она нужна, береза-то? - хмыкнул богатырь.

- Не скажи... - покачал головой Середин. - В нашем кузнечном деле березовый уголек - очень даже неплох.

- Ты еще и кузнец?

- Есть немного.

- Я так и знал.

- Что?

- Что все кузнепы - колдуны тайные.

Олег усмехнулся, поглядывая по сторонам. Сыро, слякотно - но крестик холодный. Стало быть, поблизости нечисти нет. Наговорили люди на Себежскую гать... Он легонько потрепал лошадь по гриве и завел:

Звенели колеса, летели вагоны,

Гармошечка пела: "Вперед!"

Шутили студенты, дремали погоны,

Дремал разночинный народ.