и опершись тремя пальцами о скалу. Потом взялся за третью закрепленную
веревку, отцепил от нее карабин и приготовился прицепить его к четвертой
из семи веревок, навешенных Лхомо.
чувствую: восторг, замешательство, экстаз, влюбленность, - но не знал,
как к этому всему относиться. Я пытался перехватить Энею перед завтраком
в трапезном павильоне близ жилища монахов, но выяснилось, что она уже
поела и отправилась на дальнюю террасу, где проходчики столкнулись с
какими-то непредвиденными трудностями при прокладке восточной пешеходной
галереи. Потом в сопровождении носильщиков показались А.Беттик, Джордж
Цзаронг и Джигме Норбу, час или два у меня ушло на сортировку материалов
и последующую доставку брусьев, леса и прочего к месту постройки новых
настилов. Перед началом работы с кронштейнами я прогулялся на восточный
карниз, но А.Беттик и Дзипон Шакабпа о чем-то совещались с Энеей,
поэтому я рысцой вернулся на свой участок и занялся делом.
кронштейнов, чтобы укрепить новый в скважине, сделанной Харуюки и
Кенширо при помощи шлямбуров и направленных микровзрывов. Затем Войтек и
Вики зацементируют брус в скале, а через тридцать минут он будет
держаться достаточно прочно, чтобы Чжаньчжи начал делать настил. Я уже
привык скакать с кронштейна на кронштейн, удерживая равновесие и
приседая, чтобы приладить новый брус; так что я совершил прыжок,
закрутив левой рукой для равновесия и не снимая правой ладони с висящего
бруса. Но брус вдруг откачнулся слишком далеко, рука ухватилась за
воздух, и я начал валиться в пропасть. Конечно, страховка удержала бы
меня, но мне ужасно не хотелось болтаться, как маятник, между последним
кронштейном и новой скважиной. Тут уж если не хватит инерции качнуться
обратно к кронштейну, то придется дожидаться, пока Кенширо или
кто-нибудь еще из высотников проберется обратно и выручит меня.
откачнувшийся брус, лягнув воздух обеими пятками. Из-за слабины
страховки метра в два или три мне пришлось удерживать собственный вес
буквально на кончиках пальцев. Они тут же заскользили по твердому, как
сталь, дереву. Но вместо того чтобы отказаться от борьбы и повиснуть на
эластичном конце закрепленной веревки, я, продолжая цепляться за брус,
сумел качнуть его обратно к последнему кронштейну, перескочить последние
два метра пустоты и приземлиться на скользком кронштейне, замахав
руками, чтобы устоять на месте. Смеясь над собственной глупостью, я,
пыхтя и отдуваясь, восстановил равновесие и выпрямился, глядя на облака,
клубящиеся в нескольких тысячах метров у меня под ногами.
кронштейн, лихорадочно перестегивая страховку. В его глазах застыл
непонятный ужас, и на мгновение я испугался, что с Энеей стряслась беда.
Сердце отчаянно заколотилось, паника накатила с такой стремительностью,
что я едва не оступился, но вовремя взял себя в руки и замер, балансируя
на кронштейне и с трепетом дожидаясь Чжаньчжи.
слов и только настойчиво тыкал в меня пальцем. Я никак не мог взять в
толк, чего же он хочет. Должно быть, видел мои комичные выкрутасы на
качающемся брусе и встревожился. Чтобы показать ему, что все в порядке,
я взялся за обвязку и хотел показать надежно пристегнутый карабин
страховки.
последней веревке. Я скакал, балансировал, висел и прыгал без всякой
страховки. Ничто не отделяло меня от...
проковылял три шага и привалился к холодному камню. Нависающий склон
толкнул меня в плечи, будто вся гора склонилась вперед, пытаясь спихнуть
меня с кронштейна.
кладовки и пристегнул меня. Стараясь совладать с желудком, чтобы меня не
стошнило рядом с Чжаньчжи, я лишь молча кивнул.
оживленно подавали мне знаки: они пробили еще одну идеальную скважину и
хотят, чтобы я поторопился с установкой кронштейнов.
Ордена, вышла в путь вскоре после общей полуденной трапезы. Я наконец-то
увидел Энею, но не смог перекинуться с ней ни словом; мы лишь обменялись
многозначительными взглядами, да еще она одарила меня такой улыбкой, что
у меня колени подкосились.
рабочих, монахов, поваров, схоластов и носильщиков махала нам и
подбадривала приветственными криками с верхних террас. В седловинах
восточной части хребта заклубились дождевые облака, вливаясь в ущелье,
но небо над Цыань-кун-Су оставалось девственно-голубым, и красные
молитвенные флаги верхних террас выделялись на его фоне ослепительно
ярко.
водонепроницаемые заплечные мешки. Я, естественно, предпочел собственный
рюкзак. Приемы у далай-ламы по традиции проходят поздно вечером, и у нас
в запасе больше десяти часов, но до Поталы шесть часов дороги по Вышнему
Пути, а курьеры и летун, прибывшие в Йо-кунь утром, сообщили, что за
Куньлунем погода испортилась, так что не мешало бы поторопиться.
градоначальник Йо-куня и сюаньилан Храма-Парящего-в-Воздухе. Настоятель
Храма Кэмпо Нга-Вань Таши, почти равный ему по положению, шагов на пять
позади. Вокруг этих сановников так и роятся помощники, монахи и
телохранители, а их "дорожные" костюмы великолепием дадут сто очков
вперед моему официальному.
двоюродный и родной братья далай-ламы; смуглолицые и белозубые, они
радуют глаз легкой походкой и звонким смехом, присущим здоровым юношам с
ясным рассудком. Ярко-красный скалолазный халат -Побсанга придает ему
сходство с ходячим молитвенным флагом, сопровождавшим нашу процессию
вдоль узкой галереи к расселине Йо-куня.
Джорджа Цзаронга, нашего круглолицего мастера. Его неразлучный друг
Джигме Норбу, не получивший приглашения, насей раз остался в Храме,
чувствуя себя уязвленным. Пожалуй, впервые на моей памяти Джордж не
улыбается, зато Дзипон болтает без умолку, сопровождая рассказ
преувеличенной жестикуляцией. Рядом шагают несколько рабочих, надумавших
проводить их хотя бы до Йо-куня.
своей неизменной спутницы - рослой овцекозы, навьюченной образчиками
товаров. На ходу три бубенчика, болтающиеся на ее косматой шее,
позвякивают, как храмовые колокола. Лхомо Дондруб должен присоединиться
к нам только в Потале, но его присутствие символизирует верхний вьюк со
штукой новой ткани для дельтаплана.
она заставляла меня умолкнуть, приложив палец к губам и кивнув на
идущего поблизости коммивояжера или кого-нибудь еще, В конце концов я
ограничился непринужденной болтовней о последних днях трудов над
верхними павильонами и галереями Храма.
аппарелей, размахивая флажками и хоругвями. Стоя на террасах и крышах
приткнувшихся к скале домов, горожане хором приветствуют своего
градоправителя и всех нас.
пути в Поталу, мы встречаем еще одну делегацию, направляющуюся на прием,
- Дорже Пхамо и девять ее жриц. Паланкин Дорже Пхамо несут девять
мускулистых монахов, потому что она настоятельница Самден-дацана -
мужского монастыря километрах в тридцати от Йо-куня, на южных склонах
того же хребта. Когда Дорже Пхамо исполнилось три года, открыли, что она
- воплощение первоначальной Дорже Пхамо, Громомечущей Матери-свиньи.
Теперь ей уже девяносто четыре стандартных года. Она чрезвычайно важная
персона, и больше семидесяти лет была хоругвью, старшиной общины и
аватарой женского монастыря Оракула в Йамдрок Дзо, размещенного еще
километров на шестьдесят подалее на отвесной стене хребта. Ныне же
Громомечущая Мать-свинья, девять сопровождающих ее жриц и десятка три
носильщиков и телохранителей дожидаются очереди пристегнуть массивные
карабины паланкина к тросу канатки.
поманила Энею к себе. Из брошенных мимоходом замечаний Энеи я узнал, что
она несколько раз побывала в дацане Оракула в Йамдрок Дзо ради
знакомства с Дорже и крепко с ней подружилась. А еще А.Беттик по секрету
рассказал мне, что Дорже Пхамо недавно заявила своим жрицам из дацана
Оракула и монахам из Самден-дацана, будто воплощение живого Будды
Сострадательного - Энея, а не Его Святейшество нынешний далай-лама. Как
сказал А.Беттик, благодаря популярности Дорже Пхамо весть об этой ереси
разлетелась по всему Тянь-Шаню, но далай-лама еще никак не отреагировал
на эту дерзость.
Энея и старуха в паланкине - беззаботно болтают и смеются. Должно быть,
Дорже Пхамо настояла, чтобы мы отправились первыми, потому что
носильщики убрали паланкин с дороги, девять жриц низко поклонились, а
Энея жестом поманила нашу группу на террасу. Чарльз Чи-кьяп Кэмпо и
Кэмпо Нга-Вань Таши явно чувствовали себя не в своей тарелке, пока
помощники пристегивали их салазки к тросу, - не из-за тревоги за