уходили в сторону заходящего солнца, напоминая издали течение черных рек,
затуманенных мглой.
когда войско останавливалось на ночлег.
из воловьих кож, понуждая армию к возобновлению похода. Всколыхнуть ото сна
десятки тысяч людей не так просто. И побудчики усердствовали - несмолкаемый
грохот добулбасов разносился окрест тяжким рокотом по всем лагерям и
стоянкам.
прохаживаясь возле дворцовой юрты светлыми еще осенними утрами,
сосредоточивался в себе, обдумывал мысли, набежавшие за ночь, отдавал
указания и между делом внимательно вслушивался в гул барабанов, поднимающих
войско в седла и на колеса. Начинался очередной день, умножались голоса,
движения, звуки, заново начинался прерванный на ночь поход.
но заключал в себе и нечто большее. Так понукал Чингисхан каждого, кто шел
вместе с ним в великом походе, - то было напоминанием взыскующего и
непреклонного повелителя, врывающегося грохотом барабанов, точно в закрытые
двери, в сознание просыпающихся, опережая тем самым какие бы то ни было иные
мысли, нежели те, что исходили от него, навязывались им, его волей, ибо во
сне люди не подвластны ни чужой, ни собственной воле, ибо сон - дурная,
зряшная, опасная свобода, прерывать которую необходимо с первых мгновений
возврата ото сна, вторгаться решительно и грубо, чтобы вернуть их,
очнувшихся, снова в явь - к служению, к беспрекословному подчинению, к
действиям.
Чингисхане холодок, связанный с давним воспоминанием: в отрочестве, когда
поблизости от него ярились два сцепившихся быка, дико мыча, вскидывая
копытами щебень и пыль, он, завороженный их ревом, сам не помнит, как
схватил боевой лук и пронзил стрелой задремавшего единокровного братца
Бектера, поссорившегося с ним из-за рыбки, выловленной в реке. Бектер дико
вскричал, вскочил и снова повалился наземь, обливаясь кровью, а он, Темучин,
да, тогда он был всего лишь Темучином, сиротой рано умершего Есугай-баатура,
в испуге побежал на гору, взвалив на плечи добулбас, лежавший возле юрты.
Там, на горе, он стал бить в барабан, долго и монотонно, а мать его, Аголен,
кричала и выла внизу, рвала на себе волосы, проклиная братоубийцу. Потом
сбежались другие люди, и все что-то кричали ему, размахивая руками, но он
ничего не слышал, упорно колотя в барабан. И никто к нему не подступился
почему-то. Он просидел на горе до рассвета, колотя в добулбас...
рыком, его неустрашимостью и свирепостью, его сигналом ко всем, идущим с ним
в походе, - внимать, подниматься, действовать, двигаться к цели, к покорению
мира. И они пойдут за ним до предела - есть же где-то предел горизонту, и
все, что существует на земле, - все люди и твари, обладающие слухом, будут
внимать его боевым барабанам, внутренне содрогаясь. И даже тучка белая, с
недавних пор неразлучная свидетельница его скрытых дум, не уклоняясь, плавно
кружит над головой под утренний бой барабанов. Порывистый ветерок шелестит
имперским знаменем с расшитым, похожим на живого, огнедышащим драконом. Вот
дракон бежит на ветру по полотнищу, изрыгая яркое пламя из пасти...
в пустынных просторах горели костры, полыхая вблизи и мерцая вдали. По
боевым лагерям и обозным таборам, на стоянках погонщиков табунов и стад
стелились белесые дымы, люди в тот час, употевая, глотали похлебку и
наедались вдосталь мяса. Запах мясной варенины, извлекаемой огромными
кусками из котлов, привлекал голодное степное зверье. То там, то тут
поблескивали во тьме лихорадочные глаза и доносилось до слуха заунывное
подвывание несчастных тварей.
дозоров, объезжавших войско на привале, свидетельствовали, что и ночью жизнь
шла по строго заведенному порядку. Так и полагалось быть тому - всему свое
предназначение, обращенное в конечном счете к единой и высшей цели -
неукоснительному и безраздельному служению мирозахватнической идее
Чингисхана. В такие минуты, пьянея душой, он постигал собственную суть -
суть сверхчеловека - неистребимую, одержимую жажду власти, тем большую, чем
большей властью он владел, и отсюда вытекал с неизбежностью абсолютный вывод
- потребно лишь то, что соответствовало его власть прибавляющей цели, а то,
что не отвечало ей, - не имело права на бытие.
многие времена записал Абуталип Куттыбаев на беду свою...
правого тумена. За пределами боевых лагерей находились стоянки обозов,
погонщиков стад и разного рода подсобных служб. Дозор заглянул и в эти
места. Все было в порядке. Истомленные переходом, люди спали всюду вповалку
- в юртах, в шатрах, а многие под открытым небом у догорающих костров. Тихо
было вокруг, и все юрты темны. Конный дозор уже завершал свой досмотр. Их
было трое - дозорных. Придерживая коней, они о чем-то говорили между собой.
Тот, кто был за старшего, - рослый всадник в шапке сотника - негромко
распорядился:
внимательно огляделся вокруг, прислушался, потом слез с коня и, ведя его в
поводу, пошел мимо скопления обозов и походных мастерских, мимо распряженных
повозок шорников, швей и оружейников в сторону одинокой юрты на самой
обочине табора. И пока он шел, задумчиво склонив голову и прислушиваясь к
звукам, лунный свет, льющийся с выси, смутно высветлял очертания его
крупного лица и туманно поблескивающие большие глаза коня, послушно
следовавшего за ним.
вышла женщина в накинутом платке и остановилась, ожидая, возле входа.
- Ну, как дела? - спросил он с беспокойством.
тревожься, - зашептала женщина. - Она тебя очень ждет. Слышишь, очень ждет.
нойон наш решил пересчетом коней заняться. Все три дня никак не мог
вырваться, в табунах пропадал.
случилось? Зачем бы тут на глаза попадался? - Женщина успокоительно покачала
головой и добавила: - Самое главное - что благополучно, так легко
разродилась. Ни разу даже не вскрикнула, вытерпела. А утром я ее в крытую
повозку устроила. И как ни в чем не бывало. Такая она у тебя славная. Ой,
что ж это я! - спохватилась встречавшая. - Сокол, прилетевший к тебе на
руку, да будет всегда с тобой! - поздравила она. - Имя придумай сыночку!
благодарны, - поблагодарил сотник. - А имя придумаем, за этим дело не
станет.
заверила Алтун. - Иди, иди, Догуланг тебя очень ждет.
приоткрыл тяжелый плотный войлочный полог и, пригнувшись, вступил вовнутрь.
В середине юрты горел небольшой очажок, и в его слабом, блеклом отсвете он
увидел ее, свою Догуланг, сидящую в глубине жилища, накинув на плечи кунью
шубу. Правой рукой она слегка покачивала колыбель, покрытую стеганым
одеялом.
здесь, - улыбаясь и смущаясь, поправилась она.
входа и подошел к женщине, протягивая руки. Он опустился на колени, и лица
их соприкоснулись. Они обнялись, положив головы на плечи друг другу. И
замерли в объятиях, И на том мир как бы замкнулся для них под куполом юрты.
Все, что оставалось за пределами этого походного жилища, утратило свою
реальность. Реальны были только они вдвоем, только то, что их объединяло в
порыве, и крохотное существо в колыбели, которое явилось на свет три дня
тому назад.
учащенное дыхание. - Я так беспокоился.
об этом думай. О нем спроси, о нашем сыночке. Он такой крепенький оказался.
Так сильно сосет мою грудь. Он очень похож на тебя. И Алтун говорит, что
очень похож.
прислушалась, невольно настораживаясь, к звукам снаружи. Все было тихо
вокруг.
пока личике спящего младенца. Вглядываясь в новорожденного, затаив дыхание,
он, может быть, впервые постигал божественную суть появления на свет
потомства как замысел вечности. Потому, наверное, и сказал, взвешивая каждое
слово:
что со мной и случится. Потому что у тебя мой сын.
сказать, что малыш - твое второе воплощение, как у Будды. Я об этом
подумала, кормя его грудью. Я держала его на руках, ребенка, которого не